XVI. (2/2)

— Ни за что, мам, — Луи кивнул больше самому себе и опустил взгляд вниз. — Напомню тебе, как ты во мне сомневалась, когда приедешь на вручение красного диплома! — в его голосе слышались веселые нотки.

— Дай то Бог, — Джоанна покачала головой и начала закашливаться, потирая рукой горло, чтобы расслабить першение внутри.

Луи взволнованно посмотрел на неё и трясущимся голосом спросил:

— Как твоё здоровье, мам? Ты была у врача?

— Да, была, —снова кашель, — он прописал кучу дорогих лекарств, она мне не по карману, а аналоги найти не могу, — женщина печально вздохнула и поправила прядку седых волос, заправляя их назад.

— Я отложил немного заработанных денег, — юноша опустил голову вниз, чтобы выступающая влага была не так заметна. — Я… Мне только нужно добраться до ближайшего банкомата. Тебе просто надо будет снять их с карты. Купи все, что нужно по дому, себе лекарства и зимнюю обувь девочкам, иначе они превратятся в ледяных статуй к моему приезду, — он нервно хихикнул и провёл рукой по глазам, смахивая слёзы, и сильно закусил губу так, что та побелела.

— Не стоит, Луи, — начала качать головой и отнекиваться женщина. — Тебе деньги нужнее. Мы не бедствуем, не переживай.

— Но я могу…

— Нет, милый. Это дорого, — женщина склонила голову набок и потёрла переносицу, мыча от того, в какое русло зашёл разговор.

—Мам! — голос Луи продолжал дергаться, выдавая в нем тревогу, но мальчик стойко держался, пытаясь противостоять слезам. — Мам, пожалуйста! Я все делаю для этого! Просто прими мою помощь.

— Ох, Луи… Мне так жаль. Тебе всего двадцать. Ты не должен тянуть на себе всю семью и свою старую мать.

— Мам! Прекрати сейчас же! Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты такое говоришь. Я стараюсь и работаю ради вас, — Луи переместил ладошку на бедро, начиная несильно пощипывать кожу через ткань одежды, пытаясь сдержать слезу, подступающие к глазам. — Не отказывайся от моей помощи, пожалуйста, — парень прочистил горло, чтобы скрыть свой дрожащий голос и не расплакаться. Он должен оставаться сильным ради нее. — У меня достаточно денег, честно. Просто… — он начал жестикулировать рукой в воздухе, подбирая нужные слова. — Просто дай мне пару часов и деньги будут у тебя, ладно?

«Не плакать. Не вздумай плакать, слышишь?!».

— Прости, просто… Я просто не хочу, чтобы ты отравлял мне последние деньги.

— Я работаю, мам. Я вполне могу себе это позволить, — чуть уверенней проговорил он. — Просто сходи к врачу ещё раз получи рецепт, хорошо?

Женщина печально опустила голову вниз и кивнула, потирая лицо руками. Она выглядела безумно уставшей: большие мешки под глазами, сонный и помятый вид обвивали сердце Луи колючей проволокой и сжимали, разрывая мышцы.

— Спасибо, родной. Спасибо, — Луи отчаянно сжимал и разжимал кожу на ноге, от чего та начала покалывать и болеть, но зато это помогало отвлечься от паники, охватившей его и проглотить засевший ком в горле. — Я люблю тебя, Лу, — добавила она настолько мягко и нежно, чем вызвала тень улыбки на лице мальчика и отправила следом воздушный поцелуй в камеру.

— И я тебя, мам, — почти что прошептал он и кинул быстрый взгляд на настенные часы. — Слушай, мне скоро надо на учебу, так что… — он вскочил с кровати и начал размеренно ходить по комнате, — просто позвони, если что-нибудь понадобиться, ладно? — Томлинсон приподнял бровь и вновь начал терзать обветренную губу, раздирая появившуюся ранку.

Он подошёл к шкафу с одеждой и нащупал на дальней полке скомканный свитер, начиная перебирать одежду в руке.

— Кончено, любимый, конечно. Удачи на работе, — Джоанна помахала камере и сбросила вызов, после чего мальчик откинул телефон на кровать, прижал элемент одежды к лицу и громко начал плакать, приглушая крик тканью, зажатой между зубов. Он никогда не мог себе позволить заплакать при матери, какая бы причина для этого не была.

