XX. (1/2)
***</p>
— Так значит я связался с чистым мальчиком, — пошло прошептал Том подростку. — Ты и впрямь не знаешь, каково это, — он сидел на подоконнике свесив ноги и курил самокрутку.
Квартирка была зловещей. Постоянный запах сырости и пыли уже въелись в стены комнаты, а совсем уж тусклый свет заставлял щуриться. Но даже так было совсем не разглядеть собеседника напротив. Гарри сидел на просевшем матрасе, сведя колени и нервно покусываю щеку изнутри. Этот разговор донимал его, потому что Томас заставлял чувствовать вечный дискомфорт. Это было чему-то похожим на то, что заставлял чувствовать его отец. Та же уязвимость и пренебрежение. Гарри уже привык к нечто подобному, оттого и не жаловался, а просто вникал в то, что ему говорят.
Докурив сигарету, парень выкинул ее в окно, и спрыгнул с подоконника, подходя вплотную к Гарри, он расставил руки по бокам от него, заставляя мальчика чувствовать себя совсем крохотным.
— Хочешь я тебя научу? — не дожидаясь ответа, парень опустил грязную руку на ширинку штанов Стайлса, начиная его массировать и чувствуя бугорок между ног. — Вижу, что хочешь, — прошепелявил он, смачно облизывая похотливые губенки.
Гарри отвёл взгляд, чувствуя, как изнутри вопит сирена, предупреждая об опасности. На юношеском лице выступил румянец, но вовсе не от смущения, а скорее от неловкости всего происходящего; в горле будто застряла кость, не дающая и слова поперёк вставить. Том не стал медлить и просто начал целовать обветренными губами его шею, что вечно ускользала от неприятных причмокиваний. Не зная, куда себя деть, Гарольд просто сидел на месте и позволял всему идти своим чередом.
— Че ты ломаешься, — грубо брызнул Том, толкая его на кровать и выбивая тихий возглас из Гарри. — Если я хочу тебя поцеловать, то я беру и целую, ясно?
Он запрыгнул на него сверху, неаккуратно возя губами по всему лицу. Мальчик почти что задыхался от неприятного сигаретного запаха, но свято верил, что все происходит правильно, а он просто слишком юн, чтобы осознать это. Стайлс никогда прежде не видел Томаса таким: злобным, властным, неаккуратным. Но Гарри молча проглотил брезгливость к нему, послушно лежа пластом на твердом матрасе.
Дальше все было, как в тумане. Они лежали на не застеленной кровати полностью раздетыми. Том давил на затылок Гарри, вжимая лицо второго в давно не стиранную наволочку. Вонь стояла жуткая. И все эти пары кололи и без того чувствительного Гарри.
Мальчик сбито дышал, не издавая ни звуку, пока парень возился сзади и нещадно сплёвывал на таз Гарри, вечно промахиваясь и размазывая слюну по ягодицам. Он представлял свой первы раз немного иначе, но чувство преданности и верности партнеру заставляло принимать все, что ему дают. Ползучий червь, перебирающий телом куда только мог, сковал Гарри неприятностью и отвращением.
Все, что он тогда запомнил — это дикая боль по всему телу и резкие, рваные толчки, выбивающие из него животные выкрики, которые он тщетно пытался заглушить подушкой, зажатой зубами. Он тихо давился собственным коктейлем из слюны и слез и лишь пару раз стонал имя парнишки сверху.
— Погоди! Мне больно! Остановись! — только и выкрикивал Гарри, зажимая сальные простыни пальчиками.
— Раздвинь ноги шире, малыш, — слышал он в ответ.
И он делал это.
***</p>
Осень. На дворе стояла темень. За окном шёл проливной дождь, капли- суицидники изрядно надоедали своими шумными всплесками. Погода то и дело норовила заглушить разговор подростков, сидящих друг напротив друга. Уже тогда осадки шептали, что все напрасно, что после такой же циклон ожидал одного из них, но все же никто не слышал этого предупреждения.
