XIX. (1/2)

***

Луи вернулся в пустеющую квартиру, благодаря каждого существующего Бога за то, что кроме него больше никого не было. Пустота придавливала к полу, словно булыжник, да так, что становилось тяжело дышать. Грудь сковало тисками, а горло будто обмотали колючей проволокой. Как же это было гнусно и противно. Желая унизить Гарри, он унизил лишь самого себя, потеряв свою ниточку свободы. Мысли, гонимые сожалением, кружили голову и сводили желудок, отягощали, и едкой горечью копились в горле. Стараясь проглотить все это, Луи лишь подталкивал это металлическое перекати поле к горлу. Виски сильно покалывали, болью отдаваясь в затылок. Его «хорошо» длилось слишком долго, чтобы дать ему время опомниться и приготовиться к ножу, разрежающему плоть. В голове табуном носились воспоминания из этого «хорошего». Они пульсацией проходились по всему позвоночнику, спускаясь вниз и сковывая ноги.

«Мы просто дурачились. Он не хотел со мной ничего сделать»,— это так дурманило и доводило Луи до пика. Он схватился за волосы, оттягивая их в стороны, будто желая точно также вытряхнуть из головы тот момент, когда

Гарри, извиваясь и смеясь под ним, пытался выпутаться из хватки Луи и лизнул его щеку.

—Даже после такого не отпустишь?

Его ехидная улыбочка с ямочками, как перманентная, засела в памяти.

Луи глубоко вдохнул и так и остался висеть над ним, чуть надавливая на тонкие запястья так, что те чуть побелели, обнажая паутинку вен. Два больших глаза смотрели на него не моргая, а сам Гарри будто бы тоже не осмеливался вздохнуть. Щеку опалило леденящим холодом, чуть отрезвляя. Ни разу не дрогнувший живот повело круговоротом, хлынувшим к низу, сдавливая и отягощая пах спазмом.

—М-мне пора на работу,— со страху робко пробормотал Луи, сползая с Гарри, вмиг хватая оставленную на диванчике кофту, чтобы прикрыть этот беспредел.

Теперь щеки ошпарило настоящим огнём. Таким же себя обжог Луи и сейчас, стоя в душной кабинке, наполняющейся паром. Кипяток сверлил и колол кожу, заставляя Луи пискнуть от боли. Он перекрутил кран на холодную воду и прислонился к стенке лбом, протягивая руку к паху и закусывая губу, чтобы не выдать жалких стонов. Перед ним отчётливо мигал силуэт растрёпанного, улыбчивого мальчика с веснушками на лице и измазанной глиной щекой. Такой утончённый, мягкий и уставший. Именно этот образ он осквернял прямо сейчас. Вместе со спазмом побледнело, а позже исчезло и видение. В груди скопилась жалость к себе и стыд за совершенное. Все это вместе взрывалось фейерверком и врезалось в булькающее сердце. Луи тяжело вздохнул, стирая мокрой рукой струйки слез с лица, не понимая, продолжают ли они течь, или это уже просто вода. Обрывисто дыша, он встал под душ, смывая всю грязь и мерзость, до которой довёл себя сам, но легче ему не становилось. Луи тряс головой, отмахиваясь от навязчивых идей, когда взгляд подцепил бритву, лежащую на полочке. Лицо исказилось отчаянной гримасой, когда он, желая одернуть руку, все же достал лезвие и, не колеблясь, «наказал» себя.

***

Будильник кричал бушующей и наводящей панику сиреной, что неумолимо просила Луи протереть глаза и проснуться. Она так сильно била молоточками по ушам, что он не мог более противиться и отключил противный звук. Но так не хотелось идти на учебу, ведь там будет Гарри. От одной только мысли, что ему придётся с ним увидеться, у Луи кровь закипала в жилах. И так три дня к ряду. Он не находил себе места все это время, умирая в четырёх стенах. Дом. Работа. Дом. Работа. Гарри.

Ожидание сводило Луи с ума, выворачивая его наизнанку, точно какой-то грязный, дырявый носок. Именно таковым он себя и ощущал, пока дни мрачно сменяли друг друга. Вчерашний день повторялся сегодня и так по кругу. Сон испортился настолько сильно, что Луи зачастую пропускал его, отдавая предпочтение учебе. Но это сложно было назвать счастьем или каким-либо другим его подобием. Скорее, Луи просто вернулся к своему прежнему образу жизни. Столь замкнутому и серому. Ощущал он это так, будто его обмакнули в чан с нефтью, но она не просто облепляла его тонким склизким слоем, а разъедала. Поганое чувство вины продолжало ходить за ним по следам, и как бы Луи не петлял, оно все равно отыскивало правильный путь.