Сейчас же его горло разрывалось от скулежа и крика, пробирающемуся по стенкам гортани, а из глаз лилась соленая и обжигающая щеки вода. Его грудь резко содрогалась от каждого всхлипа, ноги были подогнуты так, что он упирался лбом в острые коленки, а пальчики на руках начали неприятно покалывать.

Лишь спустя десять минут покачиваний и безостановочных всхлипов у него закончились силы даже на это. Он растер лицо руками, позволяя красным пятнышка выступить под глазами и на щёчках. Ему только нужно добраться до банкомата, положить туда деньги, что ему удалось заработать, вернуться домой и отоспаться несколько часов, прежде чем ехать в театр.

Мальчик продолжает повторять, что все нормально. Все происходит также, как происходило всегда.

***</p>

Дождевые капельки стремительно падали вниз и шумно разбивались о бетонные ступеньки, расплываясь по ним крохотными лужами. Вокруг было очень тихо и ветер почти не задувал, обволакивая тело мальчика своими морозными руками. Листья с деревьев полностью упали, устилая дорожки оранжевыми коврами, а люди с раскрытыми зонтами и в дождевиках уже выбегали из парка, направляясь домой к тёплому камину и пуховым одеялам.

Солнце скрылось за туго затянутыми тучами, что мирно плыли по серо-голубому небу.

Луи запрокинул голову назад и прикрыл глаза, позволяя холодной воде падать на русяные щеки, оседать каплями на ресницах и заливаться в волосы, сверху прикрытые капюшоном.

Мальчик запустил озябшие руки в карманы и осмотрел пустующую местность, погружённую в легкие туман. Он окутывал высокие здания парка так, что тех почти не было видно за этой полупрозрачной пеленой.

Облокотившись спиной о мокрую, скользкую каменную стену, он начал постукивать ножкой по тротуару в такт дождю, улавливая хлюпающие звуки удара обуви о лужу.

Еле видный силуэт в воротах парка натянул все нервы внутри юноши так, что тому было тяжело вздохнуть, а грудь будто была залита свинцом. Онемевшие мышцы лица кое-как сформировали подобие улыбки, а под стеклянными глазами появились причудливые морщинки.

Силуэт становился все виднее и виднее: очерчивались воздушные, волнистые кудри, что начали выпрямляться под натиском беспощадной воды. Длинное пальто в пол, высокие, чёрные, лаковые сапоги, которые не успели испачкаться размытой дождём грязью, и такие же кожаные перчатки — всё в нем выглядело элегантно и статно.

Озябший, грязный и голодный Луи, очевидно, выглядел дерьмово.

— Это обычная прогулка, а не Met Gala, принцесса, — Луи вздернул подбородок, ухмыльнулся и закусил нижнюю губу, вспоминая, как Гарри колко реагирует на это название.

Он протянул кудрявому бумажный стаканчик горячего напитка, от стенок которого все ещё исходило тепло, расплывающееся приятным покалыванием по застывшим пальцам.

— Тебе понравился латте в прошлый раз, — Луи опустил голову вниз и разглядывал пластиковую крышечку стакана, наблюдая за тем, как из отверстия для питья выходят клубы пара. Его трясущиеся губы расплылись в широкой улыбке, которая останется навсегда при нем. — Думаю, это может стать неплохой традицией.

Глаза Гарри превратились в два мигающих зелёных шара, скрытых за веером тонких чёрных ресниц, что поднимались и опускались с каждым передвижением взгляда Стайлса.

Его пухлые губы чуть приоткрылись, выставляя на обозрение два небольших зуба- в такие моменты он напоминает большого, неуклюжего ребёнка, которому хочется подарить частичку этого мира.

— Зачем же, Луи? — кудрявый обнажил свою ямочку, что пропускала электрический ток через все тело, продолжая глазеть на чарующий напиток.

— Просто хотел, чтобы день начался с положительной ноты, — робко добавил Томлинсон и протянул трясущуюся руку с напитком собеседнику, что неподвижно стоял на месте и внимательно наблюдал за движениями юноши в промокшей одежде.

