XIII. Ким Сону. (2/2)
≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫</p>
Когда господин Ким объявился на пороге дома, Сону уже не только пришёл в себя после трудного дня, но и переступил через ночной семиступенчатый уход и сейчас стоял в столовой, смотря в панорамное окно с видом на Каннам. В целом, это был вид на жилые дома, магазины и мелкие бутики. Но огней было очень много. Он ждал своего ужина: сегодня он запросил кальби, потому что ему захотелось острых рёбрышек, чтобы саднило рот и стало жарко. К этому он захотел плошку риса без овощей, но кимчи взял бы обязательно. Отец всегда одобрял подобные блюда, потому что считал их мужскими и желал, чтобы его сын был настоящим мужчиной. Пускай у самого сына были неозвученные сомнения на этот счёт.
— Добрый вечер, сын, — поздоровался Сучжок, мельком оценив ситуацию на кухне.
Сону обернулся и увидел отца в костюме, вернувшегося, вероятно, с конференции или другого важного мероприятия, знать о котором юноше было совершено не интересно. Он только кивнул и снова посмотрел в окно. На вечернюю прогулку по дому и ужин он надел комплект из салатового худи и спортивных штанов, которые были настолько яркими, что, проходя мимо, домработницы слегка щурились. И ему это нравилось.
— Запах отличный. Всё-таки хорошего я повара нашёл, не правда ли? — обернулся через плечо мужчина с улыбкой, и Сону с небольшим недовольством осмотрел секретаря отца с ног до головы.
Незнакомец. Чужой. Отец снова уволил старого секретаря и нашёл себе нового в надежде, что следующий выбранный человек сможет угадывать его настроение и желания даже не с полуслова, а от одной ауры вблизи. Этот парень был высоким, выше самого Сону на голову, с чёрными, слегка вьющимися волосами — наверняка метис, не чистый кореец — и глазами, которые становились визуально меньше из-за диоптрий очков. На нём уже был костюм. Значит, не только что явился.
— Знакомься, Сону. Это Джиук, мой новый секретарь и твой надсмотрщик дома.
— А мне казалось, что дома я могу делать, что хочу, — Ким скрестил руки и снова отвернулся к окну, показательно игнорируя доброжелательный вид нового «члена семьи».
— Не совсем. Мне нужно тебе кое-что сказать, сын, — дождавшись, пока юноша повернёт голову, мужчина пригладил и без того идеальную укладку, чудом не подпорченную за весь день, и улыбнулся. — Небольшой разговор. Но давай сначала сядем ужинать.
Глава дома попросил подать костный суп, омлет из кимчи с молодым луком и ранее запрошенный сыном кальби, и уже через пятнадцать минут вся семья села за стол. Ну, как вся: во главе сидел господин Сучжок, не удосужившийся снять костюм дома, а напротив него через весь стол — Сону. Юноша с хладнокровием смотрел на очевидно радостного мужчину. И если частые перепады настроения у молодого человека были привычным делом, пускай и пугали, то вот у Кима-старшего такое возбуждённое состояние означало только одно. Произошло что-то, что не понравится единственному ребёнку четы Ким.
— Итак, Сону, — разорвав палочками красно-зелёный омлет, начал мужчина. Невзирая на убитый аппетит, Сону ел, не отрывая взгляда от старшего, — мы уже достаточно давно живём вместе, и единственные женщины, кто находятся в нашем доме, — горничные и помощницы. И они бывают слишком раздражающими.
Сону слушал его внимательно и чувствовал, как суставная капсула его челюсти хрустела, пока он с каждым разом интенсивнее разрывал пищу зубами. Этот хруст отдавался в ушах хрустом костей. Он всё ещё соблюдал чистоплотность, но чем больше времени проходило, тем сильнее им обуревали злость и желание воткнуть эти палочки в стол. Глаза его потемнели, как и волосы, поглощая весь свет и не отражая его. Теперь всегда чёрные локоны стали неделимым пятном. Домработницы, наблюдавшие со стороны, охнули и переглянулись.
Тем временем Сучжок продолжал, не реагируя на своего ребёнка. Он попробовал бульон костного супа на соль и остался доволен великолепными навыками повара.
— Ты уже вырос и скоро вольёшься во взрослую жизнь, — слукавил мужчина. — А я не хочу проводить свои оставшиеся года в одиночестве. У меня есть право на личную жизнь, и у меня есть прекрасная кандидатка на роль жены. Сон Гёнхи не только прекрасная актриса, но и прекрасная женщина, и я крайне надеюсь, что вы с ней сможете найти общий язык, — он улыбнулся и скрыл улыбку за бокалом вина. — А если нет, то мне жаль, но решение не изменить.
