XV. (1/2)

***</p>

Who am i now?!

Where am i now?!

Think i’m someone, that i hate somehow.

I’m not okay, i want to take a deep breath!

Help me to feel free…</p>

***</p>

Луи стоял у входной двери, не решаясь постучать, чтобы сообщить о своём приходе на первое занятие.

Томлинсон всегда был очень напористым и нетактичным человеком, но он прекрасно понимал, насколько непросто позволять кому-то заходить в свой дом.

Его комната была отдельной вселенной, где он мог отдохнуть после долгого, шумного дня и расслабиться. Поиграть в игры на компьютере, повесить ещё пару-тройку постеров любимых групп на стену и просто уделить себе время.

Семья знала об этом и старалась не нарушать выстроенные парнем рамки, но постепенно комната перестала быть настолько уютной; все больше она становилась чем-то общественным, особенно после того, как родились близнецы, что вечно норовили заглянуть в логово своего брата.

Но Луи не злился на них. Его сёстры были, пожалуй, единственными, кому позволялось ненадолго прерывать его покой.

Когда ему было четырнадцать, он вместе с Лотти и Физзи завесил половину стены огромными постерами со своими кумирами. Инициатором была Физзи, которая купила на его день рождения плакат с автографами участников группы Arctic Monkeys, добавив, что это должно висеть на самом видном месте, чтобы каждый проходящий мимо пускал слюнки.

Так и произошло.

Девочки отрезали скотч и закрепляли им уголки бумаги, пока Луи изворачивался как мог, принимая различные позы, чтобы удержать плакат, что вечно пытался свернуться в плотную трубочку.

Избавив себя от надоедливых мыслей, Луи трижды постучал в дверь и услышал приглушённые шаги, приближающиеся к нему, после чего, на пороге стоял восхитительно уставший и потрёпанный Гарри.

Его кудри торчали в разные стороны, а приоткрытая, из-за блузки, грудь показывала маленькие клювики птичек, летящих друг к другу навстречу.

Открывшаяся картина заставила парня разинуть рот в удивлении.

— Ты же помнишь, что ты просто мой репетитор по фортепиано, а не соблазнитель, да? — Луи тыкнул Гарри в оголенный участок кожи, заставляя того смутиться.

— Это можно совместить, — Стайлс ехидно улыбнулся и отошёл от двери, пропуская ученика в свою обитель.

— Попробуешь меня поцеловать — вырву язык, — предупреждающе сказал Луи, но после он подумал, что потерял дар речи навсегда.

Приглушённый свет, погружал комнату в темную, таинственную атмосферу. Впереди была импровизированная, извилистая арка, демонстрирующая статуи людей в разнообразных позах. Тени, откинутые от бюстов, что были расставлены по всему периметру комнаты, только добавляли масла в огонь, заставляя сердце Луи отбивать сбивчивый ритм и расширить глаза в удивлении.

На полках, что перекрывали половину стены, стояли небольшие, обрезанные по грудь, бюсты невероятно реалистичных, красивых женщин.

Их волосы были заплетены в тугие косы и убраны в аккуратный пучок. Почти каждая из них, прятала свой взгляд, глядя куда-то вниз. Самая высокая скульптура стояла на полу, прикрывая своё тело короткой вуалью, небрежно прижимая ее к телу.

Глубокие ямочки от ключиц сильно выделялись, а каждая напряженная мышца выглядела настолько мягко и нежно, что невозможно было вообразить, что она была вылеплена из грубого камня.

Рядом со статуей стояло два глиняных горшка, до отвала наполненных розами.

Их смородиновый цвет очень контрастировал с бархатистыми, пастельными тонами помещения. Стены были окрашены в коричнево-бежевые оттенки, что в некоторых местах несильно освещались дневным светом, пробивающимся из окна, расположенного напротив стенда. Само окно было не до конца завешено пудрово-розовыми шторами.

Они были настолько прозрачны, что почти не выполняли свою главную функцию, зато очень хорошо окрашивали комнату в свои тона. Гарри неслышно подошёл к Луи со спины и прижался к нему грудью, почти вплотную, и обхватил руками плечи, подталкивая вперёд, -в другую комнату, что была гораздо ярче и теплее, нежели прихожая. Создавалось это за счёт большого, почти что панорамного окна, которое снизу было отделано кафельным подоконником.

