XVII. Carpe diem. (2/2)

То «чудовище», что вызвало у него неподдельный ужас при первой встрече, сейчас умирало, громко крича.

— Морозы, — Луи чуть пискнул из-за неожиданного появления чужого голоса сзади, и затаил дыхание, резко разворачиваясь.— Значит, я все ещё могу подкрасться незаметно, — лишь ухмыльнулся Гарри, бросая поникший взгляд на растение и беря руку шатена, повёл его на другую сторону двора.

Луи выдавил из себя приглушённый смешок, сопровождаемый улыбкой, и направился прямиком за Стайлсом, перешагивая коряги, каменные ступеньки и иногда наступал на сухие ветви, что похрустывали под ногами.

Двор будто был похоронен под куполом, что ограждал его от всего остального мира: такого шумного и быстрого, что неумолимо убегал из-под ног. Сейчас же время остановилось, взяло тайм-аут, чтобы не торопить момент, позволяя всецело насладиться им.

Гарри легко перепрыгнул через ступеньки, ведущие к полу развалившейся веранды, чьи доски изрядно иссохли и пискляво скрипели под ногами при каждом шаге.

Луи остановился у забора, из-за которого в некоторых местах торчали кончики гвоздей, а узорчатые элементы весьма истерлись и покрылись мхом.

Он провёл кончиками пальцев по ровной поверхности и поднёс руку к лицу, потирая подушечки пальцев друг о друга, стирая с них остатки пыли.

Шатен хмыкнул, услышав, как Гарри, пыхтя, двигает матрас - новый на вид, что шло вразрез со старым местом - и облокотился локтями о перекладину, чуть перегибаясь через неё, чтобы наблюдать за происходящим из-за возвышающихся держателей навеса, из-под которых прорастали соцветия дикого винограда.

Яркий, чёрный контур ребристых листьев резко выделялся из-за отдаленного лунного света, а не так далеко человеческий силуэт плавно передвигал матрас, шуршащий на половицах.

На брюнете были узкие чёрные джинсы и кофта с длинными рукавами, что едва ли не прикрывали его ладонь. Он не раз вздрагивал из-за потока ветра, что пробирался под легкую ткань и касался нежной, на вид, кожи, и у Луи возник вопрос, почему он не надел что-то более тёплое, подстать погоде.

Взгляд юноши блуждал по напрягающимся мышцам спины, что сильно выпирали из-под ткани, а обтягивающие джинсы изящно подчеркивали его костлявые ножки.

Край кофты чуть задрался вверх, оголяя ямочки на спине, чуть выше поясницы, а спутанные прядки волос торчали в разные стороны, пока Гарри перешагивал с одного края веранды на другой, почесывая затылок и думая, куда лучше определить матрас.

Луи находил это милым: растрепанные волосы, надутые губы, хмурый взгляд, из-за которого между бровей образовался очаровательный бугорок, чуть выпирающий, — ещё будто детский — животик. Юноша позволил уголкам губ приподняться в непринужденной улыбке, которую он скрыл за плечом, а затем прочистил горло, перебивая поток мыслей в голове.

Он давно оценил всю красоту Гарри. Многие говорили ему об этом, пока он не решался поддакивать в ответ, боясь, что многие не правильно поймут то, почему он делает комплимент парню. Но каждый раз, когда кудрявый появлялся рядом, шатену было тяжело формулировать мысли в голове.

Он уже давно влюбился в неземную красоту, граничащую с младенческим внешним видом.

Это выглядело так правильно и неправильно одновременно, что начинало пьянить сознание.

Гарри закончил мучать бедную вещь, передвинув ее на край веранды, не прикрытый навесом, чтобы можно было вдоволь насладиться вдохновляющим, загадочным видом.

Он победно ухмыльнулся и высокомерно вздернул подбородок, радуясь своему достижению.

Затем Гарри, почти бесшумно, чтобы не нарушать уютную атмосферу, направился к Луи, неторопливо переставляя ноги, удары по половице которых, приглушённым эхом заполонили пространство.