Труднее всего было смириться с тяжелыми взглядами его друзей, что были полны осуждения. Было тошно и мерзко, но он их не винил. Они встали на сторону Гарри, потому что именно Луи облажался. Именно ему горечь обиды заслонила глаза, отчего он, не подумав, захотел, чтобы Гарри чувствовал то же самое. Луи злился на него. Считал, что Гарри поступил совсем не так, как поступали настоящие друзья, но сам Луи был не лучше. За что боролся, на то и напоролся. Он будто не замечал Луи. Томлинсон испарился для него. Это било ниже пояса. Луи так сильно хотел обратить внимание Стайлса на себя. Пусть он кричит, ругается и посылает его к чёртовой матери, но только не игнорирует!

Луи бы пережил его презрение и осуждение. Он бы точно смог это принять, но только не равнодушие, морозящие нутро. На четвёртый день он все же явился на занятия, не потому, что хотел, а потому что так «надо». Он все делал, как надо. Просто следовал за впереди идущим человеком: он направо— Луи направо, человек поднимается по лестнице— Луи марширует следом, даже не осознавая, куда именно плетётся.

«Зачем я это сказал? Зачем! Как мне это исправить? А что с Гарри? Он захочет меня выслушать? Просил же больше не приближаться…»,— эти мысли выдавливали все живое из Томлинсона, оставляя за собой только грязь и ошмётки мусора. Как ему хотелось исчезнуть. Или хотя бы перестать насиловать себя этими мыслями, но назойливый шрам все время напоминал ему о промахе.

А что если Гарри не захочет продолжать с ним дружить? Конечно он не захочет! Луи сам испортил их дружбу четыре дня назад. Он сам поставил жирную точку за них обоих. Но что же тогда делать? Видимо, продолжать жить дальше? Столица не даст ему того счастья, за которым он гнался все время. Это просто этап жизни. Очень сложный и болезненный этап, который обязательно пройдёт. Он встретил Гарри однажды, но скоро забудет. Точно забудет. Когда, например, закончит обучение и вернётся домой. Луи позабудет о том, что когда-то ему довелось прожить столь спокойные и загадочные три месяцы вместе с Кудряшкой Сью. Это изначально являлось временным промежутком, так что Луи не о чем беспокоиться. Всему рано или поздно приходит конец; любая книга становится короче с каждым переворотом страницы, но разве история между ними, вытатуированная на этих самых страницах, уже закончилась? Вот так просто?

—Ну и долго ты ещё будешь мучать и себя и его?— Найл приземлился на стул, с характерным звуком ставя тарелку с супом на стол рядом другом, что без особого аппетита возил ложкой по своей плошке.

Луи покачал головой, сам не зная, отрицает он это или просто вытряхивает все ненужные мысли.

—Тебе нужно с ним поговорить, Томмо,— с набитым ртом пробубнил Найл.— Вы не сможете поочерёдно аккуратно тянуть сыр из мышеловки. Рано или поздно кого-то прихлопнет.

—Уже прихлопнуло. Он меня игнорирует.

—Конечно игнорирует! Ты и сам прекрасно знаешь, что задел его. Но это можно исправить, если ты извинишься перед ним.

—Да он даже слушать меня не станет,— Луи прокашлялся, выбивая из горла застрявший надлом и тревогу.— Если бы мне кто-то такое сказал, то я бы мысленно похоронил этого человека,— внутри Луи опять что-то взорвалось. На этот раз не яркий и красивый салют, а ядерная боеголовка. Давно пережитый надрыв снова заныл и спазмами проходился от макушки до кончиков пальцев.

—А если бы этот человек извинился?

—Представил бы, что он попал в смертельно опасную аварию, но уцелел и просто мирно прозябает время в коме,— больше в шутку сказанул Луи.

—Не совсем то, что я хотел услышать, но сгодится!— ободряюще толкнул его плечом Найл.— Поговори с ним.

—Это сложно, Ни! Такое ощущение, что мы вернулись к началу, где он игнорирует меня по причине существования, а я…— Луи призадумался,— а я просто высокомерный сукин сын!

—Луи, если и позориться, то до конца и со вкусом. Он тебя не задушит, а после не сочинит прощальную песнь на рояле. Гарри весьма драматичен, но не до абсурда.

