Часть 5. Щель Килера. (2/2)

Ветки ивы, падающие рядом отделяют их от других дорожек, так интимно пряча их наедине от посторонных глаз. Дэвид засматривается на кудрявые пряди, в которые сильно хотелось зарыться пальцами, провести ладонью по бархатным румяным щекам, игриво чмокнув напоследок. Чудеса, и только.

— А теперь будет пародия на осуждающего бумажного – сладких куриц. — те же ветки ивы стают идеальным ”нимбом” над головой, а остальные позади – фоном.

— Ангелы?

— Да.

— Но... Ты разве не верующий?

— Не очень... Бог повернулся ко мне задницей, я тоже имею на это право, а этот крестик, — прикладывает свободную руку на грудь в области ”кулона”, — Моей мамы.

— Ясно. — и расчесывает бедро под штанами до крови. Кусает нижнюю губу, стараясь зарядиться чужой энергией, пока нервоз, как черви, не разъел его мозг, как сладкое яблоко. Жаль нельзя заглянуть к нему в голову и рассказать все заранее...

— Такс, а теперь... — удобно устраивает ”терновый” венец у себя на голове, отвлекая Габриэля от надоедливых червей, снова поет:

— Я вижу маленький силуэт человека: Скарамуш, Скарамуш, ты станцуешь фанданго? Гром и молнии очень, очень меня пугают! — вторую руку кладет себе на грудь, растопырив пальцы.

— Галилео! Галилео! Галилео Фигаро! Восхитительно! — усмехается, — Ну же, давай! Спой со мной! Ты не можешь этого не зна-а-ать! — растягивая слова, будто дальше поет. Видит, как у Габриеля блестят глаза, и он почти уверен, что и у него блестят тоже. — Я просто несчастный парень, меня никто не любит. — а потом меняет голос, делает его более высоким, словно пародирует кого-то. — Он просто несчастный парень из бедной семьи. Даруйте ему жизнь, освободите из этого кошмара! — протягивает ему руку, открыто приглашая на... Танец? — Давай, поднимайся. — предлагает он, заставляя Габриеля тяжело сглотнуть.

— Ох… Это, — тушуется Габриель, понимая, что хочет предложить ему парень.

— Давай же!

— Но я… — он прикусывает губу, виновато смотря на него исподлобья. — Я боюсь показаться глупым...

— Давай будем глупыми вместе? Это не так страшно. — и Габриель неуверенно кивает. — Будешь кричать ”Отпустите его, во имя Господа!” после ”Нет, мы не отпустим тебя”, как будто в опере у самого Бочелли на сцене, окей? — снова кивок, только уже уверенный. — Раз, два…

— Отпустите его! Во имя Господа! — Габриель выставляет ладони по обеим сторонам губ, свободно крича во всю глотку.

— Нет, мы не отпустим тебя!

— Отпустите его! Во имя Господа! — улыбка сама просится на губы, затем смех.

— Нет, мы не отпустим тебя! — Дэвид перед ним тоже смеется, — Нет, нет, нет! — и театрально, ритмично машет руками, будто он дирижер, и дает команду: ”Громко, громко, еще громче черт возьми!”, — Мама, мамочка-а-а! Мама, отпустите меня… Вельзевул отвёл от меня, дьявол-а-а! Меня! Меня-я! — и старается сделать голос максимально писклявым. — О да! — и почти что рычит, снова беря в руку ту же палку, ”играя” агрессивный хард-рок. — Ну же, давай! Танцуй!

— Но... Я не знаю мелодии.

— Да похуй! Представ у себя в голове рок-оперу!

Габриель кивает несколько раз и смеется с ситуации в целом. Начинает под ритм в своей голове подгибать одну ногу, и, наконец поймав его, двигается быстрее, в такт бедрам и ногам поворачивая плечами и щелкая пальцами. Улыбка снова просится на губы.

— Ты думаешь, что можешь забросать меня камнями и высказать презрение! — Дэвид свободно поднимает руки, совсем отпуская контроль. Габриель перед ним начинает по новой смеется и двигаться в ответ, стараясь повторить его движения, но выходит не так гибко и ровно в ритм, как-то криво и не суразно. Прикрыв глаза, Габриель продолжает активнее и активнее.