Он вальяжно протянул руку вперед, кивая на ладонь, при этом не отрывая глаз от Луи, чьё лицо приобрело мягкие, расслабленные черты, а рот слегка приоткрылся, пока кудрявый продолжал все глубже заглядывать в океаны Томлинсона. Он будто рассматривал каждый незначительный переход цвета, каждую мельчайшую детальку, из которой состояли его «очаги правды».

Это казалось таким пленительным и особенным. Его глаза были очень особенными: холодная неприступность, смешанная с обволакивающей нежностью. Это дурманило голову, будоражило все, что было спрятано за грудной клеткой.

Луи недоверчиво посмотрел на протянутую руку и уже было начал протягивать свою, нервно сглатывая, но в последний момент, с глухим хлопком, положил ее на перилла, поднимаясь по лестнице самостоятельно, от чего Гарри вновь нахмурил брови, но в них более не читалась детская задумчивость и умиление, только следы страха от того, что вновь сделал что-то неверно.

Кудрявый завёл руки за спину, не находя для них более удачного места и встал сбоку от Луи, позволяя самостоятельно пройти к их месту.

— Я же говорил, что не хочу считать звёздочки, — с улыбкой произнёс шатен, не шумно проговаривая слова, а озорная улыбка будто приклеилась к его лицу.

Он стоял на одном месте, водя ступней в разные стороны, точно провинившийся ребёнок, который должен рассказать о своём проступке родителю.

Внутри он чувствовал, как взрываются фейерверки, а сердце резко сжималось от волнения. Ему вдруг стало интересно, что чувствует Гарри: испытывает ли он некое волнение или для него не происходит ничего необычного в том, чтобы вытащить друга вечером в заброшенное место и предложить любоваться звёздами.

Стайлс плавно обошёл его по кругу и остановился прямо перед сконфуженным лицом Луи, что не решался взглянуть на него, боясь, что все его эмоции будут прочтены вмиг.

— Ты знаешь, что значит фраза «carpe diem»? — голос Гарри был тихим и глубоким, но без привычной хрипотцы, что, кажется, поселилась в горле Томлинсона, образовывая ком, что вставал поперек, не давая вымолвить ни слова.

Его брови прильнули к середине переносицы, пока он пытался вспомнить значение ранее произнесённой фразы. Гарри упивался этим задумчивым видом: надутые тонкие губки, непроизвольно прищуренные глаза, устремлённые влево.

— Это, — Луи прочистил горло и вдохнул побольше воздуха, сильно зажмуривая глаза, чтобы вернуть здравый рассудок. — С латинского это переводится «живи моментом», но, — он сделал шаг навстречу к Гарри, протягивая свободно висящую руку к его запястью, касаясь его кончиков пальцев своими, — я не совсем понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Стайлс кинул быстрый взгляд на танец их пальцев и подал указательный и средний вперед, усмиряя пыл собеседника, будто передавая ему свой покой через касания.

— «Живи моментом», — Гарри повторил за Луи более тихим и хриплым голосом, смотря на его приоткрытый рот, — «сорви розу в юности», — кудрявый встряхнул головой и хихикнул, чуть начиная тянуть юношу за собой, когда их руки полностью переплелись.— Знаешь, когда ты один наедине с собой, а вокруг непроглядная тьма, тишина, гудящая в ушах, и тебя никто не может побеспокоить, — шаг, — то совершать безрассудные поступки гораздо легче, — ещё шаг. — Пока ты юн, ты безрассуден. И все они, — Гарри провёл указательным пальцем по лбу Луи, от чего он судорожно прикрыл глаза, концентрируя внимание на действиях второго, — не вправе тебя осудить.

«Неправильно. Неправильно. Неправильно».

Луи не мог заглушить беспорядочный шум в голове, наводящий на него панику, что колко пронзало его тело миллионами мелких иголочек. Но открыв «очаги правды», голоса прекратились. Только шелест деревьев из-за дуновения ветра кружил вокруг него и дарил умиротворение.

Его же он находил в человеке напротив, что не решался отпускать чужую ладонь.

Луи бы соврал, если бы сказал, что не привык к тому, что его всегда кто-то держит и ведёт к чему-то новому и непривычному. Мальчик уже привык следовать за Гарри, куда бы тот его не повёл. Это казалось правильным, но не до конца изведанным и понятным ему.