И проблема в том, что Луи и впрямь хотел с ним поговорить. Если расставаться, то только на хорошей ноте, но он до дрожи в коленях боялся встретиться с холодным Гарри, что начнёт обстреливать Томлинсона расчетливым взглядом.

—Пора бы повзрослеть, Луи, и начать брать ответственность за свои действия. Ты не в яслях второй группы, чтобы прятаться от него по углам. А вся суть в…— Хорна уставился в тарелку с супом и крепко задумался, поджав губы.

—В чем?— нетерпеливо выдал Луи.

—В соли. Ее тут мало,— блондин недовольно фыркнул и продолжил зачерпывать бульон ложкой.— Если ты думаешь, что одному тебе плохо, то присмотрись получше.

—Я так не думаю,— запротестовал Луи, теряя интерес к разговору.— Он попросил не лезть к нему- я и не лезу. Чего пристал!

—Я не пристаю. Вы прям как малые дети: разрушили куличики в песочнице и дуетесь друг на друга, даже не подозревая, что их можно слепить заново.

В последнее время голова Луи просто взрывалась из-за всего пережитого. Он не просто чувствовал вину, а ощущал ее слияние с собой. Она царапала и рвала и без того ноющие нарывы, что наглухо отказывались срастаться воедино и прекращать боль. Его космос, который, как он думал, ожидал его в столице, как будто сузился до крохотной коробки, в которую и голова еле пролезает: сначала померкли далекие звёзды, после разрушились дальние планеты—пустяки, до его мира ещё не близко. Вот и он рушился на глазах. Но где-то можно услышать, что с сужением вселенной зарождается нечто новое и прекрасное, что-то наполненное жизнью. А вдруг это уже настало? Только вот где это «новое и прекрасное» отыскать. На картах оно не помечено, а сам Луи там, наверное, ни разу и не был. Стоит ли это искать или оно само найдётся,—он тоже не знал. Пока что ему хотелось только лишь отвлечься. Выплеснуть все, что накипело и перестать погружаться в темный болотистый омут. Только вот казалось, что этот самый омут наполняет его с каждой секундой, украденной бесчеловечным временем.

Картинка вокруг была настолько блеклой и расплывчатой, что Луи, сам того не заметив, попрощался с Найлом и оказался в центре пустого актового зала. Внутри было темно и очень прохладно; его вдохи и выдохи отскакивали от стен и мигом возвращались обратно к нему. Да что там дыхание! Он отчетливо слышал, как тарабанило его сердце, а ноги подкашивались, когда он медленно подкрадывался к фортепиано, стоящему сбоку от сцены. За инструментом стоял стол преподавателя с какими-то документами, раскиданными по нему. Казалось, что беспорядок творился не только внутри него. Он бы хотел это исправить в миг, но сердце, застрявшее в узком горле, с каждым жестким ударом будто отговаривало его от этого.

Открыв взору клавиатуру, он нажал пальчиком на первую клавишу, пропевшую высокую «ля» и оглушившую все вокруг. С этим нажатием и сам Луи перестал существовать. На какое-то мгновение он перенесся в параллельный, загадочный мир, из которого переехал четыре года назад. Сейчас Луи остался один наедине с его закадычным другом. Луи, скрепя зубами, пытался что-то вспомнить и наиграть, задумчиво закусив нижнюю губу. Руки наотрез отказывались вспоминать давно забытые ноты, а пальцы, точно деревянные, совершенно не гнулись, так что он принялся поочерёдно их разминать, нашептывая самому себе нотный порядок.

—Как же там было? «Си», «фа»… Нет, «ми»,— цокнул Луи, жутко волнуясь, буто собирается играть для публики, а не для своего внутреннего «я».— «Си», «ми», так, а дальше… Точно! «Соль» и «ля».

