XIII. Ким Сону. (1/2)
Kim Jun Seok — A Bright Moment That Seems Eternal</p>
Кап-кап-кап.
Гул вечернего города заставлял вибрировать улицы, топот спешащих людей создавал землетрясение, но это всё оставалось за кадром сознания, владелец которого ощущал только ненависть и собственную никчёмность. Рокот моторов автомобилей, плач ребёнка в каком-то из окон, холодный ветер бил жаром по ледяному лицу. Рыжий костюм проблесковым маяком, светился в разных частях улиц, пропадая и исчезая, словно мираж. Под ногами сотканный из ржавых листьев ковёр, постоянно перекликающийся с асфальтом, запачкан в красном рефлексивном цвете. Палитра сократилась лишь до него: этого рубинового на свете и чёрного во тьме. Лоферы шаркали при малейшем движении, на некогда блестящем украшении была прилипшая грязь с кусками разорванных листьев.
Кап-кап-кап.
Холодно-жарко. Это настоящая лихорадка в переполненном чувствами теле. Нет кислорода, чтобы вдохнуть полной грудью; живительного газа и на полувдох не хватало. Кто-то пах последождевой сыростью и чем-то очень-очень терпким, как вход в фабричный цех. Запах тонкий, едва ощутимый, но этого достаточно для человека-миража. Он закашлял от гнёта слившихся в отвратительную симфонию ароматов и ускорил шаг. Мерзко. Привычно. Надо снова вдохнуть.
Он слился с тенью, ставшей ему частым приютом, и впился цепким взглядом одинокую фигуру посреди проулка. Он не ошибся — этот некто шёл за ним по пятам, даже когда он кружил по улицам, и теперь был абсолютно сбит с толку, ведь его жертва внезапно исчезла с глаз, когда он моргнул. Словно призрак.
Кап-кап-кап.
— Какого чёрта? — прошипел мужчина под тридцать, сплёвывая на землю, и дождь тут же смыл плевок, смешав его с лужей. — Такой красавец был. И как его теперь найти? Опять, что ли, завтра переться к универу и торчать на площади? — шептал он, что было еле различимо из-за шума ливня и колёс машин, которые создавали волны из грязевой воды на дорогах.
Сону не отрывал взгляда, стоял ровно, скрываясь от чужих глаз, он был как замершее навеки чучело, и глаза его остановились так же, но сияли живым огнём, совсем по-животному желая растерзать своего врага. Имитируя лиса, притаившегося для поимки дичи, он застыл, маскируясь тенью. Ким неожиданно улыбнулся, и это было бы устрашающе, увидь его кто. Он не сдерживал эмоции, никогда ими не пренебрегал, но сейчас придётся немного поскупиться на зрелище — он вынул из всегда закрытого кармана сумки крепкую маску, белую, словно сотканную из лунных прядей. Огромные серповидные вырезы для глаз, под которыми крупными мазками выведены красные полосы, символизирующие цветы вишни; хитрая миловидная лисья улыбка, растянутая от алеющего носа; три искры на лбу и прикреплённое украшение с красными крохотными камнями. Они двигались и сталкивались, звеня погребальной мелодией.
Когда Сону надел маску, закрепив её тонкой лентой, звон камней добрался и до ушей мужчины-извращенца — он повернулся и посмотрел на всё ещё спрятанного в тени юношу.
Кап-кап-кап.
— Вы ищете меня?
Сону вынырнул из тени чуть дальше, чтобы была возможность встать позади преследователя и немножечко его припугнуть. Его нежный звучный голос прозвучал из-под маски, не позволяя увидеть злобно искривлённые губы. Зато обернувшийся с лёгкой дрожью незнакомец мог увидеть сквозь широкие прорези узкие глаза с тёмными мешками под ними, и тень от маски налегала на радужку, делая её чернее чёрного. Волосы юноши потеряли свой блеск, на них даже не играл рефлекс от фонарей и раскинувшегося города позади. Ярко-рыжий костюм насытился влагой дождя и потемнел, и теперь на фоне сияющих билбордов силуэт феминного юноши казался тёмным и устрашающим. По волосам-сосулькам стекали ручьи, маска вмиг намокла.
— Ты… — мужчина приподнял край прозрачного зонта и осмотрел с ног до головы парня. Он его точно узнал по одежде, но маска казалась лишней. Её точно не было. — Так ты чудак. Ну ничего, — незнакомец показал зубы, делая шаг вперёд. — Я не боюсь чудных. Так даже веселее, правда? Ты же любишь веселье, мальчик?
Сону молчал. Он стоял ровно, как манекен, и только его моргающие глаза были свидетелями того, что он живой человек. Но мужчина остановился в метре и даже не спешил притрагиваться, и по его лицу было видно, что отсутствие сопротивления его не очень впечатляло. Преследователь склонил по-птичьи голову набок, прикусил губу и призадумался. Если нет сопротивления — значит, не будет проблем?
— Не хочешь сходить ко мне на рамён, м? Будет о-очень весело, — он всё-таки приблизился с улыбкой, защитил странного юношу от проливного дождя зонтом, свободной рукой своевольно коснулся чужого живота под футболкой, скользнул по талии, ощупал бок и спустился к ширинке оранжевых брюк, нагло прижимая ладонь. Сону стиснул зубы, и его глаза потемнели сильнее. Он наклонил голову, и тень маски скрыла момент, когда белок тоже стал чёрным.
— Жаль, что я не ем рамён, — он надул губы, но так как этого не было видно, быстро исправился и хихикнул.
Мужчина моргнул и понял, что перед ним уже никого нет и рука касалась не паха, а пустоты. Он испуганно отшатнулся и наступил в лужу, а затем почувствовал позади себя фигуру человека. Незнакомец хотел обернуться, но ему не дали, надавив на плечи. Тонкие бледные пястья крепко сжали, фаланги почти забрались под ключицы, от дыхания в шею и мерзкого смешка у преследователя пошли мурашки по коже и вдоль позвоночника.
