XX. (2/2)
— Возможно. Ты по-особенному нравишься мне, Гарри. Чудаковатый парень, любитель выпивки, с которым не редко можно погрузиться в небытие, — Луи выдохнул белёсый пар смерти. — Ты любишь дарить другим чувство свободы. Нет! Даже не так, — он замешкался и повернулся к кудрявому. — Мы с тобой одинаковые, Гарри. Дарим часть себя, только тем самым людям.
— Значит, ты для меня тот самый? — в голосе звучал вопрос, на который сам издатель пока не знал ответа. Либо же сознание мутнело от алкоголя.
— А ты для меня… — утвердительно подытожил Луи.
Томлинсон продолжал опираться о деревянный балкон и оглядывать местность со второго этажа, что порой пряталась за дымчатой подоплекой. Гарри придвинулся ближе, повторяя согнутую вдвое позу Луи, приземляя локти на балку. Пальцы от заканчивающейся сигареты начало припекать, так что Луи в последний раз наполнил лёгкие ядовитым воздухом, надувая щеки.
— Всегда было интересно попробовать табак на вкус… — невзначай вбросил Гарри, пристально глядя на него.
Луи выбросил бычок и развернулся к Стайлсу, обхватывая его шею рукой и притягивая к лицу так, чтобы кончики носов соприкоснулись, а приоткрытый от удивления рот вобрал в себя почти весь дым, выдыхаемый человеком напротив. Луи задержал дыхание, повторно не вбирая в себя пары никотина. Он опустил руку вниз, перехватывая ладонь Гарри, наугад отделяя средний пальчик и насаживая на него давно изъятое из кармана кольцо.
— На тебе он смотрится лучше, чем в кармане, — полупьяно съязвил Луи. — С Рождеством, — после он медленно расцепил замок на руках, направляясь прочь с балкона и ловя на себе изумленный взгляд Стайлса.
Гарри так и продолжил стоять в ступоре, кривя губы от остроты и яркости вкуса, и перебирая пальцами металлический обруч с красивой надписью. Память продолжала прокручивать в голове воспоминания о произошедшем: небольшая сильная рука сжала кожу, пока большой палец неуверенно поглаживал шею; лицо Луи, —вроде бы столь близко к нему, но по-прежнему неимоверно далеко, выглядело размеренным и не выдавало почти ни единой эмоции. Приоткрытые губы, постепенно затянувшиеся табачной пеленой. А после неожиданное появление желанной вещи на руке.
Он вновь ощутил непривычное покалывание за солнечным сплетением, и тут же унял его сорокоградусным депрессантом. И не один раз.
***</p>
Мигающие огни жутко рябили в глазах и начинали давить на голову, когда Луи покинул уборную в поисках знакомых лиц. Лиам играл в бир-понг под улюлюканье толпы, Найл сидел в кресле, приветливо общаясь с какой-то несильно заинтересованной в нем девушкой. Томлинсон переводил внимание с человека на человека, но не видел ни в одном взгляде того самого.
Наконец он уловил два силуэта, трущихся и сплетающихся в единый. Помутнённый взгляд, вечно ослепляемый то синим, то зелёным, зацепился за знакомую копну прядей. Рядом с ним он разглядел девушку, нагло лезшую к нему с настырными поцелуями; она вжимала Гарри в стену трогала, где вздумается.
Луи чуть челюсть не потерял, наблюдая за происходящим. Что-то едкое и отравляющее сгрызало его изнутри и окончательно лишило здравого рассудка. Гарри был явно не в себе, учитывая случившееся, и Луи, больше не теряя времени на раздумья, кинулся к нему, вклиниваясь между пьяных людей.
— Прости, но сегодня это не твой конёк, — Луи скрутило изнутри от двусмысленности фразы.
— Жаль, — весьма пьяная особа отшатнулась на пару шагов и облизнула и без того скользкие, влажные губы. — Повеселись от души с этой прошмандовкой, — склизко пробормотала девушка, посмеиваясь над парнем. — Он классно целуется.
Луи скорчил лицо, откровенно говоря, чувствуя ненависть, вскипающую внутри от ее слов. Пробормотав короткое «да пошла ты», он не стал более терять время на пререкания с девушкой, и повёл Гарри в уборную — подальше отсюда. Подальше от всех.
Оглядевшись, он завёл недвижимое тело в ванную, поспешно захлопывая дверь и проворачивая замок в два поворота. Гарри устало присел на пол, и, поджав коленки, склонил голову меж ног и бормотал что-то бессвязное, вечно заглушаемое рождественскими песнями.
— Хей, принцесса, — ласково позвал Луи, присаживаясь напротив него и похлопывая по щеке, заставляя поднять на себя взгляд, — тебе совсем плохо? Давай, иди ко мне, — он подхватил Гарольда за локоть и подвёл к унитазу, скручивая отросшие волосы в лёгкий пучок.