И вот медленный и тягучий звук, выдавливаемый его же пальцами, заскользил по залу, заползая в каждый уголок, в каждый лоскуток ткани одежды Луи; он пробрался ему под кожу так, что даже волосы на макушке встали дыбом. Он расслабил плечи и чуть покачивался из стороны в сторону. Если и сбивался с нот, то начинал заново, стараясь вытряхнуть из головы дурные мысли из прошлого. Именно сейчас он начал дышать по-настоящему открыто и чувственно. Руки воодушевлено бегали вслед за глазами, что читали клавиши, как текст в книге. В тот момент он слышал только утопающую в горе музыку, жгучим пламенем засевшей в груди. От этого было приятно и боязно одновременно. Луи раздраженно цокнул и гулко вдарил по клавишам, когда сбился с нот; в голове засел надоевший дятел, что уже четыре года выклевывал в нем дыру под отвратительное чириканье: «Недостаточно навыков, Луи. Это было весьма слабо». Он встряхнул головой, прогоняя птичку, и вернулся к началу, все так же нашептывая:

—«Си», «ми», «соль» и «ля». «Си», «ми»…

И снова, точно под гипнозом, он выдавливал из инструмента музыку, а из себя поганое чувство беспомощности. На миг показалось, что все в порядке, что все происходит так, как надо. Какой-то груз перестал давить ему на грудь. Какими-то странным и необъяснимым образом Луи, вечно гонимый самим собой, ищущий пятый угол, выходил из этого страшного лабиринта. С каждым зарождением звука, ласкающим уши, он переставал бездумно плестись за собственной тенью. Зачастую ему было легче рассказать о своих чувствах музыкой, нежели словами. Из-за них оставалось много пропусков и недосказанностей. Краем уха Луи подцепил скрип двери и чьё-то сбившееся дыхание сзади, но останавливаться не стал,— слишком его манила гармония, воцарившаяся внутри. Он не прекращал ни когда шаги медленно и неумолимо приближались к нему, ни когда рядом с ним на сидушку сел Гарри, взглядом вцепившийся в задумчивого Луи. Внутри что-то сжалось, взорвалось и понеслось кубарем вверх, вставая поперёк горла. Луи быстро проглотил этот гадкий спазм, но казалось, что он наоборот подтолкнул его ближе к горлу. Руки дрогнули, заставляя пианино прокричать тяжелые ноты. Сбившись, он начал заново, отгоняя отравляющие мысли подальше.

—Никогда так больше не делай,— на этот раз Гарри звучал измученно и жалобно. Луи хорошо удавалось чувствовать его голос, потому что он зачастую звучал, как музыка. Спокойная, размеренная и обнадёживающая. В нем всегда было что-то столь легкое и будоражащее. Он звучал как начало весны: грубоватый снег ещё не подтаял, но вся прелесть и нежность природы давала о себя знать. Сейчас он звучал удрученно. Устало. Как будто цветочки под сугробами завяли.

—Что я не должен делать?— не отвлекаясь от игры, спросил Луи. Ему тяжело далась даже такая незначительная фраза, но его тревожила интимность момента, в которую незаметно вторгся Гарри. Он по-прежнему считал его своим другом. Но после того, что случилось в тот вечер, именно Луи перестал быть ему другом. Друзей же не возбуждают их друзья, так ведь? Это неправильно. Все в этом неправильно от «а» до «я». Это ненормально. Луи считал себя ненормальным предателем.

—Пожалуйста, не пропадай больше,— будто молил его Гарри, хоть виду особо и не подавал. Но его беспокойство выдавала подскакивающая нога под пианино. В его образе ничего не изменилось. Только лишь небольшая худоба—уж слишком заметные были его скулы. Луи изредка поглядывал на него боковым зрением, хоть и разрывался от желания, встать на колени и крепко обнять, вымаливая прошение.

—Я и не пропадал,— едва слышно, поборов жжение в горле, вымолвил Луи. Его душа плакала на пару с музыкой, стремительно меняющей своё мирное течение.—С чего ты это взял?

—Тебя не было три дня. Я переживал,—как гром среди ясного неба прозвучали эти слова, заглушая собой музыку. Луи прекратил играть, чтобы слышать только Гарри. Руки сползли с клавиатуры, а сам он по-прежнему смотрел куда-то вдаль, боясь моргнуть, словно все это прям сейчас исчезнет.— Найл сказал, что ты не очень хорошо себя чувствовал эти дни…

—И он же сказал, что я здесь?— Гарри кивнул. —Вот же стукач ирландский,— Луи ухмыльнулся на секунду, ловя себя на мысли, что Гарри действительно искал его. Это могло бы стать похожим на то, как метеорит после долгих поисков все же находит свою планету. Неумолимое столкновение чего-то столь разного, что приводит к катастрофе. Но сейчас же это походило на мирное полет комет, яркие и сказочные вспышки на небе.

