Часть 1 (2/2)

Мо Жань улыбается уголком губ, оценив шутку. Чан Ши покрывается холодным пóтом, жалея, что не родился на свет немым.

— Что ж, тогда подтверждаю. Я убил своего приемного брата, приемную мать, а затем сжег нашу квартиру. Кажется, в пожаре еще погиб сосед с верхнего этажа и сгорело два фикуса. Гибель фикусов у вас задокументирована?

Пару секунд он смотрит серьезно, будто это и вправду важный вопрос, а потом разражается смехом. У Чан Ши по загривку бегут мурашки. Он поводит плечами, пытаясь сбросить оцепенение, и уточняет:

— Можете поделиться своими мотивами?

— Легко, — со снисходительной улыбкой кивает Мо Жань и откидывается на спинку стула. Это будет долгий разговор.

***</p>

Пощечина обжигает лицо, и голова Мо Жаня откидывается в сторону, но он тут же возвращает ее на место, вперивая ненавидящий взгляд в свою приемную мать. Он многого натерпелся в этой семье, и подобное рукоприкладство — не самое страшное, но их ложные обвинения его вымораживают. Брат стоит рядом, глядя на экзекуцию с презрением и чувством превосходства в глазах. Желание придушить обоих собственными руками вспыхивает в груди с новой силой. Мрази. Как же он их ненавидит.

— Я сказала, что ты возьмешь на себя ответственность и признаешься в том, что надругался над той девчонкой, щенок, — мать говорит твердо, а в глубине ее глаз клокочет ярость, тщательно прячущая страх.

— А я сказал, что не прикасался к ней, зато видел, как это сделал твой выблядок.

Новый удар оставляет красный след на второй щеке, и женщина хватает его за волосы, заставляя вскинуть голову. Они встречаются взглядами, и воздух между ними начинает искриться от напряжения. Они оба знают, что Мо Жань не трогал девочку. То, что Мо Жань скорее перегрызет матери и брату горло, чем возьмет на себя чужую вину, знает только он сам. Брат подходит ближе и бьет уже кулаком, заставляя Мо Жаня повалиться на пол. Мать так и не отпустила его волосы, поэтому теперь зажимает в кулаке целый клок, выдранный с корнем, будто она хотела снять с него скальп. Мо Жань невольно вскрикивает, ударяясь головой о плитку на кухне, из глаз брызжут слезы, и он ненавидит себя за эту слабость, зато теперь еще яростнее желает, чтобы в живых не осталось никого, кто стал бы свидетелем его позора.

Брат пинает его в живот, заставляя сжаться в позе эмбриона в попытках защититься, удары сыпятся снова и снова, все тело окрашивая в фиолетовые галактики. Родная мама учила Мо Жаня доброте и милосердию, так почему ни разу в жизни их не проявляли к нему самому? Отец, который не стал подбирать его с улицы, приемные мать и брат, снова и снова покрывающие его тело уродливыми узорами побоев, сосед сверху, что всегда дома, всегда слышит его крики, но ни разу не вызвал полицию, при встрече смотря сквозь Мо Жаня. Неужели и они заслуживают милосердия? Мо Жань так не думает. Больше нет.

У него получается схватиться за ножку стула и пихнуть его под новый удар. Брат вскрикивает, схватившись за ушибленную ногу, а Мо Жань вскакивает с пола и бросается к подставке с ножами. Сегодня его мучения закончатся. Он сам их закончит, потому что добродетель не работает, потому что путь к счастью надо вырывать зубами, втаптывая в землю кости твоих врагов. Брат хватает его за шкирку, дергая на себя, намереваясь нанести новый удар, но Мо Жань резко разворачивается и всаживает нож ему в живот по самую рукоять.

Глаза брата неверяще распахиваются, он застывает, а из его горла вырывается крик. Музыка для ушей Мо Жаня. Нож проворачивается в ране, и из уголка губ брата течет тонкая струйка крови. Прекрасно. Совершенство. Мо Жань впервые чувствует такой восторг. Приемная мать как свинья визжит где-то на фоне, этот звук слышится как из-под толщи воды, но все равно разрушает идиллию. Мо Жань вытаскивает из живота брата нож и оборачивается к матери. В его глазах полыхает адское пламя, в котором заживо сгорает невинный ребенок с несчастной судьбой. А из пепла, словно феникс, восстает монстр, жадный до крови и чужой боли, потому что только ею он сможет заглушить собственную.

В два шага Мо Жань настигает свою приемную мать, хватает ее за волосы точно так же, как недавно держала его она, смотрит на нее с тем же презрением, с каким смотрела она. Нож входит в плоть легко, приятно скользя по внутренностям, ужас в глазах матери отдается в груди не теплом даже, костром Эмпирея. Он погружает нож в тело снова и снова, пока крик не переходит в хрипы и бульканье, а из ее рта не идет кровавая пена. Мо Жань отпускает ее волосы, и тело валится на плитку, окунаясь в лужу крови, пока стеклянные глаза продолжают смотреть на Мо Жаня, но больше не в душу. Потому что души он лишил себя сам.

Нож выпадает из ослабевшей руки, со звоном ударяясь о плитку. Мо Жань перешагивает через оба тела, даже не смотря на них, подставляет стул к кухонному шкафу, потому что иначе не дотянется, он все же ребенок, он, черт возьми, обычный ребенок. Спички детям не игрушки, но кто тут собирается играть? Из аптечки достается также медицинский спирт, потому что так просто все не загорится. Мо Жань ходит по квартире, собирая всю попадающуюся ему бумагу: тетради, рисунки, книги, — и складывает на деревянный кухонный стол. Спирт выливается сверху, спичка чиркает, загораясь маленьким огонечком, который вот-вот станет больше.

Огонек подрагивает, потому что руки Мо Жаня, держащие спичку, трясутся. Безумие куда-то ушло, в груди осталась лишь пустота. Взгляд Мо Жаня ничем не отличается от взглядов лежащих на полу тел. Он растоптал все, во что верила его мама, все, чему учила его до самого конца. Спичка падает на бумагу, которая вспыхивает ярким спиртовым пламенем, а Мо Жань отходит к стене, прислоняясь к ней спиной и сползая на пол, обхватывая колени руками. Он монстр. А монстры должны гореть в адском пламени.