— Для такого напыщенного человека ты слишком романтичен, — попытался отшутиться Луи, потупив взгляд в пол. — Не то чтобы я называл тебя напыщенным, но…,— юноша замешкался, начиная часто моргать и заикаться, пока Гарри смотрел на него, вскинув бровь вверх, — ты, вроде как, не напыщенный, ну, может, самую малость, — губы Стайлса приняли вид улыбки, а большой палец проходился по выпирающей костяшке круговыми движениями, отвлекая, — но я уже так не думаю. Надеюсь, ты не думаешь, что я до сих пор считаю тебя таким, просто… Вот.

Луи начал подпрыгивать на одном месте от волнения, не имея сил формулировать внятные мысли, чьи табуны проносились в его голове; кружились и запутывались в паутину.

Он уже давно не считал его напыщенным. Не считал его таким, каким Гарри себя показал при первой встрече: холодным и неприступным.

Скорее, мягким и нежным, слегка странным, но интересным. Не таким, как остальные. По крайней мере, для него.

Гарри подал тело вперед, наклоняясь к ошеломлённому лицу Томлинсона, чьё дыхание резко остановилось.

«Очень близко. Это очень близко».

— Для такого смелого мальчика ты очень напуган, —прошептал Гарри, начиная медленно отползать назад, не выпуская руку Луи из своей.

Шатен позволил себе выдохнуть и улыбнуться действиям второго, что медленно, — шаг за шагом, — тянул его за собой.

Подойдя впритык к матрасу, Гарри выпустил его из хватки и опустился вниз, опираясь руками на проседающую вещь, пока юноша судорожно оглядывался по сторонам, боясь, что здесь все же кто-то есть.

Он окинул местность взглядом, смотря через плечо и, увидев лишь кустарники и деревья, сел следом за ним, начиная медленно сползать на спину.

Он широко раскрыл глаза, видя перед собой лишь необъятное чёрное небо, переливающееся сине-фиолетовым, перламутровым свечением; в отдалении мелькали крохотные огоньки: то появлялись, то исчезали. Белые точечки, рассыпанные по небу, точно соль, только до них не дотянуться, не смахнуть.

— Тебе это помогает? — подал голос Луи, не отрываясь от открывшегося вида.

Гарри напоминал ему укромные библиотеки; чуть пыльные полки, хрустящие корешки книг и ароматный кофе. Большие, вязаные свитера; расплывающиеся лучи закатного солнца. Он напоминал Луи мелодию — чистую, праздную, богемную.

Был воплощением искусства, изящности и интеллекта.

Собственное правило трёх «и».

Его грудь плавно вздымалась при каждом вдохе, а мышцы тела наконец расслабились, позволяя тревоге вытечь из них. Он почувствовал, как кудрявый мальчик придвинулся ближе, сокращая расстояние между ними и касаясь его плеча своим.

Гарри ответил не сразу, видно, обдумывая, что ему сказать. Его глаза непроизвольно сузились, а взгляд был устремлён в сторону Томлинсона, что затаил дыхание.

Луи нервно сглотнул и повернул голову набок, впиваясь в глаза Стайлса своими, когда тот повторил действия старшего.

— Встреча с уединением — лучшее утешение в жизни, — брюнет переместил взгляд ниже, сосредотачивая его на приоткрытых тонких губах.

Луи был настолько близко, что Гарри мог рассмотреть россыпь веснушек, разбросанных на округлённом кончике носа и под глазами; от пышных, душистых волос доносился лёгкий, приглушённый вишневый аромат, что заставило все внутри зеленоглазого разгореться ярким огнём.

Гарри плавно, почти невесомо, повёл руку вверх по предплечью Луи, колоша ткань одежды и чувствуя, как некогда расслабленные мышцы вновь начали напрягаться. Он перевел ее на живот, что нервно содрогался и остановил на нем ладонь, слегка поглаживая, пока взгляд, изучая, блуждал по лицу юноши, ища в нем страх.

В нем читался интерес, граничащий с паникой, что тугим узлом завязалась где-то в груди, сдавливая внутренности.