—Лу,— сердце набухло кровью, тяжело и редко плюхаясь в груди,— мне все не даёт покоя та наша ссора. Мы совершили ошибки, не задумываясь о последствиях, из-за чего и стали рабами нашего разума. Прости, что соврал в тот раз,— Гарри повернулся к нему, устремляя взгляд точно на Луи. В нем читалось раскаяние и усталость.— Я сделал это не из злого умысла. Ты был прав, когда сказал, что мы недостаточно хорошо знаем друг друга, только поэтому и решил утаить от тебя правду, чтобы не раздувать ненужных скандалов. Но, как видишь, есть одна вещь, которую нельзя навсегда скрыть— истина.

Луи, как губка, впитывал каждое послание, зашифрованное в речи Гарри. Слова тупой болью отзывались в висках. Он подвёл Гарри ровно тогда, когда тот балансировал на грани открыться ему или нет.

—Буду честен с тобой: меня оскорбила твоя ложь,— Гарри кивнул головой, показывая, что и сам это прекрасно осознаёт.— Но это даже не близко к тому, как сильно я унизил тебя. Я не имел это в виду, пойми это, прошу,— он умоляюще посмотрел на него, пока голос трактовал свою усталость и жалость. Напряженный до этого Гарри начал расслабляться. Луи видел это по тому, как нога перестала дёргаться, а кончики губ скакать то вверх, то вниз.— Я безумно сильно дорожу нашей дружбой, хоть и порой подвожу тебя, но,— он запнулся, чувствуя подступающую горечь,— больше я не уверен, что ты хочешь считать меня своим другом.

Гарри встрепенулся, крутя головой в отрицании, хотя внутренне понимал, что Луи был прав. Друзья ли они после всего произошедшего? Гарри и сам запутался в этом, но так ли важно иметь эту пометку «друг» во взаимоотношениях?

—Ты прав, Луи,— Луи стыдливо поднял на него глаза.— Какие мы друзья после этого?— сам у себя спросил Гарри, будто желая самостоятельно ответить на свой вопрос.— Но никогда не поздно все переиграть. Давай начнём с самого начала и исправим все ошибки. Как ты на это смотришь?

Помолчав с минуту, Луи с надеждой выдал:

—И больше никакой лжи?

—Никакой лжи,— Гарри протянул ему руку, выпячивая мизинчик.— Договор на мизинцах. Его нельзя расторгнуть, Лу,— Луи радостно закусил губу, скрепляя их пальцы.

***

Чуть намоченные водой пальцы обвивали небольшой шарик серой субстанции, крутящейся на станке, и то надавливали в некоторых местах, то сглаживая неровности, чтобы шарик начал принимать нужную форму. Фартук заляпался водными и глиняными разводами, уже начинающими подсыхать на ткани. Гарри закусил язык, сосредотачиваясь на работе и стараясь не обращать внимание на прядь волос, лезущей в глаза и нос. Остановив станок, он встал с рабочего места и в два шага подошёл к столу с кипой бумаг и затупившихся карандашей. Раздвинув бардак, он взял в руки листок с портретом человека. Рисунок был немного косой и запачканный грифелем, но все черты лица все же хорошо проглядывались сквозь дымку грязи.

Гарри вернулся обратно, прицепляя портрет к дощечке на булавку, чтобы легче было перенести плоское изображение на глиняное месиво. Ранее заготовленный каркас уже обзавёлся подобием плечей и ключиц: весьма острые и неровные,—они сильно выпирали, обнажая ещё необработанные участки материла. Все ещё пластичный после воды шарик теперь легко прикреплялся к основанию металлического каркаса. Гарри надул щечки, большими пальцами аккуратно выводя линию скул, а указательным задавал форму вздернутому носику. Скульптура по размерам выходила достаточно маленькой, так что приходилось пользоваться стеками и ножиком, чтобы срезать лишние участки и прорисовывать глаза-бусинки.

—В жизни они у тебя более выразительные,— пробубнил он скульптуре, уже выделяя верхнее и нижнее веко.

Теперь кусок глины начал обретать более мужские формы, а вода, налитая в рядом стоящую плошку, выравнивала все потертости и шероховатости лица. Гарри то и дело переглядывался с рисунком, когда приступил к лепке тонких губ. Уголки находились в статичном положении, выдавая спокойствие и умиротворение. Сам Гарри корчил подобные губы в зеркале, проверяя, насколько реальными они выходят. Несколько раз срезая и налепляя глину обратно, он все же решил чуть вздернуть один уголок вверх, изображая ту самую язвительную, но добрую улыбку. До его слуха не сразу донёсся стук в дверь, когда он выравнивал округлый подбородок. Взглянув на настенные часы, он сообразил, что к чем и мигом набросил на незаконченную работу вельветовую тряпку, выбегая из мастерской и забывая снять с себя заляпанный фартук. Только в прихожей он понял, что глиняная скульптура поцеловала его в щеку.