— Я больше не вынесу ее скандалов! — яростно возразила девочка, контролируя ломающийся от боли голос. Ее всю трясло от безвыходности, в которую их заточила жизнь. Джемма давно поняла, что мир жесток к ним, поэтому она должна стать еще хуже, чтобы противостоять его пакостям. — Гарри, мы можем убежать. Вместе. Они нас не найдут, обещаю. Мы начнём ту жизнь, о которой всегда мечтали, — Джемма притихла, а позже добавила: — о которой нам всегда говорила мама.
Гарри сидел, поджав ноги к груди, и тихо плакал. Он не хотел убегать. Ему надоело прятаться от всех проблем, преследовавших его и сестру. Бежать сейчас — значит бежать всю жизнь. Но ему никогда не был близок этот путь. Гарри считал себя достаточно сильным, чтобы смотреть своим страхам прямо в глаза. Мальчик не хотел оставлять отца. Он все ещё свято верил в его любовь и хотел быть рядом.
— Гарри, я все равно уйду, — отчётливо по слогам произнесла девочка. — И я больше не собираюсь возвращаться сюда. Ты можешь пойти со мной и прожить так, как велит тебе сердце. Мама всегда так говорила, — на этих словах заплакали оба.
— А вдруг нас найдут! Они будут искать, Джем, — сквозь рыдания произнёс мальчик. — Останься со мной. Прошу…
— Остаться здесь — это осознанное самоубийство, Гарри! — возразила Джемма. Ее душило хладнокровие отца, его алкоголизм и постоянное потакание новой жене, которая не могла терпеть его отпрысков.
Понимая безысходность ситуации, девочка подползла к брату и крепко сжала его в объятиях, позволяя уткнуться в своё плечо и впитать в себя его рыдания. Она гладила его по спине, желая успокоить, но ничего не помогало. Тогда их мир рушился, но никто не понимал, что навсегда.
Джемма поцеловала Гарри в щеку и погладила по одаренному месту, пряча взгляд. Ей было больно осознавать, что пути расходятся именно сейчас, но ради общего успокоения, ложь вырвалась сама собой:
— Ты найдёшь меня Гарри. Мы ещё встретимся. Будем взрослыми, со своими семьями сидеть за столом в огромном доме и праздновать Рождество так, как делают настоящие семьи. Так, как мы его не праздновали уже девять лет…
— Пообещай мне, что все будет хорошо! — проскулил подросток, провожая сестру к выходу через окно.
— Клянусь, — только и промолвила она, пролезая в оконную раму и скрываясь за завесой дождя.
С тех пор Гарри больше не чувствовал ее касаний. Не слышал слов. Не ощущал сестринских поцелуев. Не утыкался в плечо. Не видел. Исключительно при погружении в сырую землю, уже после того, как ее нашли повешенной в заброшенном доме. Абсолютно одну.
Тогда их мир разрушился. И только Гарри довелось понять, что навсегда.
***</p>
Настойчивый звон будильника прервал сновидения бессознательно спящих парней, что спали вплотную друг к другу. Луи и не заметил, как во сне обвил рукой Гарри, тихо сопящего под боком. Он надул губки и что-то невнятно бормотал во сне, отчего совсем не хотелось прерывать его, видимо, очень насыщенный сон.
Умиротворение окутало из обоих, позволяя Луи ещё немного подремать и просто насладиться мгновением спокойствия.
Гарри проснулся от пугающего аромата гари, доносящегося откуда-то с кухни. Он мигом отлип от подушки и понёсся вдоль по коридору, видя перед собой лишь дым и лишь слегка напуганного Луи, стоящего у плиты с полотенцем в руке. Он размахивал им, пытаясь разогнать неведомый туман, окутавший сковороду.
— Что это такое? — воскликнул Гарри, раскрывая около настежь и потирая руки от появившихся мурашек.
— Это должны были быть блины, — кашляя, выкрикнул Луи.
***</p>
— Что планируешь на Рождество? — невзначай спросил Гарри, притормаживая перед очередным светофором.
— Бога ради, Гарольд! Там горел желтый! Мы могли проскочить, — Луи ёрничал в кресле, то и дело отвлекая Гарри от езды.
— Не паясничай, а лучше поблагодари за то, что пекусь о твоём благополучии, — наигранно обижено возразил Гарри.
— Ты водишь машину, как пенсионер: вечно тормозишь перед ямками, никого не обгоняешь и не проскакиваешь на желтый!