— Но без покоя здесь, — Стайлс переместился выше, вырисовывая круги под левой ключицей, слегка надавливая на место над сердцем, — принять этот дар сродни насилию.

Луи внимательно наблюдал за мягкими чертами лица Гарри; за тем, как непринужденно порхали его ресницы, а изогнутые, влажные губы рождали новые слова, что звучали также тихо, как и местность в округе.

«Лу-Лу. Лу-Лу».

Томлинсон вновь громко сглотнул ком, поселившийся внутри, а его собственная ладошка инстинктивно поплелась наверх, обхватывая руку Гарри и сильно сжимая ее. Он аккуратно переместил его кисть в сторону, освобождая свою грудь.

Гарри слегка поник от этого действия, но все равно одарил друга натянутой улыбкой, принимая жест.

Все, происходящее сейчас, было таким непривычным для шатена, но он был бы полным дураком, если бы решил соврать самому себе, что ему это не нравилось.

Самое страшное, что ему этого хотелось.

Но всегда можно найти своё успокоение в ком-то, кому неизвестны твои тайны, что повесили замок на дверцы шкафа, запирая тебя внутри.

У этого кого-то в руках звенит связка со множеством ключей, что отказываются так или иначе входить в замочную скважину и предательски отскакивают.

Они один за одним подходят к концу, пока в руках не остаётся последний - тот, на который возлагается вся надежда. Трясущиеся руки, стук зубчатой части о металлические стенки замка, треск, поворот, щелчок и… ничего. Он сломан. Кончик потерян внутри, а по щекам льются слёзы, потому что кто-то устал пытаться открыть этот чертов «гроб», что запрятал в себе не одну тысячу людей.

Пустота внутри сжирает в прямом смысле этого слова! Он, буквально, парализован и не чувствует биения сердца, урчания в животе, не чувствует, как легкие наполняются воздухом.

Но неожиданно даже для самого себя, он вдруг слышит скрежет ключа в замочной скважине и чье-то приглушенное пыхтение.

Раз, два, три и ярко-синяя полоса света от открывающихся дверей светит прямо в лицо, ослепляя, от чего человек прикрывает лицо костлявой ладонью, пока чужая пытается нащупать руку и рывком притянуть ближе, пока он не окажется полностью окружён фиолетовым и голубым сиянием, словно под светом софитов.

И тут приходит осознание того, что его мир был теснее, темнее, гнилее и холоднее… неужели заперт был именно кто-то?..

Дверь распахнута; человек, что так долго не видел солнечного света, щурится и часто моргает, пытаясь убрать влажную пелену с глаз, но не осмеливается сделать шаг навстречу к свободе.

Он протягивает руку вперёд, но не для того, чтобы положить ее в чужую ладонь, а чтобы поплотнее захлопнуть двери…

Томлинсон ещё пару секунд лежал не дыша, просто смотря на него оленьими глазами, упиваясь моментом.

На молочную кожу Гарри падал мягкий лунный свет, подчеркивая плавность и нежность черт его лица, в котором смешалось слишком много эмоций.

Луи так хотелось вернуть его руку обратно в свою, — создавалось ощущение, что его крохотная ладонь была создана для того, чтобы покоиться в чьей-то большой, — но ему было сложно пересилить тот барьер, выстроенный много лет назад в голове.

Кудрявый заметил, что шатен притих, изучающе смотря на него. В глазах промелькнула доля озорства, а внутри все заискрилось, так что Луи показалось, что они подумали об одном и том же.

Наконец он выдохнул, чуть отодвигаясь от Гарри; выдавил из себя тихий смешок и потёр уставшие глаза после долгого рабочего дня.

Стайлс продолжил лежать на своём месте, не шевелясь, лишь гримасой показывая, что не понимает, чем вызвана такая реакция парня.

— Ты чего смеёшься? — чуть нервно проговорил он, приподнимаясь на локтях, чтобы нависнуть над Луи.

— Ты опять говоришь загадками, — пробубнил он в ладони, прижатыми к лицу. — Это выматывает.

