Том 1. Глава 12. «Хочу быть человеком» (1/2)

<Много лет назад. Тао Хуа, провинция Инь Чжу></p>

Подросток в залатанной рубахе, собранной из множества цветных лоскутков, подняв голову, посмотрел в ночное небо: густые облака заволокли его чёрный полог, на котором не было видно ни зги, и казалось, будто звёзды давным-давно осыпались вниз сухими осенними листьями, а наглый серый кот, крадущийся по крыше, украл и съел тонкий серп убывающей луны.

Шмыгнув носом, мальчик деловито утёр его тыльной стороной ладони. На вид ему было пятнадцать или около того. Вырос он на улице, поэтому его тело было гораздо сильнее и выносливее, чем у других детей того же возраста. Сквозь прохудившиеся рукава проглядывала огрубевшая от долгой работы на солнце кожа, а нечёсаные волосы сбились в тяжёлые колтуны, обрамлявшие угловатое лицо, в котором невзрачным было всё, кроме глаз, напоминавших своим цветом брагу, выдержанную на меду.

Взрослые называли мальчугана просто «Гоу»[1], обращаясь к нему лишь тогда, когда требовалось подставить спину под обувь знатной дамы, выходящей из повозки или помочь отнести несколько мешков с рисом на другой конец Инь Чжу, но Гоу не жаловался.

«Пусть кличут, как душе угодно», – думал он, устраиваясь после тяжёлого дня в охапке сена, пахнущего сладкими травами, – «главное – чтобы платили исправно. Остальное меня уже не касается».

Поэтому, услышав от богато одетого заклинателя фразу: «Как тебя зовут?», Гоу подбоченился, чтобы казаться крупнее, чем он есть на самом деле, и ответил: «У меня нет имени, Господин, Вы можете обращаться ко мне любым словом, которое первым приходит на ум».

– Мне нравится твой настрой, – заклинатель бросил ему серебряную монетку, которую подросток ловко поймал на лету, поклонившись мужчине. – Скажи, парень, у тебя ведь нет родителей?

– Нет, Господин, – Гоу выпрямился, беззастенчиво разглядывая блестящий материал его одеяний, – а за сколько Вы купили эту штуку?

– Её сшили специально для меня, – мужчина неспешно повернулся, давая ему рассмотреть ханьфу со всех сторон. – Я заплатил за неё столько золотых, что у тебя и пальцев обеих рук не хватит, чтобы их сосчитать. Нравится?

– Нет, – Гоу покачал головой. – Дорогой – не значит красивый. Когда я стану богатым, мои одежды будут во много раз лучше Ваших.

– Охотно верю, – заклинатель улыбнулся. – Но когда это произойдёт? Через двадцать лет? Сорок? Даже если ты будешь носить рис не только в Инь Чжу, но и во всех провинциях Тао Хуа, тебе и десяти жизней не хватит на то, чтобы разбогатеть. Но знаешь, – мужчина вдруг о чём-то на мгновение задумался, – наверное, я мог бы тебе с этим помочь. Если выполнишь одно моё поручение, обещаю, я сделаю из тебя настоящего Господина, и больше никто не посмеет смотреть на тебя свысока.

– Какое? – мальчишка недоверчиво поглядел на него. Гоу не был дурачком и понимал, что даром в этой жизни можно получить только пинка.

Приблизив руку к его лицу, всё ещё покрытому тонким пушком, заклинатель слегка приподнял подбородок Гоу.

– Обернись, – сказал он, указывая в сторону заснеженных скал, – за этими утёсами лежит Бай Лао Ху, который вот уж несколько лет мешает моему покою. Ежели найдётся человек, способный выкорчевать его с лица земли, как надоедливую корягу, цепляющую за ногу при ходьбе, я поделюсь с ним властью и лучшими сокровищами.

Выслушав предложение Чжао Цзуна, Гоу грубо расхохотался, с силой хлопнув себя по рёбрам.

– Вы хотите избавиться от целого клана и обратились с подобной просьбой к уличному бродяге? – пробормотал он сквозь слёзы, продолжая смеяться. – Почему именно я?