Гарри расставил руки по бокам ободка и начал прокашливаться, прогоняя давящий узел обратно в желудок. Горло начало сводить и щепать из-за обволакивающей желчи, от чего он вечно икал и морщился. Тело потряхивало, а голову вело из стороны в сторону.
Луи обессилено вздохнул и потянул свободную руку ко рту Гарри, сначала надавливая на влажные от частого облизывания губы, а после на опухший, недвижимый язык. Гарри рефлекторно подал голову вперёд, все также кашляя, раздирая горло, и сплевывая слюну.
— Давай, милый, — Луи убрал руку, вытирая пальцы о штаны, и успокаивающе поглаживая его по спине. — Попробуй сам. Сейчас станет легче и мы поедем домой спать, да?
Гарри согласно кивнул и открыл стеклянные глазки, вяло виляя языком, произнёс:
— Такой восхитительный… Луи… и такой красивый, — он икнул, прикрывая это смехом, — особенно, когда заботишься…
— Да-да, — отмахнулся Луи, не принимая пьяный бред за дельный диалог. — А теперь давай ты сделаешь то, что велит тебе твоя красавица, — Луи натянуто улыбнулся и жестом указал на белёсого «друга» и Гарри, наконец, отлипнув от элемента своего обожания, икая, засунул два пальца в рот, позволяя всем токсинам покинуть его.
Гари содрогался всем телом и раздирал горло сухим кашлем.
Все время Луи круговыми движениями рисовал что-то на его спине и успокаивающе шептал, что он молодец.
— Умница, принцесса, — Луи разогнул затёкшие колени, и, обхватив плечи Стайлса потащил его к раковине, чертыхаясь от тяжести неуправляемого тела.
Вечно отворачивая голову от раковины, он наотрез отказывался умывать липкое лицо. Гарри продолжал прокашливаться от жгучей горечь и смахивать слезинки с глаз.
У входа послышались пьяные голоса и маты, а за дверную ручку начали нервно дергать и стучаться, ещё больше капая на нервы Луи.
— Пошли вон! — не сдержавшись крикнул он, единожды ударяя кулаком по двери.
В помещении становилось душновато, и уже голова самого Луи начала ходить кругом.
Он подошёл вплотную к Гарри и набрал немного воды в ладошку, умывая его лицо под недовольные возгласы. Луи умыл ему щеки и обтер подбородок, попутно пачкая воротник блузы и смачивая спутавшиеся волосы. Гарри выглядел уставшим и неряшливым с покрасневшими пятнышками, покрывающими половину лица, мятой и наполовину расстёгнутой рубашке, на которою, по-прежнему, слетали капли. Томлинсон мигом подскочил к настенному шкафчику, нащупывая на верхней полке чистое полотенце, и насухо вытер лицо.
Ворс полотенца чуть подрумянил щеки.
— Поехали домой, — нервно дернул Луи, бросая смятую тряпку за шторку ванной. Луи не привык ухаживать за пьяными людьми и боялся пропустить какой-то важный пунктик при приведении космического тела в человеческую форму. От того он и не мог здраво прикинуть, нужна ли Гарри ещё какая-то помощь.
Переживание терновым узлом скручивало его тело, а страх ядом пускал новую дозу в вены.
***</p>
В чем был — Гарри лёг на кровать, закрывая лицо руками, вздыхая от тянущей боли в голове. В висках гудело, а лоб будто бы просверлили. Он в очередной раз дал себе слово больше не пить, надеясь, что оно продержится дольше, чем до следующей пьянки. Перед глазами расплывчато мелькали очертания омелы, закреплённой у изголовья. Он долго не мог оторвать от неё затуманенный взгляд, размышляя, может ли она и правда значить что-то светлое и амурное, или же это не более чем выдумка счастливчиков, ухвативших свой первый поцелуй в канун Рождества. Среди шумных мыслей он сумел расслышать хлопок двери и лёгкий топот пят по паркету. Луи закинул свою одежду на диван, не заботясь о складках, которые врастут в ткань наутро, и подкрался к Гарри, накрывая его пледом по плечи. Они пересеклись глазами, и для Гарри все стало более понятным: ему приятно, когда Луи заботится о нем, ему нравится мириться с его грубостью, фруктовым запахом, заглушаемым табачным дымом, легкой нервозностью, из-за которой появляются ранки на губах и заусеницы у ногтей. Он начал замечать мелочи в нем: сотни крошечных морщинок при смехе, три родинки в форме треугольника у подбородка, постоянно не уложенная челка, с которой Луи никак не может примириться; последние четыре месяца Гарри стал мягче и терпимее. Он снова обрёл внутренний покой внутри. Бушующий океан в нем наконец успокоился, а волны затихли.