Гарри одарил его новой, чуть более уставшей улыбкой, почёсывая затылок и заправляя прядь волос за ухо.

— Ну, алкоголь чуть дурманит голову, — как ни в чем не бывало пробубнил он, опускаясь обратно.

На этот раз привстал Луи, оглядывая его испуганным взглядом.

— Ты пьян, — с претензией и осуждением в голосе сказал Томлинсон.

Именно сказал. Не было смысла задавать вопросы, когда Луи уже заранее знал ответ.

— Бокал вина теперь равен алкогольному опьянению? — младший опустил голову на скрещённые сзади руки, не смотря на Томлинсона ни секунды.

— Ты сел за руль после бокала вина? — продолжал негодовать Луи, щипая Гарри за бок, из-за чего тот прошипел сквозь зубы.

— За что? — Стайлс потёр ноющее место, что чуть начало покалывать.

— За то, что ты мог нас угробить, Гарри! — слишком эмоциональным, высоким голосом проговорил Луи, вскидывая руки вверх.

— Но я ведь не угробил, — зеленоглазый вновь сел на матрас и, пыхтя, придвинулся ближе к Луи, чтобы их глаза были на одном уровне. — Было бы кощунством так поступить с тобой.

Кончики пальцев вновь начало покалывать от переизбытка эмоций, что сражались внутри шатена за первенство.

«Близко».

Он прикусил нижнюю губу так, что та слегка побелела, чтобы отвлечь себя от гудящих мыслей в голове. Его будоражило то, что происходило сейчас: неожиданные касания, напористые взгляды и… некая, пугающая интимность момента.

— Почему прозвучало так, будто это вопрос времени? — прошептал Томлинсон, фокусируясь на глубокой арке купидона; затем пошёл вверх по контуру лица, останавливаясь на широко распахнутых глазах.

— Как по мне, это звучит, как клятва, что такого не произойдёт, — также тихо прошептал Гарри, поднимаясь с насиженного места и потягивая затёкшую спину.

Он протянул руку Луи, лениво дергая пальцами, поманивая его к себе, пока второй сидел, не шевелясь и смотря на его очерченный контур из-под опущенных ресниц.

Белый свет прорывался сквозь спутанные кудри, будто через терновник, обволакивая его несильно пухлые щеки, подчеркивая впадинки у губ.

Юноша видел в нем успокоение. То самое, о котором говорил Гарри, но чтобы принять его, нужно разобраться со всеми бесами, царящими внутри.

Это сложно.

Но иной раз, после всей той доли саморазрушения, отрезание себя от великого, хочется счастья.

Луи сморгнул влажную пелену с глаз и положил маленькую ладошку в руку Гарри; он сильно сжал его кожу пальцами и рывком потянул к себе.

Луи, чуть покачиваясь, навалился на его сильную, широкую грудь, на пару мгновений уткнувшись в шею.

Сладко-кислый аромат, доносящийся от бархатной кожи, потянул уставшие веки юноши вниз.

Рука Гарри плавно перетекла на плечо Луи, сжимая его, чуть ухмыляясь от того, как мышцы перекатывались от напряжения под одеждой.

Кудрявый кинул на него заботливый взгляд, пристально следя за каждым движением, пока Луи озабоченно вдыхал его запах.

Он отступил на шаг назад, стеснительно кивая и закутывая щеку изнутри, чтобы улыбка не выглядела столь явной.

Сдерживая собственную, Стайлс по-детски сморщил нос, извивая губы и разрывая зрительный контакт. Мальчик почесал затылок и, сделав шаг навстречу, дернул кончик рукава куртки шатена, привлекая внимание. Его округлые, голубые глазки сияли, как брильянты: переливались, отдавали разными оттенками синего, перетекая из темного индиго до небесно-голубого, изредка белея снизу.

— Я, — Луи прокашлялся, возвращая былую невозмутимость в голосе, — я за рулем, пьяная принцесса, — он подмигнул ему и по-дружески хлопнул Стайлса по плечу, пробегая мимо него и надвигаясь к выходу со двора.

Гарри проследил за ним сияющим взглядом, гордо улыбаясь той яркой вспышке, что зажглась на долю секунды; но улыбка ослабла столь же быстро, как потух огонёк.