Дневное, разгоряченное солнце поджигало зал, окутывая его льняными и гранатовыми оттенками. Огромная, витиеватая люстра, состоящая, будто из золота, была украшена по краям висящими стеклянными каплями, в которых преломлялся свет, создавая радужное мерцание сверху, то и дело отображающееся на лакированной темно-коричневой поверхности инструмента.

Сама же люстра висела четко над фортепиано, которое сразу привлекло взгляд парня. Он не спеша подошёл к нему и начал жадно рассматривать со всех сторон.

— Так, — начал неуверенно Гарри, — ты хочешь, чтобы я научил тебя играть, да?

— Я бы не стоял здесь, если бы это было не так, кудряш, — Луи пожал плечами и направился к банкетке, немного ерзая на ней, чтобы устроиться поудобнее. — Можем начинать, — уверенно сказал шатен и открыл крышку, прятавшую за собой клавиатуру.

Его руки уже потянулись к клавишам, чтобы те издали скрежетавший звук, но Гарри, подошедший сзади, мягко обхватил его кисти, чтобы не сделать больно и отвёл руки в стороны.

— Куда ты тянешь свои шаловливые ручки, м? — Гарри наклонился чуть ниже, чтобы прошептать это на ухо Томлинсону.

Кудрявый долго тянул слова, расплываясь в феноменальной улыбке, что вполне могла свести с ума.

Затем, младший сел на край скамьи, стараясь не задеть Луи и расположил его руки в правильной позиции, при этом, не отпуская их.

— Я сомневаюсь, смогу ли научить тебя с ноля, но-

— Не с ноля, — перебил его Луи, говоря обиженным голосом. — Я учился в музыкальной школе,—Луи широко улыбнулся в тридцать два зуба, хвастаясь своим достижением.

— В таком случае, зачем тебе нужен репетитор? — непонимающе провозгласил кудрявый, продолжая глазеть на Луи.

— Я почти ничего не умею. Смогу сыграть пару песен, но не больше, —грустно подытожил шатен. — Я хочу, чтобы ты меня научил игре на рояле,—Томлинсон посмотрел на него сверху вниз блестящими глазами, предвкушая то, чем они будут заниматься.

— Это фортепиано, — поправил его Гарри, отчего шатен закатил глаза.

— Да какая разница! Фортепиано, рояль — мы оба понимаем, о чем говорим. К чему формальности? Ты меня учишь играть на инструменте, а не зубрить его верное название, — Луи пару раз нажал на клавишу, что произнесла очень высокие короткие звуки.

— Мне нравится твоя непоседливость, — застенчиво произнёс Гарри, а затем положил свои ладони поверх рук Луи и начал поочередно давить на определённые пальцы, чтобы создать мелодичное звучание.

Голубоглазый ощущал жар, исходящий от тела парня, сидящего рядом. Его ладони чуть вспотели, но он не спешил отрывать их от невесомых рук Стайлса, боясь лишиться тепла. Старший почти слышал стук собственного сердца, который отдавался в висках, а частое дыхание Стайлсе рядом с его шеей оседало испариной и пускало табун мелких мурашек по телу, которые сложно было стряхнуть.

Несколько выпавших кудрей постоянно терлись и щекотали его щеку, иногда касаясь приоткрытых губ. Луи часто вдыхал его запах; Гарри пах только что испекшимся имбирным печеньем; чуть сладкий, приторный аромат перебивал вкус кофейных зёрен, который почти можно было почувствовать на языке. Шатен невольно повернул голову в его сторону, не отрывая взгляд от клавиатуры.

Нажав на заключительную клавишу, Гарри нехотя оторвался от Луи и чуть отодвинулся от него, возвращаясь в исходную позицию.

— Красиво звучит, не так ли? — наконец перебил неловкую тишину Гарри, отчего Томлинсон моментально посмотрел на него, начиная судорожно кивать.

— Гарри, — тихо начла Луи, — можешь сыграть мне что-нибудь? Ты говорил, что пишешь музыку и я бы хотел… хотел послушать это, Моцарт, — Луи нагло улыбнулся, сравнивая его с великим пианистом, а затем встал со скамьи и направился к подоконнику, присаживаясь на него.

Гарри смотрел на Луи ошарашенными глазами, не ожидая такого предложения, а затем потупил глаза в пол.

— Я пишу грустную музыку. Боюсь, она тебе не по душе, — подытожил он, начиная закрывать крышку.