— Ты думаешь, что можешь любить меня и оставить умира-а-ать? — все ближе и ближе, — О, малышка-а-а! Со мной так нельзя, малышка-а-а. Я должен выбраться, должен выбраться отсюда! — придвигается еще ближе к Габриелю и касается кудрявых волос, гладит их, чувствуя, как мягкие локоны рассыпаются под его рукой, как то самое облако.

Юноша перестает дышать, слыша ускоренное биение сердца, и смотрит в глаза напротив – изумрудные и блестящие, а ниже сухие губы, и чувствует теплое прикосновение.

— Ты красивый. — прижимает к себе и легонько покачивает. Габриеля бросает в жар, когда он чувствует, как ему в низ живота упирается твердый бугорок. — Прости, травка видно все же действует на меня...

— О Дьяво-о-ол! — Габриель ”драматично” стонет в ответ и обнимает за лопатки, пряча раскрасневшееся лицо под пушистой челкой. Смущается и сильнее цепляется пальцами за черную рубашку Кларка. Они едва ощутимо качаются, и Дэвид бы оторвал язык тому, кто не назовет это танцем, потому что, блять, действительно – Дьявол, как же ему хорошо.

— На самом деле, всё суета… — длинные пальцы пробираются в его волосы, ласково поглаживая. Дэвид тихо напевает последний куплет, и Габриель закрывает глаза, ощущая под щекой чуть острое плечо Дэвида, а вокруг себя его тепло. — Это всем ясно: всё суета… Всё суета-а-а... Для меня-я-я…

— А у тебя голос красивый. — хихикает Кларку в шею, прижимается, грея нос, и залезает холодными пальцами под короткие рукава рубашки.

— Я никогда не ел имбирное печенье, давай попробуем. — перебирает его волосы пальцами, целует пушистую макушку, переминаясь с ноги на ногу. Это напоминало маленький вальс двух тюленей после имбирного пива с водкой где-то на краях колец Сатурна – странное сравнение.

— Какой кошма-а-ар! — ластится, трется о чужой подбородок щекой, царапая ноготками руки. — А еще говоришь, что я в подвале живу, тупой Сатурн. — пошатывается из стороны в сторону, но Дэвид держится гораздо увереннее.

— Снова умничаешь? — тянет его за руку на траву, роняет на себя, сталкиваясь нос к носу. — Так теплее.

Мурашки бегут по позвоночнику, как мыши, Габриель вздрагивает, но все же кивает. Одной рукой достает до бумажного пакета и вытаскивает из него небольшую цветную упаковку печенья. Аккуратно надрывает спаянный край упаковки и достает по одному для каждого.

— Ну и как? — внимательно смотрит на жующего Дэвида. Не критики боится, а просто не хочет, чтобы на вкус пришлось совсем безобразно. Хотя, это даже не он готовил.

— Не хватает только… — задумчиво перебирает в голове Кларк, перекатывая на языке кусочек печенья – имбирь, со вкусом овсяного печенья, — Какао. Мой брат любит подобное печенье кушать с ним или просто горячим молоком.

Габриель непроизвольно хмыкает, застыв с улыбкой на губах, потому что тоже так считает. Карамельные радужки отчего-то засияли.

— Я почему-то вспомнил свой первый секс в пятнадцать... — смущенно кашляет и прячет взгляд. — Такой позор.

— Почему?

— Просто я гей. — быстро выпаливает и протягивает ему ладонь, чтобы взять еще одно печенье, чуть краснея. — Хотя, в пятнадцать я не до конца это осознавал, но когда у меня не встал на девушку, это просто было фиаско. — видит, как сияют карамельные радужки, и замечает стеснительную улыбку. — А потом через пол года на пьяную голову я засосался с каким-то парнем на вечеринке в туалете. — с усмешкой. — Как-то так...

— А... Как заниматься сексом? — Габриель спрашивает, поднимаясь с его плеча. Любопытные глазки светятся как маленькие кометы, пока щеки, как красный цвет на светофоре, горят на полную катушку. — Что… Как это чувствуется? Как понять, что это тот самый момент?

— Не знаешь? — смеется и почесывает нос. — Ну-у, четких инструкций нигде нет. У каждого он по своему либо ужасающий, либо приятный. Типо... Когда ты неопытен, хорошо, если ты доверяешь тому, с кем хочешь разделить это мгновение, — Дэвид прикрывает глаза. — Это нормально, что сначала будет хорошо только тебе. Ты раскроешься, перестанешь стесняться, и твоему партнеру тоже будет хорошо. Вам обоим.