— То есть, вожу по технике безопасности, да? — язвительно подметил юноша, не встречая сопротивление справа. — Так чем планируешь заняться?
Немного помедлив, Луи добавил:
— Поеду к маме, наверное, — он нерешительно вздернул плечами. — Мои сестры очень хотят отпраздновать мой день рождения и Рождество не через видеозвонок, знаешь?
— У тебя день рождения, — скорее утвердительно подметил для себя Гарри.
— Да, все мы рождаемся в определенные даты, Гарри, а потом празднуем это, — засмеялся Луи. — Я родился в канун Рождества.
— Ты выиграл эту лотерею, Луи Томлинсон! — воскликнул Гарри. — Теперь я буду праздновать не Рождество, а день Луи! — юноша хрипло захохотал, уже сворачивая на парковку театра.
Томлинсон кратко поблагодарил Стайлса и уже было выбежал из машины, но в последний момент, наклонился к водительскому сиденью и произнёс:
— Гарри, мне сейчас надо подготовить сцену с спектаклю. Не хочешь оказать услугу и сделать мне заранее подарок на день рождения, — Луи состроил умоляющий взгляд, выпячивая нижнюю губу, как маленький ребёнок.
Уже через пару минут они оба стояли на сцене, выкатывая нужную атрибутику. В театре все ещё играли «Щелкунчика», так что пространство занимали деревянные домики, вата, имитирующая снежные сугробы, и искусственные ели.
— Милая Мари, — с выражением произнёс Гарри, — ты видишь больше, чем все мы, взрослые. Береги в себе это светлое царство, верь и станешь такой же прекрасной принцессой, как Пирлипат. Но не прогоняй Щелкунчика, а защити этого несчастного уродца от мерзкого мышиного короля. Только ты и можешь спасти Щелкунчика. Будь стойкой и преданной,— по-актерски зачитал Гарри сценарий, найденный в одной из коробок.
Луи с восхищением наблюдал за его грациозной походкой вдоль сцены, вслушивался в акценты последней фразы; он попросту не мог оторвать от него взгляда, — настолько артистичным казался Стайлс.
— Долг зовёт! — перебил его монолог Луи, получая в ответ лишь вопросительно изогнутую бровь. — Тебе б в актеры!
***</p>
Компания из пятерых парней прогуливалась по шумному торговому центру, роняя взгляды на привлекательные витрины, уже празднично украшенные. Найл восторженно сообщил Луи о предстоящей рождественской вечеринке, а тот изумился, что надеть совсем нечего. Вновь наседать на чью-то шею вовсе не хотелось, поэтому ирландец повел его сюда искать что-то «привлекательное и сексуальное», — так он выразился, выметая Луи из их квартиры.
Поодаль шли Зейн и Лиам, как сороки притягиваемые ко всему дорого выглядящему и ослепительно блестящему.
— Напомните, почему мы пошли сюда все вместе? — смущенно спросил Луи. — Я и сам могу подобрать себе одежду.
Зейн изогнул бровь, наваливаясь на Луи и притягивая к себе для дружеского объятия.
— Мы друзья, Луи. Куда ты — туда и все мы, — серьезно проговорил он. — Разве не так оно заведено в дружбе, м?
Что-то приторное и теплое растеклось внутри Томлинсона. Чувство нужности и значимости согревало его изнутри. Он действительно понял, что не является простой безделушкой для людей. Луи безусловно знал себе цену и не позволял вытирать об себя ноги, но слышать такое было сравнимо с фейерверком: такое же неожиданное, приятное и яркое.
После долгих походов по магазинам и сотен лет примерки одежды; восторженных возгласов и недовольных взглядов, Луи все же подобрал себе что-то простое, но и в то же время стильное: клетчатая рубашка и черные брюки. Уже довольный он стоял в примерочной, но все омрачала цена. Жаба не то что душила — она вцепилась в его шею и молила одуматься, потому что было весьма глупо тратить столько денег на обычную, хоть и красивую ткань.
Глухой голос Гарри, перекрикиваемый музыкой из зала, привлек внимание Луи, и тот выглянул из-за шторки, вопросительно глядя на Стайлса.