Палочки прижались друг к другу и проткнули кальби меж рёбер, пробивая насквозь и раздербанивая мясо. Стиснув в зубах кусок, успевший попасть в рот, парень застыл, сверля взглядом отца. Спустя несколько секунд ему удалось усилием воли проглотить кусок, который в итоге встал поперёк горла с ощущением тошноты.
— Значит, ты нашёл себе девушку.
— Невесту, если быть точнее, — поправил Сучжок. — Двенадцатого декабря этого года мы поженимся!
После этого тишину столовой разрезал скрип стали о фарфоровую посуду. Сону силой едва не пробил плоскую тарелку, расколов надвое. Его немигающий взгляд уставился на отцовские глаза, пылающие страстью к новому и неизведанному. Кажется, даже углы в доме стали темнее.
— Поженитесь? — переспросил он сухо. Отец усмехнулся, почти доев блюдо.
— Именно. Знаешь, я долго горевал по твоей маме, но время идёт, раны залечиваются, жизнь продолжается. Так ведь, Джиук? — обратился он не глядя к секретарю, всё это время стоящему по правую руку.
— Да, господин.
«Ложь… ложь, ложь, ЛОЖЬ», — прогремело в голове Сону высоким, рычащим внутренним голосом, и прокричи он это вживую, надорвал бы связки. Поэтому он лишь встал, молча откинул столовые приборы и удалился в спальню, хлопнув дверью и заперев на три поворота. Сучжок медленно откинулся на спинку витиеватого стула с мягкой спинкой, толкнул язык за щёку и оставил палочки с ложкой.
— Истеричка.
И он был прав. Знал сына с рождения.
Сону с криком швырнул вазу, направляя весь свой гнев в физические удары, приходящиеся на окружающие предметы. Он схватил шкатулку из-под ювелирных украшений, со злостью вытряс их и кинул предмет в сторону окна — звонкий звук наполнил спальню, на стекле появились трещины. Подобрав с полки догоревший флакон свечи, он прицелился в трещины и разбил окно так, что за запертыми дверьми послышался женский вскрик. Новенькая домработница, не привыкшая к таким сценам.
Сону было всё равно на вещи, он разрушал комнату, выплёскивая гнев на отца. А Сучжок закончил ужин, под крики на фоне попросил секретаря отправиться домой и завтра с раннего утра явиться в кабинет его компании. Момент, когда дверь за Джиуком закрылась, совпал с ещё одним звонким вскриком за стенкой, и на этот раз господин Ким обратился к служанкам.
— Приготовьте ванну и ночную одежду. Сейчас же, — он вздохнул и повёл плечами, массируя их. — Я так устал…
Сону перестал всё крушить спустя около шести минут безостановочно льющейся ярости. Он обессиленно упал на кровать, единственную нетронутую мебель в комнате, и с хлёсткой обидой подумал о том, что уборка здесь будет наказанием для всех. А починка окна и замена сломанных предметов — денежной компенсацией за убитые нервы. И это всё равно злило его, потому что папа снова откупится от него своими грязными деньгами. Хотя на деле ему было уже всё равно на какие-то чувства и взаимоотношения — они ему нужны были до ухода мамы. Теперь он стал меркантильной мразью, так что, наверное, стоило попросить потом накинуть сверху, если отцу карманы яйца не жмут.
Ким посмотрел с раздражением на горящую лампу, взял со тумбочки упавшую фигурку балерины и швырнул в лампочку. Она разбилась, и свет погас.
Ким повернулся на бок, в сторону разбитого окна, и почувствовал себя таким же разбитым.
— Сону-я, пообещай маме, что ты не дашь никакой женщине устанавливать правила в вашем доме, хорошо? — говорила ему красивая женщина с милейшей в мире улыбкой и длинными чёрными волосами, никогда не сверкавшими на солнце.
Она пропала так внезапно, словно испарилась в тени.
— Ты была единственной женщиной, которую я признаю, как человека, — прошептал Сону без лишнего чувства эмпатии. Он понял, что обещание должно быть выполнено, и день расплаты обязательно настанет.
Двенадцатое декабря… судный день.
Сону сел и потянулся к полке над кроватью, где покоился сложенный с особой любовью осенний шарф в тёмную клетку. Юноша уткнулся в него носом и почувствовал ледяной аромат озёрного льда и кофейного тирамису, и этот душный насыщенный запах, словно забальзамированный, кружил ему голову и развевал мысли. Он почувствовал жар на щеках и острое желание присвоить себе человека, волнение тревожным шлейфом продралось сквозь органы. Ким упал на спину в подушки, вжимаясь лицом в шарф, украденный у хирурга Пака, самого бессовестного похитителя неуравновешенных сердец и гнусного предателя. Но даже после его поступка Сону не мог не сходить с ума. Уж слишком он озабочен.