— Я просто не понимаю, когда наступает тот самый момент.

— Наверное, когда ты собственноручно снимешь с себя штаны. — вкусно причмокивает. Жаль, что печенье закончилось. — А че? Есть уже претендент? — с вопросами Дэвид не церемонится.

— Придурок. — прячет нос в его горячей шее, что-то бормочет туда же, обжигая кожу розовыми губами. — Скажи еще что-нибудь на французском. — и мягко касается светлых волос – пшеничные, трогает пальцами щеку, чувствуя покалывание чужой кожи.

— Votre voix suffit à vous retrouver dans l'immensité de l'espace et à ne jamais perdre vos repères, — притягивает к груди замерзшего, но возмущающегося юношу, слегка посмеиваясь ему в макушку. — Перевести?

Ладони вежливо замирают возле лопаток, не касаясь, когда так сильно хочется. Пальцы ноют и тянутся вниз, как намагниченные, замирая на мягком кашемировом пиджаке Габриеля.

— Да.

И все же..

— Твоего голоса достаточно, чтобы найти тебя на просторах космоса и никогда не потерять ориентир.

...находя себя в опасной близости к лицу юноши, его персиковым губам и растерянному взгляду, Габриель покрывается красными пятнами с головы до шеи. Ситуация безвыходная.

— Д-дэвид... — терроризирует губы, жует, сдирая кожу. Кларк внезапно берет его лицо в свои ладони. До чего ж оно у него нежное, тёплое… И смотрит так изучающе, пытливо и долго.

Габриель полностью фокусируется на глазах блондина. Он осмыслить не успевает, как и отпрянуть, застыв статуей, а Дэвид уже аккуратно касается его губ своими. Боязно, не настойчиво. Подхватывает верхнюю, оттягивая ее, затем переходит к нижней. Ненавязчиво вовлекает в поцелуй и чувствует на своих запястьях руки Габриеля. Тот взялся рефлекторно, почувствовав, как начало гореть в солнечном сплетении, и как приятно потянуло низ живота, потом и вовсе так же робко коснулся губами в ответ. Голова его затуманилась из-за навалившихся положительных эмоций этого вечера, поэтому он не сразу понимает, что делает. Что они, черт возьми делают. А когда чувствует чужой язык на своих губах для размягчения, приходит в себя.

Габриель мигом отстраняется, подавшись головой назад, быстро поднимается на ноги и смотрит так испугано, загнано и с влагой на глазах.

— Что ты дел…

— Черт... — жует нижнюю губу, не знает, что ответить. — Прости, я не хотел... Просто...

— Что ты хотел со мной сделать? — прерывает его. Блеск в глазах Габриеля меркнет. Прямо сейчас ничего не хотелось сильнее, чем вырваться из тесноты на свежий воздух. Не этот, а другой – более горячий и болезненный.

Габриель отходит совсем немного и сгибается в животе, упираясь руками в колени – переводит дыхание. Непрошеные слезы сами лезут в глаза, нос щиплет, и съеживается сердце.

— Габриель, пожалуйста, подожди, — виновато поджимая губы. — Я не хотел... Честно. — старается уверенно заглядывать в глаза. Протягивает руку и нежно трёт подушечками больших пальцев скулы, безмолвно просит не закрываться, не пресекать желание договорить. — Прости... Я просто раньше таких людей, как ты не встречал. Просто понравился.

Габриель начинает мотать головой, задрожав осиновым листом, и пытается убрать от своего лица руки Кларка, лишь только крепче удерживающие. Без них он, правда, точно свалится на землю.

— Габриель.

Но тот продолжает отвергать.

— Посмотри на меня, — Дэвид делает ещё шаг ближе, — Пожалуйста. У меня не было желания затащить тебя в постель. Просто понравился как человек.

У него дрожат губы, руки, и дыхание стало беспокойным. Понравился? Как… Это понравился? Его есть кому любить… Наверное.

— Нам нельзя… — выдыхает он, опустив голову. Он ответил на поцелуй, потянулся к человеку, когда у него есть… Он ужасен…

— То есть нельзя? О чем ты? — говорит Дэвид, нисколько не улучшая ситуацию. Габриеля по новой начинает трясти.