***</p>

Заскочив в тёплое помещение, Луи вновь наткнулся глазами на изящные, причудливые статуи. На миг ему показалось, что их количество увеличилось, а на полках поселилось больше гипсовых изделий. Юноша нахмурил бровки, подходя чуть ближе к подиуму, игнорируя холод, просачивающийся сквозь кожу. Он убрал руки за спину и наклонился ниже, чтобы тщательней рассмотреть все детали нежного, на вид, лица.

Глаза девушки были слегка приоткрыты, а взгляд направлен наверх, будто что-то внимательно ища или рассматривая. На хрупкие плечи ниспадали прядки волос, что вились у кончиков. У юноши так и чесались руки их смахнуть и заправить за ухо. Пухлые губы статуи были плотно сжаты, формируя сдержанную полуулыбку.

Стайлс подошёл сзади, невесомо проводя рукой по позвоночнику Томлинсона, пуская разряды эклектического тока по коже. Луи быстро развернулся и был натянут, как струна: одно неверное движение и он разорвётся.

Кудрявый удивился такой реакции, но прочистив горло, будто вернулся в прежнее состояние:

— Ты можешь остаться сегодня у меня, — начал говорить Гарри, звуча не очень уверено. — Уже достаточно поздно, так что, — он закусил губу, подпрыгивая на месте, будто это могло помочь удержать здесь Луи на более длительный срок, — одежду можешь взять у меня в шкафчике.

— Гарри, ты пьян, — начал качать головой Луи. — Боюсь, за тебя говорит алкоголь, а не кудрявый балбес — Гарри Стайлс.

— Один бокал. Помни об этом, — мальчик подмигнул старшему, вновь хватая его за покрасневшую, - после холода, - руку и повёл вдоль по коридору, проходя знакомый зал с роялем.

На стенах висели венецианские, богато отделанные картины, расписанные маслом, что несильно блестело под приглушённым светом, исходящим от ламп.

Луи не успевал цепляться взглядом за них: лишь видел расплывчатые изображения, смешанные с золотыми, узорчатыми рамами.

Комната Гарри выглядела гораздо уютнее самого дома: мягкий белый ковёр, распластавшийся на полу, большая кровать, чьё изголовье было оббито мягким, бархатистым материалом темного цвета.

Луи прошёл в середину спальни, осматривая небольшую люстру, свисающую каплями с потолка, на диванчик, стоящий напротив постели.

Гарри неслышно подошёл к шкафу, отпирая дверь и нащупывая вешалки с большими футболками и штанами, постоянно поворачиваясь и направляя их на Луи, будто присматриваясь, примеряя их на крохотное тело парня.

Наконец, выбрав большую серую футболку и такие же штаны, он вручил вещи Томлинсону, гордо добавляя:

— Пожалуй, они останутся твоими, — Луи нервно повёл губами, пытаясь спрятать улыбку, пока перебирал нежную ткань в руках.

— Ты не замёрз? Тебе сделать чай? — также робко поинтересовался младший, зачесывая волосы назад, слыша, как костлявый мальчик шмыгает носом после прохлады.

Внутри Луи уже давно поселилось какое-то сложное, мутное, но предельно понятное чувство нуждаемости в человеке напротив. Ему нравится проводить с ним свободное время (если такое и бывает), нравится слушать его, хоть иногда и представляется очень сложным разболтать кудрявого. Но вместе с этим, ему ещё и немного страшно из-за того, что он почти ничего не знает о Гарри. И вытянуть из него правду оказывается не самым простым занятием.

— Да, — отступив от раздумий, выпалил Луи. Он ещё пару секунд простоял молча, сжимая одежду. — Я могу здесь переодеться? — Томлинсон повёл рукой по комнате, многозначительно кивая в дверной проем.

— Ах, конечно, — младший замешкался, быстро разворачиваясь и, забрав первую попавшуюся одежду с полки, вышел из комнаты, закрывая дверь.