— …К-какого чёрта?! — выкрикнул он, пытаясь как-то сражаться с запугивателем, но было поздно.
По уголку его рта потекла кровь, наполнившая всю полость рта. Нож, втиснутый как раз в месте переплетения двенадцатипёрстной и желудка, провернулся по часовой, разрывая ткани. Сону жалобно проскулил, словно ему было очень жаль умилительную собачку, брошенную под дождь. Его футболка медленно напиталась горячей влагой, размазываясь по коже.
— В следующий раз не стоит лапать милых мальчиков на улице. Стой-ка… следующего раза не будет, — теперь его голос был стальным.
Он ещё несколько раз пырнул тело ещё живого человека ножом, проделывая гораздо больше сквозных отверстий, чем нужно для умерщвления. Эта груша для битья сама пришла к нему в руки, и кто он такой, чтобы не воспользоваться — днём его слишком сильно задели и опозорили, его злость должна быть вымещена на ком-то. Сону улыбнулся, увидев, как труп развалился в луже у мусорных баков, прикрытый зонтиком. Поделом. Стало гораздо легче.
Кап-кап-кап.
≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫</p>
Мне всю жизнь твердили, что я родился с золотой ложкой во рту, что я слишком нравственный и наглый, что я никогда не смогу найти друзей. И что могу сказать? Ха, это чистая правда! Но мне так всё равно на то, что говорили тупые люди, потому что я видел, чем занимались они в своей жизни, и это точно не то, чем я бы гордился.
В школе у меня не было друзей. Я часто играл в спектаклях. Любил сцену, любил выступать и сейчас безумно люблю. Танцы, вокал, сценки — я горел этим. Когда на тебя смотрели тысячи глаз — непередаваемое ощущение. Обожаю, когда на меня смотрят с восхищением. Я заслуживаю этого.
Я многих детей сдвигал с ролей, чаще всего с главных. Но не моя проблема, что я оказывался лучше. Тем не менее меня ненавидела даже моя ровня. Люди моего уровня. И ниже моего. Даже в частной школе есть иерархия, и если ты не нравишься какой-то части, есть большой шанс, что не понравишься вскоре всем. Слухи.
Со мной так и было. Всегда. Пускали слухи, мешали жить, и я всё равно был лучше. Но потом случилось кое-что, и меня перестали брать в спектакли. И в другие шоу. В любые мероприятия школы. Я был богатым изгоем, пока не перешёл в университет. В университете никто не знал моего прошлого, не знал меня, поэтому было легче выживать. Дни стали красочнее, но чем лучше ко мне относились, тем хуже мне становилось. Мне захотелось встряски. Сначала я нацелился на роспуск слухов о ком-то, а потом я встретил его. Неогранённый алмаз. Мой алмаз. Только мой.
И после нашей встречи я понял, что он нужен мне. Это было ясно, как день.
Сону пришёл домой, прошмыгнул в обуви в свою комнату и закрылся в личной ванной, облегчённо выдыхая. В коридоре, прихожей и гостиной было ярчайше светло, он просто не смог бы слиться с тенью и добраться налегке. Но ему всё сошло с рук, и теперь он здесь, мог спокойно скинуть вещи на пол и включить краны ванны, набирая себе воду. Он хотел прогреть тело и расслабиться физически, ведь моральную отдушину он себе уже отыскал.
— Пак Сонхун… — прошептал недовольно Ким, отпинывая от себя запачканный в грязи и крови костюм. Ему стоило его сжечь.
Сону сбросил нижнее бельё, переступил через него и стал блуждать по светлой комнате, часто цепляясь взглядом за зеркало. Он встал перед ним. Волосы вернули прежний здоровый блеск, как и глаза, больше не напитанные чёрным пигментом. Но ему не хотелось улыбаться и показывать своё легкомыслие, потому что от воздушного настроения не осталось ни следа. Он ненавидел предательство и позор. Почему Пак Сонхун считал, что мог делать всё, что вздумается? Как можно просто удрать с прогулки (которую Сону мечтательно нарёк свиданием)?
Ким закатил глаза до боли под веками и взлохматил волосы, вновь раздражаясь. Тяга к садизму снова пробудилась. Ему хотелось причинить кому-то вред, и одного убитого ему было мало. Но Сону подумал о том, что видел мигание красной лампочки у места, куда затащил человека. К счастью, без маски он шёл в местах, где камеры не доставали. Но здесь было шоу — он специально показался на камере, зная, что его милый друг увидит это, ведь теперь он был в фонде. Чёртов фонд.
Сону ненавидел его, но только из-за того, что они препятствовали его воле. Мешали убивать гнусных и гнилых людей, которые взаправду заслуживали мучительной смерти. Он не считал себя ангелом правосудия, нет, конечно, но вот он отчётливо видел, кто был мусором, а кто — достойным жизни. И только от Пак Сонхуна все мысли путались, потому что он был прекрасным ровно настолько же, насколько и ужасным.
И всё же Сону был без ума от него. Возможно, он не только конченный садист, но и мазохист во всех проявлениях, потому что именно этот тихий хирург с отвратительным тактом уважения заставлял его колени дрожать от предвкушения. Ему до безумия хотелось его заполучить и сильно раздражало то, что нельзя было этого сделать из-за одного лишь желания.
Ким опустился в горячую воду, шагнув в ванну, и откинулся на бортик. Рука скользнула по животу вниз, ноги разъехались, а вода, не выключенная в кране, стала добираться до краёв и медленно вытекать. Но сейчас всё равно. В его мыслях только Пак Сонхун.