—Луи!

***

Снег крупными хлопьями парил в небе, загораживая собой солнце, закатывающееся за горизонт. Он мягко приземлялся на плотно сомкнутые губы, зарывался в волосы и залезал за воротник, но вокруг было действительно тепло; наконец Луи смог прочувствовать дух зимы и наступающего Рождества. Он вновь стоял у фонтана излюбленного парка, умирая от томящего ожидания. Пока что компанию ему составлял только лишь все ещё горячий стаканчик тыквенного латте. Луи нервно покачивался на пятках, чувствуя, как пальчики начинают мёрзнуть и покалывать, но это отходило на второй план, когда он вспоминал, с каким трепетом планировал новую встречу с Гарри, как стоял в длинной очереди, чтобы обрадовать его любимым кофе и застать смущенный взгляд кудрявого мальчика. Луи был готов превратиться в сосульку, потому ожидание и впрямь того стоило. Он мысленно считал секунды, проводимые наедине с вкусным напитком, когда на улице уже начинало темнеть.

—Двадцать шесть. Двадцать семь,— считал он вслух, ходя кругами, чтобы хоть немного себя занять.— Двадцать вос…— не успев закончить счёт, он почувствовал, что о спину разбился плотный мячик снега.

Луи мигом развернулся, собираясь прожечь этого подлеца яростным взглядом, когда, нарочно кинутый мимо снежок, пролетел рядом с головой. Гарри давился смехом, наблюдая перед собой оцепеневшего Луи. Тот, недолго думая, присел на корточки, лепя подобие шарика в руках, и побежал вслед за Гарри, чтобы уж точно попасть. Хохот, несильно заглушаемый поднявшимся ветром, ласкал слух, когда Томлинсон все же нагнал его и, выронив снежок, обвил руками со спины и крепко прижал к себе.

—Надо же! Хотел сделать тебе сюрприз, а ты меня в снежную бабу превращаешь,— скомкано проговорил Луи, уткнувшись во все ещё тёплый шарф Гарри, чуть ерзая по нему носом, чтобы согреть.

—И что же это за сюрприз?— повернувшись, спросил раскрасневшийся Стайлс.

—Думаешь, ты теперь его получишь?— нагло спросил Луи, напористо потянув Гарри за шарф, чтобы тот следовал за ним.

—Давай спишем мой поступок на простое недоразумение,— предложил Гарри, следуя за Луи по пятам и неотрывно смотря ему в глаза.

—План по переделыванию меня в Йети был всего лишь недоразумением?— брови Луи поползли на верх, а губы Гарри расползлись в волчьей ухмылке.— Каков нахал!

—Заметь, я пощадил тебя, Луи,— хмыкнул Гарри, когда юноша остановился у того самого фонтана, нагибаясь за горячим стаканчиком.

—Тыквенный латте. Все лучшее для таких нахалов, как ты,— шмыгнул носом Луи, протягивая напиток смущенному Гарри.

Около губы засияла ямочка, а щеки будто стали ещё более розовыми. Он прошипел, а после выдохнул с удовольствием, когда бескровные пальцы окунулись в долгожданное тепло. Луи с неким голодом наблюдал за тем, как Гарри вновь становится столь домашним и мягким прямо на его глазах. Он казался невероятно воздушным и растроганным. У Луи что-то защемило за солнечным сплетением, и это «что-то» разгоралось все сильнее и сильнее, отчего грудь будто начала потеть и становиться больше из-за набухающего нечто за ней.

—Спасибо, Луи,— тон его голоса изменился с прошлого диалога: он стал ниже и нежнее, будто и вовсе таял в воздухе, не успев долететь до уха. Луи стоял в оцепенении, просто наблюдая за тем, как Гарри делает несколько глотков и расплывается в блаженстве, прикрывая глаза и слизывая остатки кофе с губ. Шарф, обвязанный вокруг шеи, чуть подпрыгивал в такт скрывшемуся за ним кадыку.

Луи сглотнул накопившееся очарование, пытаясь погасить трепетание бабочек в легких.