В его жизни появился человек, которому не страшно открыться, и с которым он ждёт встреч с особым трепетом. Луи, по его мнению, дарил Гарри янтарные закаты и рубиновые леса. Он вновь ощутил себя на лебедином острове, где найдётся место только им двоим. Веточка омелы внезапно всплыла в сознании. Гарри прильнул к нему губами, встречаясь с резким сопротивлением. Они сухие и острые из-за ран; языком он слизнул слабый вкус металла и поморщился из-за яркого привкуса (видимо, Луи недавно их кусал).
Стайлс вяло обхватил рукой его шею, а большим пальцем подцепил нижнюю челюсть, слегка притягивая к себе. Рот напротив приоткрылся, переплетая языки. Гарри мысленно расслабился и прильнул ближе, стараясь не тратить силы на лишнее дыхание. Луи прикрыл глаза и опустил руку на грудь, отстраняясь от Гарольда.
— Не надо, — прохрипел Луи, виляя головой в сторону. — Это неправильно, Гарри, — к глазам подступили слёзы, а внутри бушевала паника.
Томлинсон стоял в оцепенении и обрывисто вдыхал накалённый воздух. Его мир лопнул. Луи испугался наслаждения, возникшее пару мгновений назад. Он испугался пьяного Гарри, который явно плохо соображал. Ему не стоило поддаваться искушению и получать удовольствие от того, что он должен делать с девушкой.
— Разве это неправильно, — задал риторический вопрос Гарри, подцепляя пальцами подбородок Луи и направляя его к себе. — Тебе самому не тошно жить во вранье?— в глазах Гарри читалось то, что он все понял. Он видел Луи насквозь; знал его тайну, зарытую глубоко-глубоко, но его будто сковало.
Внезапно Луи поймал себя на мысли, что ему не нужно здесь находиться. Была ли эта неприязнь или страх — он не стал разбираться, а просто развернулся, схватил свои вещи и побежал к выходу из комнаты, скидывая с себя чужую ладонь.
— Лу, ты куда? — обеспокоено спросил Гарри, чувствуя, как алкоголь отливает от головы.
— Я переночую дома, — Гарри подскочил к нему и перекрыл выход из комнаты, ища в голове оправдания своему поступку.
— Не надо! Прости. Прости меня. Это было случайно! Клянусь, я… я не хотел, — горло разрывало отчаяние, а к глазам подступали слезы, которые еле удавалось сдерживать.
От слов о том, что это все только алкоголь, Луи стало ещё хуже. Ему бы хотелось сейчас перестать существовать. Он окончательно перестал понимать самого себя. С появлением Гарри его жизнь стало очень запутанной и сложной. Ответы на лёгкие вопросы становилось находить все сложнее и сложнее.
— Именно… Это должно быть только по случайности, Гарри. Ты же знаешь, что я не такой, как ты, — грубо отрезал Луи. — Но слезы в твоих глазах говорят о том, что ты так этого и не понял… — Луи толкнул его плечом и все же вышел из комнаты, оставляя Гарри позади.
Собственные слова ранили ещё больше, но уверенность в своей правоте не позволяла сейчас отступать назад.
Он заперся в ванной комнате, живо снимая с себя одежду Гарри и стараясь не думать о том, что произошло. Вкус от поцелуя все ещё танцевал на губах,
Их нет. Их никогда не было. Никогда!
Он так давно желал его поцеловать. Луи чувствовала его тонкие, маслянистые губы на своих. Это были несколько секунд его слабости. Секунды, которые перерастут в недели непонимания.
Он позволил себя поцеловать. Но это было неискренне, как он пытался себя убедить. Только лишь дружба. Как это больно принять. Но стоит, чтобы больше не терзать себя. Именно поэтому он сейчас застегивает ширинку и покидает дом с надеждой, что все это выветрится из его жизни вместе с запахом спирта.
***</p>
Тряска в поезде по-прежнему не выбивала воспоминания о прошлой ночи. Луи было жутко осознавать, насколько сильно ему хотелось прижаться губами к Гарри. К чуть опухшим, отдающих спиртом и кислотной горечью, губам. Он облизнул собственные, думая почувствовать вкус снова. Это казалось наслаждением, граничащим с отвращением к себе. Луи ёрничал в кресле, боясь, что его громкие фантазии будут слышны всем.
Ему казалось, что каждый человек в поезде знает его маленький секрет и осуждающе озирается, не желая делить воздух с таким, как он, поэтому вжаться в тёплый шарф и спрятаться от мира — было единственным верным решением.