Он медленно повёл рукой вперёд и обхватил ребристые стенки костлявыми пальцами. Стайлс поднёс стакан с горячим напитком к опухшим губам и слегка прикоснулся к ним. Он чуть наклонил емкость и запрокинул голову назад, прикрывая глаза от наслаждения.

Все это время взгляд Томлинсона был сосредоточен на действиях юноши: рывки кадыка с каждым глотком, пенка, осевшая на арке Купидона, то, как Гарри плавно слизал ту самую пенку влажным языком; довольное мычание мальчика от горячей жидкости, расплывающейся внутри.

— Думаю, это должно стать хорошей традицией, — прокашлявшись, рискнул Томлинсон, отводя смущающийся взгляд в сторону и разглядывая побитые каменные клумбы, залитые лужицами дождя.

Стайлс удовлетворенно хмыкнул и проследил за резкими движениям Луи, что не спеша подошёл ближе и по-дружески толкнул его в плечо, подталкивая к выходу из парка.

— Ты куда? — Гарри развернулся в направлении Луи; его взгляд вцепился в юношу, чьи мокрые прялки волос прилипли ко лбу. С кончиков стекали ручьи холодной воды и оставляли поблёскивающие дорожки на мраморной коже.

— Холодно, Гарри, — Луи развёл руки в стороны и усмехнулся, говоря очевидные вещи. — Не хочу заболеть ангиной из-за того, что твоя кудрявая задница заставила меня стоять под проливным дождём, — Томлинсон схватил локоть зеленоглазого и спешно повёл его к воротам.

Гарри смущённо кивнул и опустил голову вниз, как обиженный мальчишка, а после недолгого следования за юношей, остановился и замешкался. Луи остановился у ворот и схватился рукой за ржавый скользкий прут, морщась от ощущения, и сразу же отдернул ее. Подошва тканевых кед шумно хлюпала из-за попавшей внутри воды, а края открытой футболки облегали тело парня; прохладный ветер проникал под ткань и пускали мурашки по нежной коже.

— Надень, — Гарри протянул длинной пальто дрожащему Томлинсону, который слабо распознавал слова из-за скрежета зубов. Он потёр плечи руками в попытке согреться и уже потянулся за верхней одеждой:

— Нет. Ты заболеешь, — Луи покачал головой и шмыгнул носом, чувствуя, как кончик постепенно начинал окоченевать.

— Ты промок до нитки, Лу, — он подошёл вплотную к юноше и положил свою тёплую большую ладонь поверх предплечья, как он делал это три дня назад, поднимая и поднося его к рукаву. — Надень.

«Дум-дум. Дум-дум».

Томлинсон чувствовал это сильное, настойчивое постукивание слева. Луи выдохнул и позволил мальчику натянуть на него огромное чёрное пальто, чьи рукава заканчивались у оснований пальчиков Томлинсона. Гарри обошёл его, цепляя верхнюю пуговицу и начиная продевать ее в разрез. Шатен резко дернулся и схватил его руки пальцами, захваченными тканью одежды. Он поднял испуганный взгляд на Гарри и смотрел на него широко раскрытыми глазами.

Юноша неожиданно почувствовал, что все взгляды сосредоточенны на них — на том, что они делают.

Что может испортить встречу лучше, чем слишком большое количество любопытных глаз, сосредоточенных на тебе.

— Я сам, — рискнул Томлинсон, начиная поочередно застегивать пуговицы, что вечно выскальзывали из-под пальцев, что только больше капало на нервы парню.

— Прости, Лу, я…

— Луи, —оборвал его юноша, поднимая холодный, безжизненный взгляд на мальчика.

Его нежный голубой стал острым, ледяным и грубым, что заставило все внутри Гарри съежиться от непривычности вида.

— Конечно, — младший завёл руки за спину и потупил взгляд вниз, нервно сглатывая и стараясь не сталкиваться глазами с Луи.

***</p>

Жить на третьем этаже достаточно неплохо: как минимум, можете пренебречь использованием лифта и добраться до квартире по лестнице. Луи живет в девятиэтажном доме и устал благодарить судьбу, что отказался от идеи общежития и разделяет проживание в квартире с таким соседом как Найл, а не с каким-то экстремистом, который бы сжёг квартиру через пару дней проживания в ней.