— Тебе не нравится? — действительно с интересом спросил Гарольд. — Мы можем сходить еще в пару магазинов!
— Нет, — Луи отрицательно покачал головой. — Все нравится, — Гарри расплылся в улыбке, довольствуясь тем, что смог найти для друга красивые вещицы (именно Гарри выступал главным модельером на сегодняшнем вечере, потому что вкусу остальных не смел довериться. Он лучше знает, что украсит и без того прелестного юношу). — Но… — Луи замешкался, стесняясь произносить это вслух, поэтому чуть тише добавил: — цена… Не думаю, что мне это по карману.
Луи печально вздохнул, полностью открывая шторку и забирая оттуда одежду, чтобы вернуть ее на законное место, но Гарри, как ни в чем не бывало схватил его за руку и направился к кассе:
— Я оплачу, не волнуйся.
— Нет! — Луи встал, как вкопанный, широко раскрыв глаза. — Я не позволю тебе за меня платить. Явно есть вещи поважнее, на которые можно спустить эти деньги.
— Брось! Считай это подарком на Рождество и день Луи, — Гарри улыбнулся собственной фразе. Теперь двадцать четвертое декабря будет называться исключительно так!
— Гарри, это дорого. Я не смогу вернуть тебе долг в скором времени. Давай лучше сходим в другие магазины и найдем аналоги!
— Я же сказал: это — подарок. Не надо мне ничего возвращать.
После недолгого спора Луи все же поддался уговорам и получил свой подарок немного раньше, чем планировалось. Ему все еще было неловко перед Гарри, и хоть тот сказал не беспокоиться, Томлинсон все еще чувствовал эту ношу долга.
Парни все еще пробегали некоторые прилавки с безделушками и разной бижутерией, пристально разглядывая все, что попадалось на глаза. Луи никогда не понимал этой необъяснимой любви к украшениям, поэтому следовал за друзьями без особого интереса, пока не потерял из вида Гарри.
Тот стоял, сгорбившись над прозрачным столом, и просил консультанта достать ему какое-то совершенно простенькое круглое колечко. Он долго крутил его в руках и примерял, вытянув руку перед собой и на растопыривая пальцы, с интересом и восхищением, читающимся в глазах, «сверлил» дыры в украшении.
— Оно весьма миленькое, — буркнул Луи сбоку. — Я имею в виду, что оно аккуратное и не слишком броское, — словно истинный ценитель, он крутил руку Гарри в своей, поднося ближе к лицу, чтобы рассмотреть надпись «Peace», выгравированную на нем.
— Мне тоже нравится,—
Стайлс лишь молча кивал и соглашался с изречениями Луи, но все же снял кольцо и вернул его девушке- консультанту, которую донимал расспросами о кольцах на протяжении последних тридцати минут.— Ладно, идем. Магазины уже закрываются, — Гарри поманил Луи за собой и направился к выходу, где их ожидали остальные.
— Сейчас подойду, — уверил его Луи, и обратился к девушке. — Эмиль, — прочитал он на бейдже, — можете дать мне кольцо, которые только что примерял молодой человек.
Он вновь прокрутил его в руке, присматриваясь к цацке, и все же купил колечко, быстро всовывая его в карман куртки. Луи посчитал его отличной заменой тому перстню, который Гарри потерял на одном из уроков фортепиано.
«Все же, считал Луи, такие изящные пальцы должны носить не менее изящные кольца».
***</p>
— Ты говорил, что не любишь объятия, — он хмуро взглянул на парня. — Почему? Тебе не приятны люди? Или просто не думаешь, что каждого стоит подпускать к себе? — с прищуром спросил Гарри.
— Нет, — подумав, сказал Луи, — скорее, не каждому хочу дарить это. Ты обнимаешь тех, кого ценишь. Не думаю, что правильно пускать это чувство по кругу.
Гарри продолжал вертеть в руке бокал с напитком и изредка мочить в нем губы.
— То есть, ты ценишь меня, — гордо воскликнул он и тут же отпил.
Легкие будто что-то защекотало; щеки опалил розовый цвет, а все тело начало прорастать нежными цветами— пионами. Подумать только— Гарри и впрямь являлся кем-то особенным для Луи.