Резкое напоминание о боли, полученной много лет назад, проскользнуло в памяти, от чего стало ещё хуже. «Это неестественно», — пытался он убедить себя, но тщетно. И он бы хотел думать совершенно иначе, ведь так все было бы в разы проще, но ему привили совсем иное.
Ехать оставалось всего несколько минут, но ему уже хотелось остановить многотонный транспорт и убежать куда-нибудь подальше отсюда.
Взять лодку и уплыть далеко-далеко, никому не говоря направления. Открыть для себя изумрудный город. Попасть туда, где нет места насилию, осуждению и порочности.
Жаль, что до таких миров поезда совсем не ходят, а самолеты теряются в небесах, точно в становясь одними из жертв бермудского треугольника.
***</p>
— Пожалуйста, остановись! — захлебываясь слюной и слезами, проскулил подросток, вжимаясь в железный шкафчик раздевалки, оглушающе кричащий на него.
Всюду он видел грозные, похотливые взгляды, оценивающие его с ног до головы. В тот момент Луи чувствовал себя ничтожно маленьким по сравнению со сверстниками.
— Тебе разве неприятно это, педик? — растянуто, но жестко произнёс громила перед ним, опуская руку вниз и сжимая пах мальчика. — Я недостаточно привлекательный для тебя, спидозник? — с издевкой произнёс он, закрывая рот Луи, от чего он не мог даже позвать на помощь.
Страх неминуемого насмехательство пронзил все его тело; он продолжал статично стоять и вдыхать накалённый воздух раздевалки, мысленно моля пощадить.
Другие парни подходили с обеих сторон, лапали его, ударяли в бока, заставляя подростка согнуться пополам. Он скатился на пол, истошно вопя от боли и пинков, наносимых по животу.
— Гребаный извращениц! Нравится наяривать на мужиков? — голоса становились все громче и агрессивнее, а удары беспощаднее.
Боль обуяла ребенка, скрутившегося от стыда. В тот самый момент он бы предпочел смерть стыду. Это страшно.
Ему было страшно.
— Пожалуйста… — выкашливал из себя мальчик, — мне больно! Прекратите! — глухое шипение ударялось о бетонные стены комнаты, но так и не доходили до воспалённых умов таких же детей…
***</p>
Склизкий валик, проводимый по стенам, оставлял за собой длинные полоски бежевой краски, что резко контрастировала с мятно-зелёным старым цветом. Луи, облаченный в порванную, поношенную одежду, резво орудовал инструментом и закрашивал истертые стены под улюлюканье младших сестричек.
— Девочки, не пора ли вам смотреть третий сон? — поинтересовалась Джоанна, поправляя на голове бумажную треуголку из газетных бумаг.
Двое детей вопросительно глянули на нее, явно не готовые ложиться в постель.
— Мам, тут такой редкий экземпляр орудует, — с наигранным восхищением подметила белокурая девочка. — Разве мы можем проспать такой момент!
Луи наконец почувствовал себя на своем законном месте: рядом с семьей, которую он не видел долгие четыре месяца. Семью, ради которой он на убой работал все это время, чтобы сводить всех завтра на рождественский балет. И сейчас, перекрашивая кухню в любимый цвет матери (которой пришлось долго упрашивать сына), он все же тает в наслаждении и покое, изредка прерываясь на теплые, но все еще болезненные воспоминания о первом поцелуе под омелой.
Мысли о Гарри не покидали его ни на минуту. Он все еще грел внутри память о мягких губах, накрывших его собственные; о сообщении «Поздравляю тебя с днем Луи, счастливчик» двадцать четвертого декабря. Это тешило его душу. Он по-прежнему ловил себя на непристойных мыслях, касающихся Гарри, но отгонял их от себя с каждым взмахом валика. Закрашивая старую краску, он тешил надежды закрасить старого себя. Тщетно.
— Я здесь на неделю, Лоттс! — закатил глаза Луи. — Еще успеешь мной полюбоваться.
Девочки под строгим надзором мамы и брата поплелись в комнаты, насупившись.
Луи забавила такая реакция. Он щурился от тусклого освещения лампы и продолжал усердно работать, изредка перекидываясь с мамой фактами из жизни.
— Неужели тебе так никто и не понравился, Бу? — удивленно, но с особой материнской заботой спросила Джоанна. — Или не хочешь говорить мне, проказник?
— Все-то тебе расскажи, — усмехнулся Луи. Внутри что-то всколыхнулось; огонек прошелся по грудной клетке, сползая вниз.
Было ли это прозрение. Было ли это озарение того, что у него появился тот самый. Осознание того, что он все же столкнулся лицом к лицу с вещами, которые так долго и мучительно избегал, на мгновение приоткрыло тесную клетку, что царапала и резала размашистые крылья голубоглазому ангелу.