Внутри будто бы образовался склад с кирпичами, не давая ни пошевельнуться, ни вздохнуть, а от шеи и до самой поясницы пробежалась мелкая дрожь, заставившая Луи поежиться.

Он прикрыл глаза, облегченно выдыхая, заставляя накатывающее возбуждение вылезти из него.

«Ты отвратителен»,— эти слова разбухли, точно гнойные воспаления, в голове Луи, снова начиная вшивать панику в его мышцы самыми тонкими иглами, из-за чего те несильно затряслись, а низ живота будто начал вибрировать; все тело и внутренности покрылись россыпью мурашек.

Распахнуть глаза он смог лишь в кабинете, безмолвно проигрывая музыку в ритме скерцо, что весьма сильно перебивало подпрыгивание шумного сердца. Он сбивался несколько раз, начиная раздражаться, но Гарри не подавал вида.

—Уже неплохо, но будь внимательнее. В актовом зале у тебя получалось очень хорошо, а сейчас что-то отвлекает,— предположил Гарри.— Все нормально?

Луи качнул головой и неуверенно выдавил из себя улыбку. Он и сам недоумевал, что стало причиной такого состояния. Дыхание будто сперло, а конечности сводило и покалывало, окутывало чем-то тяжелым, приятным, волнительным. Последний час он был словно в бреду: голова затуманена, в легких порхали ласточки, а низ живота очень отягощало что-то,—на удивление, невесомое и воздушное. Луи терялся во всем, что с ним происходило. Его это настораживало и несильно пугало. Попытки отвлечься на занятие музыкой не увенчались успехом, что сильно раздосадовало его. Гарри встал сзади и, обхватил ладонь Луи своими, начал поочерёдно нажимать на нужные клавиши, позже позволяя Луи «рулить» процессом. Гарри не отпускал его руки, лишь слегка парил над ними, чтобы поправить в случае чего.

Луи вновь начал выстукивать мелодию из-под клавиш постепенным крещендо. В кабинете повисла пауза, но уже более меланхоличная и никого не смущающая. Томлинсон всецело отдавал себя музыке, что снимала камень с плеч и освобождала от непонятных чувств. Бело-чёрные прямоугольники уже смешивались перед глазами, а звук стал вибрировать в ушах. От Стайлса тянуло чем-то сладким, что дурманило сознание и окончательно отключало мозг Луи. Он сбивчиво дышал, до последнего ища в себе силы сконцентрироваться на инструменте, что выходило будто из-под палки.

—Дальше я сам,— кое-как вымолвил Луи, задыхаясь от эйфории запахов, ощущений и звуков.— Если учесть мои навыки, то можно, думаю, догадаться, что я уже не в первом классе,— гордо брызнул Луи.

—Конечно. Только лишь в подготовительном,— зло хихикнул Гарри, получая закатанные глаза в ответ.

—Да чтоб тебя!— Луи чуть ли не оглох от смешка спереди, чьим владыкой был Гарри. Это смех звучал так звонко и ярко. По-весеннему тепло. Точно первые подснежники показывают свои головки. Или это было похоже мигание росы в траве?

Луи накрыла вуаль паники; она заложила уши, отчего все вокруг погрузилось в вакуум, кроме собственного сердца, что было слышно отовсюду. Глаза Луи округлились в страхе, который кололся и резался на правом бедре. Шрам ныл и жутко чесался от проходившего воспаления и заживления раны. Томлинсон стыдливо опустил взгляд на клавиатуру, будто Гарри знал его секрет и уже заранее готов был осудить или начать насмехаться. Но он стоял за роялем, безмолвно наблюдая за Луи. Стайлса не на шутку беспокоило такое нервное состояние юноши, но он прикусил язык, не решившись поднять эту тему. Все-таки они совсем недавно уладили конфликт. Может, это всего лишь сиюминутный дискомфорт?

—Давай с самого начала, Луи,— Гарри прошёл вдоль по комнате, обводе ее кругами и восьмёрками, и от «нечего делать» крутил меж пальцев тонкое колечко. Оно в такт музыки элегантно проскальзывало под подушечками пальцев, пока звонко не стукнулось о паркет, прокатываясь на ребре под близстоящую тумбу.