Томлинсон соскочил со своего места и схватился за ее край, не давая Гарри и шанса ускользнуть от поставленной цели. Он смотрел на кудрявого решительным взглядом, будто давая понять, что отступать не собирается.

— Сыграй, — четко сказал Луи. — Пожалуйста. Мне правда интересно, Гарри. Это часть тебя, а я хочу знать не только часть, а все целое. Прекрати прятаться, — младший приоткрыл рот, удивляясь сказанному, и все же вернул крышку в изначальное положение, готовясь играть.

Он шумно выдохнул и долго не мог понять, с чего бы ему начать, будто видел собственный инструмент впервые.

Юноша прочистил горло и вцепился взглядом в клавиши инструмента; попробовав первый раз их звучание, он поставил руки, с которых до локтей сползли рукава легкой блузы, в исходную позицию, вдохнул побольше воздуха в лёгкие и выпустил душу в бескрайний полёт.

Музыка получалась загадочной и пленительной. Из инструмента вылетали высокие ноты, пускающие дрожь по телу, но иногда их перебивали более низкие звуки.

Мастерская творца не терпит громких возгласов; ей больше по душе легкое, не удушающее молчание, исходящее из восторженных сердец ее поклонников.

Словно дождевые капли, прозвучали первые ноты; с каждым нажатием Гарри выдавливал из них всю боль, что таилась внутри.

Сперва музыка звучала очень тихо; создавалось ощущение, будто крохотный человечек, что прятался глубоко внутри создателя музыки, начал камнем за камнем разбирать высокую стену, что ограничивала его.

Томлинсон сидел на подоконнике, скрестив ноги и зажав вспотевшие ладошки между коленей, просто потому что не знал, куда деть руки.

Он не отрывался от Гарри: его сосредоточенности во время игры. По парню было видно, насколько музыка могла точно описать его состояние, и насколько личным это было. Томлинсон улыбнулся уголком губ, осознавая, что ему дали прикоснуться к этой непробиваемой оболочке. Пощупать ее, наблюдать за изменением форм.

Если ты не можешь описать свою жизнь словами: все взлеты и падения хранишь в шкатулке, запертой на ключ, то передай эстафетную палочку музыке.

Постепенно темп нарастал. Каждое нажатие пальца по клавише напористо отдавалась набатом в ушах, и улыбка Луи мгновенно исчезла; он просто следил за происходящим и внимательно слушал.

«Ты всего лишь новый зритель» — поселилась в его мыслях и громко, грязно трубила, сообщая о своём присутствии.

Парнише не хотелось быть частью публики, но именно такую позицию, по его мнению, он сейчас и занимал.

Гарри повернул голову в сторону так, что Луи больше не мог видеть выражение его лица, отчего шатен поменял положение и постарался взглянуть на него под другим углом, но тщетно.

Вскоре, музыкальный напор чуть спал и вновь стал более ровным и тихим, словно тот самый мальчик вышел на свет и как заворожённый смотрел на открывшийся перед ним мир.

Гарри плакал музыкой, пока Луи наблюдал за ним с немым благоговением и восторгом. В тот момент он подумал о том, что, возможно, тот яркий лучик света его ясной улыбки не умер, а только лишь погас.

Но младший отчаянно пытался похоронить его под пылью и грязью равнодушия.

Юноша начал ёрзать на подоконнике, чувствуя, как мертвенно безразличный звук клавиш покалывал все его тело.

Тревожные ноты били набатом в ушах, а звонкие и частые стучали по голове, не упуская внимание парня.

Луи часто дышал, но вздохи получались рваными и неполными. Спину припекало вечернее солнце, пытающиеся обхватить тело шатена своими лучами и спрятать.

Он почувствовал, как от шеи до позвоночника выступают капли пота. Томлинсон резко обтер шею ладонью и потупил взгляд вниз; до него все также ясно и громко доносилась печальная игра на фортепиано. Руки Гарри как заворожённые скользили по клавиатуре, а с каждым изменением звучания со скорбного до буйного, его напряженные предплечья высоко подскакивали в воздухе.

Глаза были наполовину закрыты; только изредка он поглядывал, куда ставить пальцы, будто заучил композицию наизусть. Полупрозрачная длинная блуза почти доставала до пола, а ее шелковистые края собирались в складочку, мягко ложась на банкетку.