Гарри держался близ Луи вплоть до закрытия дверей подъезда.

Следом за шатеном наверх по ступенькам поднимался младший. Он несильно отставал и старался придерживаться Томлинсона, хоть и давалось это тяжело из-за узкой ширины лестницы, куда двое людей помещались бы с большой натяжкой, вечно задевая друг друга и мешая передвижению.

Стайлс молчал всю дорогу к дому. Не обязательно быть гением или обладать эмпатией, чтобы понять, что Гарри накрыло чувством вины, которое не до конца его отпустило. Или это он сам не захотел распрощаться с ним так просто.

— Мы пришли, — подал голос Луи, открывая входную дверь и тщательно вытирая грязную подошву о бедный дверной коврик, которому уже не долго осталось.

Зайдя внутрь, Гарри сразу приметил домашний уют, царящий в помещении: приглушённый тёплый свет, много пледов и подушек, устилающих диван, и Луи, поспешно собирающий пустые упаковки чипсов и коробки пиццы, чтобы кинуть их в мусорное ведро.

Шатен обтер руки о штанины джинсов и, прокашлявшись, добавил:

— Эм… чувствуй себя как дома, — он усмехнулся собственным словам и окинул неубранную гостиную взглядом. И все же это лучше, чем утопать под ливнем, пока твоё онемевшее тело сдувает сильный ветер.

Гарри вздохнул, кивая, и убрал руки за спину. Предварительно сняв грязную обувь, он робко прошёл дальше, не спеша осматриваясь.

Мальчик проследил взглядом за тем, как Луи зашёл в свою спальню и открыл шкаф-купе, доставая с нижней полки пару штанов и свободную футболку, а затем забежал в соседнюю дверь.

— Я быстро схожу в душ, ладно? — крикнул Луи, высовывая голову из ванной комнаты.

— Хорошо… — Гарри поникло опустил голову вниз и прямо, не колеблясь, стоял на месте.

Луи захлопывает дверь в душевую, оставляя Гарри одного посреди пустой комнаты. Стены помещения искрились приятным желтым и бежевым цветами, смешивались и образовывали своеобразное солнечное сияние — совсем не как у Гарри. Темные, тусклые, глубокие тона против ярких, жизнеутверждающих и приветливых.

Точно солнечное затмение- мрак встречает свет.

Гарри развёл руки в стороны и прокрутился на месте, стараясь запечатлеть в памяти каждый кусочек этого места- столь домашнего и нежного. Брюнет кивнул самому себе и плавно проскользнул в открытую дверь спальни, раскрывая рот в удивлении.

Его комната настолько же уютная, насколько и он: не длинная гирлянда витиевато свисала над изголовьем кровати, а на проводке, между фонариками, висела пара фотографий маленького Луи с семьей.

Гарри подошёл ближе, всматриваясь в детские, мягкие чарты лица улыбающегося ребёнка, что подпирал округлый подбородок маленькими кулачками и направлял большие голубые глаза четко в объектив камеры.

Губы младшего растянулись в легкой, непринужденной улыбке. Он невесомо провёл пальцем по снимкам, от чего те не сильно всколыхнулись.

Увидев не застеленную кровать с помятыми подушками и двумя мягкими, шерстяными пледами, он усмехнулся, представляя, как миниатюрное тело Луи скрывается под тонной тяжелой ткани, от чего тот невольно мычит в удовольствии. Гарри наклонился ниже, чтобы пощупать материал самого мягкого, на вид, пледа, и с его, все же влажных кудрей, упало несколько капель воды, оставляя темные разводы на ткани.

На лице родилась сконфуженная улыбка и плед оказался переутомил на другую сторону, что скрыла пятнышки. Он вобрал в легкие побольше воздуха, ухмыляясь тому, как здесь все пропито запахом Луи.

Он был повсюду.

Впитался в каждый уголок комнаты, в каждый закуток, каждый миллиметр. Все кричало о нем.

Гарри увидел часть коробки, торчащую из-под кровати и сел на корточки, чтобы потянуть за уголок.

Кудрявый вытянул белую, чуть пыльную коробочку, чья крышка была изрядно помята, словно на ней лежал не один десяток вещей.