– Псы вроде тебя костьми лягут, но сделают всё ради своего хозяина. Кроме того, разве тебе не нужны были деньги? Или ты собираешься до конца дней своих гнуть спину для других, да спать в соломе? Выбор за тобой. Если передумаешь – приходи на постоялый двор Пу Бу[2] через два дня, – мужчина вложил в ладонь Гоу овальный кусок зелёного нефрита, сквозь высверленное отверстие которого была продета красная кисточка. – Я буду ждать.

Подождав пока заклинатель уйдёт, Гоу купил у торговца миску горячей куриной лапши, посыпанной зелёным луком. В несколько глотков осушив тарелку, он блаженно вздохнул, облизнув губы, покрасневшие от большого количества пряностей.

«Выкорчевать Бай Лао Ху?», – подумал он, взвесив в руке нефрит, размером чуть больше куриного яйца. «Но я ведь только и умею, что таскать мешки, да колоть лучины для розжига. Разве человек, далёкий от культивации и не имеющий золотого ядра, способен на такое?».

Присев у обочины дороги, Гоу взглянул на грязные пальцы, пытаясь рассчитать точное количество золотых, которые он мог бы потребовать у заклинателя, в обмен на своё участие в этой безрассудной и крайне опасной сделке.

Мимо него нескончаемой толпой сновали люди – по большей части ремесленники и торговцы. В их натруженных руках виднелись мешки с имбирём, куски мяса, завёрнутые в промасленную бумагу и корзины с утиными яйцами, покрытыми тонким налётом из мраморных пятнышек и линий.

Этот живой поток не прекращался ни на минуту, обдавая Гоу запахом пота, вязкой рыбьей требухи и застарелого жира, птичьего помёта и грязи, плотно налипшей на соломенные подошвы сандалий. Предвидя приступ едкой тошноты, подступающей к горлу, мальчик зажал нос рукой, неизменно ощущая в ладони тяжесть нефрита и шёлк нитей.

Гоу никогда не приходилось тешить себя напрасными мечтами: он родился на улице, в окружении липкой серой пыли, оседающей на коже каждого, кто проходил по Инь Чжу, в особенности – по западной окраине, на которой нищета плодилась с удвоенной скоростью.

Всё то, что он выполнял с завидной регулярностью, раньше не вызывало у Гоу никаких сомнений: когда ему было три года, и он ещё неоперившимся птенцом следовал за матерью-побирушкой, он повторял каждое её действие и телодвижение с поразительной точностью, как маленькая ручная обезьянка.

Она улыбалась коренастому мяснику – и Гоу улыбался вместе с ней, зная, что сегодня на ужин будут обрезки свежего мяса. Мать робко отходила в сторону, чтобы пропустить высокого одноглазого мужчину, которого все называли Йин[3], и Гоу торопливо семенил за ней на неуклюжих пухлых ножках, прячась за складками холщовой юбки.

Таким был тот хрупкий порядок, поддерживаемый им до самого конца – Гоу просто не представлял, как может быть иначе. Его научили опускать голову, чтобы случайно не встретиться взглядом с важными заклинателями, и кланяться всякий раз, едва завидев их тень пред собой, и он делал это, даже мысленно не желая нарушить правила игры, затеянной жизнью.

В раннем возрасте лишившись матери, отнятой у него руками смерти, Гоу не испугался и не расстроился. Улицы Инь Чжу были его родным домом. Они могли дать кров и пищу, достаточную для того, чтобы не умереть от голода, нужно было лишь следовать их законам – порой не слишком милосердным, но зато очень действенным.

Заслышав голоса людей, которых его научили опасаться, Гоу мгновенно сворачивал в узкие мрачные переулки, опутавшие длинной сетью Инь Чжу. Каждая улица являлась частью громадного лабиринта, в котором он чувствовал себя вольно, точно рыба в воде. Ни Йин, ни даже сам Владыка демонов, не смогли бы поймать там шустрого и изворотливого мальчишку.

Просыпаясь с первыми лучами солнца, Гоу шёл на рыночную площадь, которая, в действительности, представляла собой небольшой клочок земли, покрытый вонючей жижей. Остановившись у одной из деревянных стоек с овощами, он терпеливо ждал, пока кому-то понадобятся его услуги.

Мальчик так привык к окружающим его запахам, что уже начал считать их частью себя, но сегодня, встретив богато одетого бессмертного, чудом попавшего на рынок вместе с толпой крестьян, Гоу почувствовал, как в его теле, с силой задевая внутренние органы, шевелится большое завистливое чудище, чешуя которого неприятно щекочет нутро, реагирующее рвотными позывами на зловоние, царившее на рынке.

Подгоняемый болью в желудке, Гоу прыжком поднялся со своего места, устремившись к выходу. Сердце его бешено колотилось, а ладонь, мёртвой хваткой сжавшая нефрит, вспотела, покрывшись скользкой влагой, но Гоу этого не замечал. Сейчас пред его глазами висело марево, образованное золотым светом падающих с неба монет, звон которых тонул в жидкой грязи под его ногами.

Гоу бежал, а мысли его кучкой влажных дождевых червей копошились в голове. Треск, издаваемый ими, медленно расползался по телу, проникая под кожу. Их рой суетливо вился у него в черепе, беспрестанно нашёптывая то, что сам Гоу предпочёл бы никогда не слышать. С каждым новым шагом зависть всё прочнее укоренялась в его сердце, неумолимо подгоняя его вперёд.

– Гоу! – окликнул его знакомый торговец сладостями, – хочешь немного цзунцы?[4]

Но мальчик не услышал слов, обращённых к нему добросердечным стариком.

– Хочу стать человеком, – шипел он себе под нос, задыхаясь от быстрого бега. – Хочу быть человеком!

Споткнувшись об увесистый булыжник, так некстати попавший ему под ноги, Гоу по инерции пробежал ещё какое-то расстояние, прежде чем рухнуть на колени, потеряв равновесие. Выронив нефрит в пыль, он прижал к ушам трясущиеся ладони, раскачиваясь вперёд-назад. Ноги, разбитые в кровь при падении, нещадно саднило, но Гоу, это было только в радость, ибо с тех пор, как он остался совсем один, некоторые ощущения его покинули, в том числе – вкус и осязание.

Желая почувствовать хоть что-то, Гоу каждодневно истязал свой желудок, поглощая самые острые и солёные закуски, какие только можно было найти в Инь Чжу, но все его попытки оставались тщетными. Более того, через какое-то время после потери вкуса, он полностью утратил чувствительность к какой-либо боли. Всё то, чем Гоу жил до сих пор, отныне казалось пустым и тщетным. Еда не приносила никакого удовольствия, а страх и осторожность теперь оказались вытесненными желанием быть избитым до полусмерти.

Встретив на рыночной площади Чжао Цзуна, Гоу с удивлением обнаружил, что резкие слова заклинателя пробили его панцирь, добравшись до живого. Ему вдруг захотелось сохранить это чувство обиды и уязвления, которое привело в движение его сердце, впервые кольнувшее за последние несколько лет.

«И Цзин», – вспомнились ему слова матери, всю свою жизнь довольствовавшейся малым, – «не давай амбициям и жадности ослепить себя, иначе ты потеряешь гораздо больше, чем получишь».

– Этот недостойный сын просит прощения! – пронзительно выкрикнул Гоу. – Я сожалею о своём решении, но я так устал! Я хочу быть живым! Хочу быть человеком, а не собакой, которая ждёт подачки у ног своего Господина!

***</p>

Зима того года, когда Гоу впервые увидел пред собой стены столицы Бай Лао Ху, выдалась на редкость вьюжной и холодной. Северный ветер, от которого леденела в жилах кровь, разносил по воздуху клочья пушистого снега, похожие на маленьких белых кроликов. Изредка его завывания стихали, чтобы затем раздаться вновь с удвоенным, почти утробным рычанием голодного зверя, рыскающего по лесу в поисках добычи.

Приблизившись к воротам, Гоу остановился.

«Назад пути не будет», – подумал он, занеся ногу для следующего шага. «Войдя в Лоян, я уже не смогу отступить назад».

Ему вспомнилась жадная ухмылка заклинателя, и Гоу содрогнулся от отвращения, внушаемого ему этим статным мужчиной в безвкусных одеяниях, стоивших больше, чем жизнь любого из рабов, выставленных на рынке для продажи.