— Потому что я помолвлен, — поднимает большие карамельные глаза, полные слез, — Нам нельзя...

— В смысле? Тебе только семнадцать!

— Нет... Да... — ему страшно, он не может взять себя в руки. — Прости, — слёзы всё-таки скатываются с глаз. Габриель не позволяет себя обнять, отнимает руки Кларка от себя и делает шаг назад, быстро вытаскивая из кармана тот же крем для рук. — Нельзя и неправильно. — быстро отдает в чужие руки, практически не касаясь суховатой кожи. — Кремом нужно пользоваться два раза в день, хорошо?

Как в бреду нашептывает он, не позволяя себе развернуться и упасть в тёплые объятия, где все было так хорошо, так спокойно и свободно. Это всё иллюзия. Это не его мир, не его жизнь...

— Габриель…

— Прости.

В груди все сжимается железными тисками, давит так сильно, что Дэвид надеется – расплющит его изнутри. Габриель шумно дышит носом, немо раскрывает рот, как рыба, пытаясь что-то сказать – безуспешно. Слова закончились. Осталась только лож. Шатен предпочитает как можно быстрее покинуть Кларка, забыть, выветрить его запах из своей одежды, стереть, нет. Содрать его следы со своего тела, чтобы забыть. Жаль, что подобное нельзя сделать с памятью.

— Габриель, подожди! — Дэвид хватает его за тонкое запястье, как за спасительный круг. Надеется еще на что-то? — Мы еще встретимся? — и смотрит так умоляюще. Тянет, прося посмотреть в глаза, во рту пересохло, он оступается и медлит, касается мягкой ладони Габриеля, до боли кусая свои красивые губы.

— Да... — сильно щиплет в носу, нижняя губа дрожит, — Мы еще встретимся. — и жмурится, сильнее стискивая его пальцы.

— Тогда... — он вынимает из кармана штаны ключи от байка, снимает брелок и укладывает в чужие теплые руки, смотря куда-то под ноги. — Прости меня еще раз. — сжимает кулаки, закусывая губу, чтобы случайно не полились слезы. Твою мать, Кларк, ты, как обычно-сначала делаешь, потом думаешь, идиот. — Мне правда стыдно... — отворачивается, краснея, слышит громкие стуки собственного сердца, не понимая, что делать дальше, а после чужие всхлипы. Блять.

— Прости... Я... — поднимает на него взгляд, прикусывает губы и плачет. — Правда прости... Я должен тебе сказать... — еле шевелит губами, руки трясутся, а глаза сами, без его ведома, тихо плачут. Может, пока никто не видит...

Громкий сигнал автомобиля отвлекает младшего от не самой приятной беседы. Нет, только не сейчас. Дэвид оглядывается в сторону машины, вздергивая брови до самого лба. Mercedes E-Class – черный и дорогой ”глазастик”.

— Прости и... До встречи.

Каждый стук своего маленького сердца Габриель слышал так отчетливо, словно сидел со стетоскопом в ушах, проверял ритм и частоту ударов. Габриэль послушно садится в машину, больше не поднимая глаз на блондина. Если взглянет – в момент сбежит из машины, чтобы сесть на старый байк и убежать куда-то дальше, спрятаться в самом эпицентре Млечного пути, чтобы ни одна душа, мертвая или живая не нашла его.

Не нашла их.

Дэвид стоит, не шевелится, уши закладывает так, хоть падай. Догнать, встать на пути, перекрыть его. Но... Он стоит дальше на том же месте, руки давно уже покрылись гусиной кожей от холода, а губы быстро высохли. Он сильно сжимает маленький тюбик крема в кулаке, выбросить рука не поднимется никак.

Вернувшись на вечеринку, Кларк падает лицом в подушку в комнате Джеймса, игнорируя всех, даже друзей. Беззвучно кричит на собственную тупость. Может, после двадцати она покинет его, но сейчас... Глушит громко бьющееся сердце и прячет пылающие щеки со слезами в чужую подушку.

Глупый. Глупый. Глупый.

Крутит крем между пальцами, убирая поглубже в карман, чтобы всегда был рядом. Себя, кажется, в чужой карман карамельного пиджака хочется положить.

Какой же ты глупый, Кларк.