Он провёл ладонью по корешку, смахивая пыль и, не долго колеблясь, открыл ее, закусывая нижнюю губу.

Внутри лежала небольшая фигурка рояля, вырезанная из дерева и покрытая чёрной краской. Все мелкие детали были окрашены в нужный цвет: белая клавиатура с редкими чёрными, золотые узоры и ножки; рядом стояла такая же лавочка с узорчатыми ножками, на которой в дорогом костюме сидел пианист.

Гарри взял фигурку, прикрепленную к плоской подставке и поднёс к лицу, всматриваясь в тонкость работы. Создавалась ощущение, что реального человека, с благоговением занимающегося созданием музыки, уменьшили и посадили в коробочку.

Вода в соседней комнате, что шумно ударялась о поддон душевой, и ее приглушённое журчание еле доносилось из закрытой двери, прекратило свое оркестровое выступление.

Стайлс увидел боковым зрением Луи, неподвижно стоявшего на пороге. Его красные щечки выдавали то, что он принимал очень горячий душ, а следом за ним шла еле видная тропинка пара.

— Красивый, — подытожил Гарри переводя смущенный пылающий восторгом взгляд на фигурку, до которой еле дотрагивался пальцами, боясь оставить следы на сияющей поверхности.

Луи, недавно стоявший у дверного прохода и скрестивший руки на груди, расслабил плечи и мягко, лениво поплёлся к кудрявому застенчивому мальчику, что свёл коленки вместе и резко сгорбился, как только Луи шумно налетел на кровать. Он протянул руку к объекту, который младший продолжал рассматривать то вблизи, то отводя подальше, фокусируясь на композиции в целом.

— Мама мне подарила его, когда я учился в музыкальной школе, — с томной улыбкой на лице начал Луи. Его взгляд был направлен сквозь рояль, а глаза, как успел подметить Гарри, вернули свой бушующий голубой, полный чувств, загадочного мерцания; словно ты рыбка, плывущая в бескрайнем океане: не видно ни преград, но посторонних. Легкое течение подталкивает плавники все дальше в темную глубь, пока твои стеклянные круглые глазки устремлены к верху: солнечные блики, танцующие на волнах. Блаженство. Спокойствие.

Гарри развернулся к шатен, цепляясь взглядом за растрепанные, мокрые, душистые волосы, что ниспадали на его небольшой лоб и едва ли прикрывали те самые домики рыбки.

Луи лежал на животе, облокотившись о локти, а его подбородок расположился на ручках также как и на тех фотографиях, что не так давно заинтересовали внимание младшего.

Он улыбнулся сравнениям, проведённых в голове и продолжил сосредоточенно, любопытно слушать Луи.

— Я хотел… собирался поступать в колледж на музыкальный факультет. Выбрать клавишные-обожаю их, — Луи запнулся, смотря на фигурку с томной улыбкой на лице, а затем поднял глазки наверх, заглядывая в глаза Гарри, — а ещё мама. Она так этого хотела для меня, что подарила эту фигурку перед моим переездом в Лондон, а-ля талисман, — он склонил голову вниз и хихикнул, тремя головой, будто отмахиваясь от слов. — Глупо, но мило. Я ценю это.

Томлинсон сглотнул и грустно опустил взгляд в пол, постепенно замолкая и вздыхая.

Гарри нагнулся ниже, чтобы возобновить контакт, и посмотрел на него вопросительным взглядом, сгибая брови, из-за чего на переносице сформировался небольшой горбик.

— Не поступил, — на одном дыхании проговорил Луи, потирая ложбинку между бровей и переносицу, что обычно выдавало в нем тревогу. — Там были ребята куда способнее меня. Даже если бы я и сдал вступительные, то долго бы на этом месте не удержался… Точнее, меня бы не стали удерживать. Маме сказал, что музыка мешает мне развиваться и тянет вниз; мне уже не так привлекательна карьера пианиста, — он замолк на мгновение и шмыгнул носом. — На деле же не смог признаться, что я даже пытаться не стал и просто подвёл ее ожидания. Сейчас же работаю обслуживающим персоналом для тех, на чьих местах должен был быть я.

Луи обреченно вздохнул и перевернулся на спину, раскидывая руки в стороны и глазея на потускневшего Гарри, что не отрывал рук от рояля, проходясь кончиками пальцев по ребристым клавишам, и открытой крышке, из-за под которой выглядывает основной механизм инструмента, покрытый золотой краской.

Все казалось столь реальным. И этот мальчик, что статично сидел на скамье, создавая «сказку». Представив на его месте Луи в облегающем костюме с накрахмаленным воротником, с бабочкой, белыми перчатками и лакированными волосами, лицо украсила яркая улыбка, открывающая вид на ряд белых зубов.

Луи прищурился и ткнул его пальце в бок, вызывая недовольное шипение у второго, что прикрыл «боевое ранение» ладонью и повернул корпус так, чтобы сесть лицом к шатену.

— Тебя так эта история рассмешила? —с претензией и легкой тенью веселья спросил Луи, двигаясь ближе и касаясь коленей парня.

— Ты убийца моей улыбки! — Гарри положил макет на покрывала и потянул руку к волосам нижнего, чтобы поправить челку, спавшую на глаза, отчего Луи начал щуриться и часто моргать.

— Я ее причина. Не ври себе, бесстыдник, — шатен перевернулся на спину и положил уставшую, туманную голову на костлявые коленки, прикрывая глаза и наслаждаясь чужой ладонью, запутанной в коротких влажных волосах.

Дождь продолжал монотонно постукивать по окнам, барабаня, разбиваясь о них и растекаясь ручейками по стеклу, преломляя свет зажегшихся фонарей, что наполовину освещали комнату, не доплывая до кровати. Лицо Луи оставалось в полумраке: впалые щечки, расслабленные, полуоткрытые губы и лениво моргающие глаза с ресницами, отбрасывающими длинные тени под ними.

Момент блаженства. Момент уединения и закрытости, что мёдом разливался в воздухе, убаюкивая и расслабляя шумные мысли внутри. Отдайся, но не заблудись в нем, иначе не сможешь свернуть с дороги, очерченной сплошной полосой.

Такой мирный, тихий и открытый мир, в котором есть место только для двоих. И никаких чужых глаз, что норовят подглядеть и спугнуть. И рыбьи глаза наполняются иллюзией красок; в них блестят не только солнечные блики, отображенные в воде- в них блестит само солнце.

— Гарри, — тихо спросил юноша, разрезая тонким голосом окутавшую из тишину, — у меня рыбьи глаза? — почти что шепотом спросил он, будто стыдясь или боясь.

Стайлс взглянул на него, опуская ладонь чуть ниже, начиная невесомо вырисовывать круги большим пальцем по скулам. Он нахмурил брови, из-за чего вновь появился небольшой бугорок между ними, выдавая несильное недовольство подобным сравнением живого взгляда с пустым и холодным.

— Луи… — начал он было, но более звонкий и резкий голосок вновь прорезался снизу, перебивая его:

— Лу, — шатен посмотрел на него большими, широко раскрытии глазами ребёнка.

Ему нравилось короткое «Лу», напоминающее стук сердца:

«Лу. Лу. Лу».

Даже в полумраке можно было заметить впадинку на щеке кудрявого из-за уголков губ, растянувшихся в улыбке, но не острой, как раньше, а в мягкой и плавной, поселяющей чувство расплывающегося внутри тёплого шоколада.

— Лу, —душевно, тихо, ненавязчиво, — это оскорбление называть твои глаза рыбьими. Кто посмел их осквернить? — глубокий баритон прозвучал в комнате, почти не доходя до подслушивающих стен — только до определенных ушей.

Томлинсон покачал головой, не придавая большого значения тому, кто назвал его очаги правды таковыми. Это и правда не было самым главным.

Но пока что солнце может сиять ярче Арктура только прикрывшись луной, словно щитом. Оно не создано для любопытных глаз других рыб, что погасили его свечение; выключить можно настольную лампу, но если она находится внутри, то чужие грешные руки до неё не дотянутся.

Зависть зарождается в сердцах людей, когда они видят эту яркую улыбку на лице, которую сами же умудрились потерять по собственной инициативе.

«Гордись тем, что ты человек», но гордыня — грех, а за ним следует наказание.