Луи помял мягкую одежду в руках, начиная постепенно переодеваться: сначала он утонул в большой футболке, чьи рукава доходили почти до сгибов его локтей. Он притянул горловину к носу, улыбаясь тому, что она до сих пахла чем-то сладким и приятным. Потом он надел такие же большие штаны, что норовили сползти вниз до колен (благо, там была шнуровка).

Он ещё долго стоял посередине комнаты, довольствуясь тем, что одежда такая большая и уютная, хотя, с первого взгляда, казалась совсем непримечательной и обычной.

Но ему это очень нравилось; нравилось, что она до сих пор имела чужой запах чего-то фруктового; нравилось, что она была больше него самого; нравилось, что она была не его.

И ему нравилось то, что он сегодня останется в ней надолго.

***</p>

Гарри, одетый в одну лишь сорочку и хлопковые бежевые шорты, достающие до колен, показался из-за угла, почесывая затылок и смаргивая усталость с глаз, подошёл к небольшому деревянному столу, на котором стояли две кружки, доверху наполненные ароматным чаем. От душистой жидкости исходил еле заметный пар, рассеивающийся в воздухе.

На окнах, прикрытыми полупрозрачной тканью, отделанной кружевом по краям, осел конденсат, а от деревянных ставней чуть веяло холодом, от чего Гарри слегка поморщился.

Кудрявый мальчик сидел на мягком, бархатным на ощупь, диване, поджав ноги в коленях и обхватывая костлявые голени руками, поглаживая кожу, чтобы прогнать волнение.

Приглушённый свет подсвечников падал сбоку, накрывая плавной волной часть кухни, слегка задевая сонного парня, сидевшего в тени. В его руках покоилась чашка, чьи края он обводил пальцами, пристально глядя в дверной проем, ожидая появления мальчика со скулами, чья кружка одиноко покоилась на столе.

Гарри не нравилось это чувство пустоты поблизости, что намертво в него вцеплялось.

До его слуха доносилась звонкая мелодия от перебора клавиш, переходящая в более спокойную и нежную, от чего губы Гарри слегка дернулись в непринужденной улыбке.

Поставив чашку на стол, кудрявый мальчик тихим шажками поплёлся на звук рояля, что с каждым шагом слышался все отчетливее. Музыка подбегала к его ушам, щекотала слух и расслабляла душу своим идиллическим шумом, заполонившим дом.

Гарри остановился в дверном проеме, слегка выглядывая из-за угла и наблюдая за тем, как юноша не спеша водил руками по клавиатуре, чуть дергая телом в такт музыке.

Гарри упивался эти моментом, чувствуя умиротворение и будоражащее волнение, поселившееся в сердце, как только его окутало звучание инструмента.

Мальчик перешагнул порог и, будто паря, подошёл к Луи, становясь сзади и начиная напевать мелодию, наклоняясь ниже и оказываясь почти что у самого уха голубоглазого, от чего тот зафиксировал руки на клавишах, прекращая развитие музыки.

Он сидел неподвижно и шумно дышал, а грудь резко начала вздыматься.

Готичность комнаты теперь начинала надавливать на юношу с растрёпанными волосами, напоминающими колючки ежика.

Гарри чуть коснулся пальцами его локтя, затем обволакивая его своей ладонью и повёл руку вниз по предплечью, довольствуясь тем, как под ней перекатываются чужие мышцы.

Шатен несильно склонил голову набок, наблюдая за действиями и нервно сглотнул, чувствуя, как чужое дыхание путается в его волосах, спадая на открытую шею.

«Шагая» дальше, кудрявый коснулся его кисти, принимая позицию руки Луи, и начиная поочерёдно надавливать на его пальцы. По комнате вновь раздался долгий тягучий звук клавиш, танцующих под ними; он ударялся об одинокие стены, плыл по помещению, заполняя пространство.

Стайлс клюнул носом вперёд, касаясь подбородком чужого плеча; волосы старшего торчали в разные стороны и норовили залезть в зелёные глаза, когда Гарри, не отрываясь от инструмента, прошептал:

— Carpe diem…

Томлинсон жадно глотал воздух и закрыл глаза, игнорируя влажность, проступающую на глазах.