Чертыхаясь и пыхтя, он упал на колени, шаря рукой под мебелью, чтобы нащупать украшение. Луи непроизвольно скакал взглядом от клавиатуру к Гарри, пока глаза не зацепились за ягодицы, сильно обтянутые узкими кожаными штанами. Он рвано задышал, начиная нервно и дёргано стучать по клавишам, когда почувствовал острый укол и спазм внизу живота. Его крутило изнутри, а все внутренности что-то щекотало. Мышцы едва сводило легкой судорогой от дрожи, покрывающей все тело. Он тяжело задышал, убирая руки с рояля- на колени, сильно стискивая их, чтобы привести в сознание.

Нервное постукивание пяткой по полу только больше раздражало, а легкая натянутость в штанах не давала покоя.

Как же было стыдно.

Стыдно перед Гарри за то, что Луи—его друг—позволял себе и своему организму так реагировать на него. Это грязно, пошло и ненормально. Он корил себя за это, но унять возбуждение никак не удавалось.

—Далеко закатилось,— шею обдало зноем, а глаза распахнулись до размера центовой монеты, когда Гарри подошёл к роялю. —Лу,— Луи хотелось закричать прямо сейчас. Это так ласкало его слух. Голос Гарри звучал, как музыка; как колоски, обдуваемые ветром; как осенний дождь, сладко играющий по запотевшему окну.— Ты чего остановился? Хочешь передохнуть или…?— его пристальный, но такой лёгкий, совсем не давящий взгляд, был сосредоточен на клубке нервов—Луи, что ещё больше подливало масла в огонь.

—Давай закончим сегодня!— резко выпалил он.

—Почему?—встревоженно встрепенулся Гарри. Ему всегда было важно понять такую резкую смену настроения Луи. Это не то что бы пугало его, но казалось таким непривычным. Стайлс боялся, что Луи так закрывается от него. Вот он есть открытый и жизнерадостный, а вот его и не стало.— С тобой все хорошо?

—Да! Да…— затараторил Луи, обтирая потные ладошки о сведенные коленки.— Просто я устал,— слукавил он,— давай позанимаемся в другой раз, а сейчас займёмся чем-то другим.

—Чем же?— Гарри облокотился на крышку рояля и с интересом посмотрел на смущенного, слегка уставшего и растрепанного Луи, что бегло прятал глазки.

Он был так чудесен и красив. Красота- первое, на что обратил внимание Гарри. Но она не была ведущей в этой игре. Луи был просто воплощением чего-то воздушного и сладкого. Чего-то крохотного, но настолько яркого и притягательного, что невозможно было отвести взгляд. И дай Гарри волю, он составит созвездие, запечатлев прообраз Луи на небе, не упустив ни одной, даже самой крохотной детали, чтобы каждый смог в полной мере даться диву и полюбить ночь, напрочь позабыв о солнце.

—Помнишь, в тот вечер, когда я вернул тебе кофту, ты что-то лепил,— сердце Гарри пропустило удар, отчего вся кровь хлынула к лицу, чуть припорошив его алым цветом.— Покажешь?

—Эта работа ещё не закончена,— проглотив ком, сказал Гарри,— не люблю показывать что-то в процессе,— Луи раздосадовано вздохнул, что заставило Гарри повертеться, как уж на сковороде, лишь бы придумать что-то интересное.— Знаешь, мы можем слепить что-то вместе!

—Вместе? Ты ещё и лепке меня научишь?— хихикнул Луи, наконец немного расслабляясь.

Гарри активно закивал и повёл Луи в свою мастерскую, что вся была завалена стопками эскизов, заляпанных углём и карандашом; где-то поодаль на квадратном столике стояла, видимо, незаконченная скульптура, накрытая тряпкой. Она сразу привлекла к себе внимание Луи, не считая того, что он уже успел оценить весь масштаб творческого беспорядка в кабинете.

Близ двери стоял гончарный круг. На удивление юноши, тот был весьма чистым. Почти блестел. Снизу в пластиковом сетчатом ящичке лежали запакованные брикеты глиняной массы.

—Очень…— Луи замешкался, подбираясь слова и осматривая захламлённую комнату,— по-творчески,— ехидно заулыбался он.

—Могу дать тебе полную свободу действий и позволить навести здесь порядок,— растерявшись, парировал Гарри, уже подходя к Луи и перекидывая воротник фартука через голову.

—Ты можешь, да, но… Не боишься, что я загляну в каждый уголок и узнаю, что скрывается, например, за той тканью,—Луи кивнул в сторону стенда, направляя сосредоточенный взгляд Гарри туда же.

Он зашёл за спину, обтягивая талию Луи поясом, невзначай касаясь пальцами ее изгибов и наклонившись к уху, прошептал: