XV. (2/2)

Луи долго наблюдал за искаженными чертами лица парня, которое истекало горечью и негодованием. С первого взгляда, оно не излучало ничего: пухлые красные губы формировали ровную полосу и почти не шевелились. Брови то не меняли своё статичное положение, нависая над глазами, то резко хмурились, образовывая складочку у переносицы.

Позади юноши висела картина, обрамлённая по краям золотой, фигуристой рамой.

Солнечный свет четко попадал на неё и выделял разводы масленых красок. На полотне с анатомической точностью, кривыми и извилистыми линиями художник написал «Сотворение Адама».

Томлинсон ненадолго отвлёкся на изучение известной картины, мучительно долго всматриваясь в детали. Он редко задумывался над значением столь глубоких по смыслу картин, но любопытство сжирало изнутри-настолько ему хотелось узнать, почему Стайлс выбрал именно этот шедевр.

Жить — значит творить.

Микеланджело изображает Бога в античном духе, олицетворяя им человеческий и духовный образ. Творец предстаёт перед нами в самом скромном своём обличии-простой розовой тунике.

Бог повсюду окружён застывшими фигурами ангелов без крыльев. Из-под правой руки Творца выглядывает хрупкая, нежная Ева, что ждёт своего земного часа. Он застыл в ожидании передать жизнь своему творению — Адаму. Мужчина зеркально повторяет позу Создателя, расположившись в расслабленной позе, и лениво протягивает к нему руку. Но все же Адам изображён слишком статично, будто мраморный бюст; человек ничто без души; буквально пустое место.

Их протянутые друг к другу руки — символ передачи того самого главного человеческого компонента, что очень завораживает, когда вглядываешься в композицию и разбираешь ее по частям.

Томлинсон слишком увлёкся разглядыванием великого шедевра, что не заметил, как прозвучала последняя-самая долгая и тяжелая нота.

— Луи? — тихо окликнул его Гарри, разворачиваясь к мужчине лицом.

Шатен моментально повернул голову в сторону шума и поджал губы от нелепости ситуации.

Он смотрел в стеклянные и такие большие глаза Гарри, не находя в себе сил вымолвить ни слова. Старший приоткрыл рот, когда увидел, насколько искусно Гарри совмещает в себе образ расслабленного человека, будучи при этом натянутым как струна.

Красно-оранжевое солнце позади Луи заливало комнату в те же оттенки. Нежный поток света ложился на пол, выложенный белыми и чёрными квадратными плитками; темно-коричневые полосатые стены переняли тёплые тона звезды, а на гладком фортепьяно играли солнечные блики, ударяющие по глазам.

Но во всей этой завораживающей атмосфере главной изюминкой оставался человек, одетый в слишком большую блузу, что многочисленными складками формировала треугольный вырез на груди, обнажая впалые ключицы и клювики миниатюрных птичек.

Спереди элемент одежды был короче, чем сзади, — длинный подол струился по скамейке и ниспадал на пол витиеватыми узорами.

Лучи пробивались сквозь полупрозрачную ткань, выделяя четким контуром накаченное тело юноши: узкую талию, не очень явные кубики пресса и изящные, чуть костлявые руки с большым набором разнообразных татуировок. На молочной, с виду мягкой коже, можно было разглядеть каждую мельчайшую впадинку; острые скулы сильно выступали по бокам, отбрасывая еле заметные тени на щёки.

Губы Гарри были пухлыми и очень красными, точно спелые вишни. Из-под верхней выглядывали кончики двух передних зубов. Пышные кудри завивались в разные стороны, но только одна не длинная прядка упала на лоб, что чуть поблескивал на свету.

Гарри был определенно красив, но за этой красотой прятался такой чудесный, талантливый и добрый человек, который из последних сил старался не показывать себя миру, выражая своё истинное «я» исключительно через набор нот и мелодичное звучание музыки. Младший склонил голову набок, задавая немой вопрос одними лишь глазами.

Луи наблюдал за его движениями и невольно повторил их, наклоняя голову в ту же сторону.

— Что ты делаешь? — смеясь спросил Стайлс, а затем к его нежным чертам добавилась неширокая улыбка.

Томлинсон облизнул пересохшие губы, но язык не убрал, зажимая его между половинками алых губ.

— Погружаюсь в искусство с головой, — наконец добавил он, не отрываясь от открывшейся картины.

— И что успел изучить? — Гарри развернулся лицом к инструменту, невесомыми движениями руки, проходясь по клавиатуре.

— Конкретно после твоего музыкального порыва, я понял, что, — Луи сделал недолгую паузу, обдумывая поток мыслей, вливающийся в его голову без остановки, — ты дал цену эмоциям и теперь стоишь у прилавка магазина, думая, что бы прикупить, — Томлинсон вымолвил это на одном дыхании и спрыгнул с широкого подоконника, походя ближе к инструменту и также гладя его края.

Стайлс сидел неподвижно, не знаю, куда деть свой взгляд, что в итоге вернул его к мерцающим сапфирам.

— Это интересно… Мне нравится ход твоих мыслей.

Луи стоял, покачиваясь из стороны в сторону и широко улыбаясь, а затем закусил нижнюю губу, словно ребёнок.

— Так, — Гарри прочистил горло и встал, начиная размеренными шагами разгуливать по комнате, держа руки за спиной, — значит, тебе понравилось?

Его голос звучал неуверенно, будто он выполнил работу на все сто из пяти, но при этом все равно ждал осуждения, как минимум за то, что держал спину не настолько ровно, как предполагалось.

Тон голоса Луи сменился с игривого на серьёзный и он поплёлся вслед за парнем, оббегая его, чтобы видеть лицо.

— Гарри, это было… я… я не знаю, как это можно описать одними лишь словами! Ты смешал всю боль и отчаяние, что копились в тебе, приправил щепоткой ярости и поставил эту бурную смесь вариться в огне надежды, — Луи сделал паузу обдумывая сказанное, а затем, смеясь, добавил: — Звучит тупо, но ты понял, — Гарри издал хихикающий звук и потупил взгляд в пол, застенчиво улыбаясь.

Луи чуть наклонил голову, чтобы проверить, все ли хорошо, но Стайлс по-прежнему не давал ему взглянуть на него.

Шатен лишь краем глаза заметил румянец на щеках и победно улыбнулся.

— О, кажется, кто-то засмущался, — Луи присвистнул в конце и сразу привлёк внимание младшего, чей образ вновь приобрёл серьёзное послевкусие.

— Меня сложно смутить, маленький пирожочек. Так что не льсти себе, — кудрявый подмигнул и гордо запрокинул подбородок вверх.

— Не называй меня маленьким, — твёрдо сказал Луи, надувая губы.

— Ох, маленький обиженный пирожочек, — Гарри четко выделили первое слово и подал тело вперед, вновь расплываясь в дразнящей улыбке.

— Гарри, тот факт, что я ниже, не даёт тебе права оскорблять нашу крохотную спец-группировку. Вместе мы сила. Соберёмся кучкой и отстрижем твои восхитительные кудри, — Томлинсон накрутил одну прядь на палец и несильно дернул ее. — Нашёлся тут великан в стране лилипутов!

— Приятно знать, что не я один считаю свои кудри восхитительными, но ты ещё не удостоился чести так нагло вторгаться в их личное пространство, — младший аккуратно обхватил запястье Луи, покоящееся в его волосах, и отвёл руку в сторону, пальцами продолжая наглаживать выпирающую косточку.

— Простите, Ваше Кудрявшество, — Луи изобразил извиняющийся поклон, размахивая свободной рукой в воздухе, — но правила созданы, чтобы с диким трепетом в грудной клетке их наебывать…

Монолог Луи перебило шипение Гарри, который приставил указательный палец к сомкнутым губам собеседника, заставляя того остановиться.

— В стенах этого дома ты не произнесёшь ни одного обсценного слова, — тем же указательным пальцем Гарри водил вокруг носа Луи, предупреждая его.

— Я попал в другой мир? Здесь свои законы и правила, или я чего-то не понимаю?

— Считай, что это так, — Гарри подмигнул ему и развернулся лицом к фортепиано, тихо закрывая клавиатуру и вырисовывая узоры на крышке.

Луи оценивающе смотрел на профиль Стайлса, сияющий в солнечном свете.

Его кожа выглядела очень мягкой и нежной, точно пуховые одеяла: ни одного изъяна. Она была настолько мраморной и чистой, что хотелось постоянно трогать и едва касаться ее кончиками пальцев, чтобы не повредить.

Мальчик кинул быстрый взгляд на букет пышных белых роз, что стояли в керамической вазе, расписанной золотой краской по краям.

Томлинсон подошёл к ним ближе и дотронулся до хрупкого, на вид, цветка, но быстро отдернул руку, наткнувшись на острый шип. Он глухо зашипел и посмотрел на узкую стойку красной жидкости, стекающей вниз по фаланге.

Он подумал, что Гарри действительно был похож на этот цветок.

Очень нежный, красивый, спокойный, радующий глаз.

Все хотят дотронуться до него, вкусить дар природы, сорвать и оставить умирать, когда надоест. Поэтому, роза и отращивает шипы с детства, чтобы уметь защищаться от людских нападков.

Но отрастил ли Гарри шипы с рождения или обстоятельства в жизни заставили его выть от боли каждый раз, когда острые колючки прокалывали бархатную кожу?

***

Неслышный шелест опадающих листьев-единственное, что наполняло парк жизнью, не считая пары людей, что неспешно расхаживали по оранжевому ковру, постоянно шаркая и отпивая большими глотками горячий напиток.

Гарри привёл Луи к само южной и тихой части парка, пустующей из-за отсутствия людей.

Солнце почти полностью село; лишь несколько лучей продолжали поглядывать на друзей из-под линии горизонта.

Кудрявый сделал ещё один большой глоток латте, мыча от удовольствия и запрокидывая голову назад, позволяя тёплому чувству поселиться внутри.

Луи все время наблюдал за ним, улыбаясь этой кофейной зависимости парня. Они два раз заходили в кофейню по дороге сюда только ради того, чтобы купить ещё одну порцию латте кудрявому.

Напиток Томлинсона же полностью остыл, а тот почти что не притронулся к нему- настолько он был отвлечен.

Юноша перевёл взгляд вдаль и глухо вздохнул, когда сильный поток воздуха подул на него, растрепывая волосы.

—Настолько любишь латте,—прозвучало как утверждение, нежели вопрос, а сам Луи улыбнулся этому замечание, не поднимая взгляд на мальчика.

—Я люблю много вещей в этом мире, но латте занимает в этом списке главенствующую позицию,—Гарри говорил без доли сарказма, будто это было самой очевидной и важной вещью для него.

Стайлс заправил за ухо прядь волос, постоянно сдуваемую ветром и повернул корпус к другу, чьи щеки наполнились румянцем из-за холода.

—Через три дня на этом же месте,—выпалил Гарри, проходя мимо клумбы умирающих цветов, что вызвало небольшое огорчение на его лице.

Луи вопросительно взглянул на него и изогнул бровь:

—Что?

—Я хочу встретиться с тобой в этом парке ровно через три дня,—повторил мальчик, останавливаясь перед юношей.

—Уже диктуешь правила?—парировал Луи. В его голосе отчетливо слышалось звонкое веселье, заполняющее пространство.

—Считай, что мы будем встречаться, чтобы обсудить дальнейшие уроки музыки,—хитро добавил он, наклоняясь ниже, чтобы их глаза были на одном уровне.—Я все же твой учитель, не забывай.

Луи хихикнул и оглядел парк в поисках конкретной вещи.

—И где же фортепиано?

—Три дня.