Его ладошки сами собой вынырнули из-под рук верхнего парня, со шлепком приземляясь на трясущиеся бёдра. Меланхоличное течение музыки резко прервалось, громко и тягуче въедаясь в кожу юноши.

Тень, что до недавнего времени накрывала собой крохотное тело, мгновенно испарилась. Гарри сложил руки за спиной, делая короткий шаг назад и позволяя шатену отойти от инструмента.

Коленки будто стали ватными, а голову немного повело, словно от пузырящегося игристого, пока внутри разгоралось неприятное чувство вины.

— Все хорошо? — Гарри окликнул Луи, обращая на себя внимание старшего, что стоял солдатиком в метре от него, нервно теребя край большой футболки.

Стайлс оглядывал его из-под опущенных ресниц, медленно пожевывая губу, что потихоньку начинала пульсировать и сочиться кровью, оседающей на кончике языка ярко выраженным вкусом металла.

Его взбудоражила реакция Луи, которую он выставлял напоказ весь вечер, находясь рядом с мальчиком. Он искренне не понимал, почему теперь юноша будто… боится его?

— Я думаю, нам пора спать, да? — проглотив огромный ком в горле, почти что прошептал Томлинсон, натянуто играя кончиками губ, что пытались подпрыгнуть в легкой и непринуждённой улыбке, что должна была чуть успокоить их обоих.

Гарри хаотично закивал, продолжая мучать бедную губу, что продолжала пускать все больше и больше капелек крови; он приблизился к роялю, захлопывая крышку, пока в голове крутилось одно и то же предложение: «Гарри, слушай своё сердце».

«Черт…»

***</p>

Туманная голова коснулась мягкой, шелковой ткани подушки, прогибающейся под впалой щекой юноши, что быстро зарылся под одеялом, чуть надавливающим на его маленькое, хрупкое тело.

Гарри стоял совсем рядом, зашторивая большие окна, сквозь которые пробирался абсолютно ненужный свет.

Он изредка поглядывал вниз, проверяя, не слишком ли сильно раздражает Луи посторонним звуком скрежета металических колец о балку.

Следом он наклонился к изголовью кровати, касаясь кончика подушки пальцами. Томлинсон устремил удивленный взгляд на мальчика, пугаясь неожиданного появления поблизости.

— Упс, — испуганно прошептал Гарри, боясь помешать другу, и вновь виновато закусил губу.

— Ну привет, — устало моргая, юноша обвёл его глазами, чувствуя расслабленность, поселившуюся внутри.

— Я возьму? — Стайлс чуть дернул край свободной подушки на себя, не отрываясь от Луи и все также продолжал изучать его восхитительно умиротворенное личико.

Шатен приподнялся на локтях, позволяя забрать вещь из-под себя. Свет с улицы все же чуть пробивался сквозь щель в шторах и будто разграничивал их, проводя яркую полосу между кроватью, на которой комочком скрутился голубоглазый мальчик, и диваном, со спинки которого чья-то большая рука стянула плед, зарываясь в него носом; лишь пряди спутанных кудряшек выглядывали из-под мягкой ткани.

Все это время Луи сжимал и разжимал ладошку до образования на молочной коже розоватых полумесяцев, пока не поймал на себе взгляд горящих изумрудных камней; кудрявый мальчик смотрел на него, мучительно медленно моргая размашистыми ресницами.

— Что? — ухмыляясь спросил Томлинсон, приподнимая край одеяла к переносице, скрывая слишком очевидную улыбку (он ведь действительно считал, что складочки под глазами не раскроют правду).

— Ничего, — также стеснительно промурлыкал Гарольд, спокойно и размеренно вдыхая воздух полной грудью. — Спокойной ночи, Лу.

Томлинсон приоткрыл влажные губы, глядя на человека напротив, что прикрыл глаза, погружаясь в сон.

— Спокойной ночи, Хазза.

Он уткнулся лицом в подушку, чувствуя приторно сладкий аромат, исходящий от ткани. Мысли превратились в беспорядочное месиво, постоянно путаясь друг с другом; где-то далеко-далеко поселился плотный узел умиротворения, а внутри слышалось четкое, навязчивое и неутолимое «Лу. Лу. Лу», перебивающее шум.