Том 1. Глава 10. Сладкий апельсин теряет вкус (1/2)

Годы, проведённые Бай Цзы Фэном в Лан Гэ, за которые ему пришлось пережить сорок девять случаев извлечения сердца, оставили на нём свой отпечаток, заметный лишь при близком рассмотрении. Он по-прежнему танцевал, принося хорошую прибыль Южному Саду; время от времени беседовал с Ян Лэ, односложно отвечая на её вопросы; но внутри него будто что-то надломилось, как если бы глубокая трещина прошла сквозь его несуществующее тело, разделив его на две части.

С самой первой ночи Да Бань Цзе в нём укоренилось чувство голода, по силе сравнимого с голодом проклятых, пожиравших его живьём. Несмотря на отсутствие желудка, Бай Цзы Фэн всё время хотел есть. Ему казалось, что пища может избавить его от внутренней пустоты, хотя, в действительности, это было не так. Он долгое время был мучим отчаянным желанием набить живот, которое не оставило его даже в новой оболочке, которую он занял стараниями Богини Лань Фэй.

Праздник Юань Сяо Цзе, навевающий на Бай Цзы Фэна не слишком радостные воспоминания, вскоре закончился, позволив ему вздохнуть с облегчением. Ещё какое-то время он постоял в переулке, опасаясь, что наёмник, столь любезно расправившийся с одним из его заклятых врагов, в чьём теле он теперь находился, может вернуться, но убийца исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь шлейф необычных благовоний, отдалённо напоминающий смесь жжёного кедра и жасмина. Рана, нанесённая наёмником, заметно кровоточила, но она показалась Бай Цзы Фэну сущим пустяком, не заслуживающим того, чтобы обратить на него внимание.

Когда первые лучи восходящего солнца окрасили небо в золотистый цвет, Бай Цзы Фэн бережно обтёр лезвие Юэ Гуана краешком одеяний, внимательно в него всмотревшись: в узкой полоске серебра отражались глаза юноши, которого он прежде никогда не видел. До того, как попасть к нему в ученики, Цао И Цзин был безродным бродягой. У него не было иных родственников, помимо самого себя, и Бай Цзы Фэн рассудил, что его новое тело могло принадлежать лишь одному из сыновей, порождённых девятнадцатым за время его отсутствия.

Внезапно оказавшись в теле отпрыска Цао И Цзина, он немного растерялся, увидев перед собой улочки совершенно незнакомого города, но потом, справившись с волнением, вложил меч в ножны, направившись к рядом стоящему Се Ину, – Бай Цзы Фэн отнюдь не собирался бесцельно блуждать по чужой провинции, тратя на это своё время.

– Дружище, – он ласково похлопал коня по крупу, услышав тихое ржание. Вытянув морду и прижав уши к голове, жеребец въедливо обнюхал протянутую ладонь, посмотрев на Бай Цзы Фэна. Он не выказывал никакой неприязни, но и принять его в качестве хозяина – также не торопился.

– Домой, – бывший дух погладил гриву, в которую были вплетены тонкие цветные нити. – Мы идём домой.

Се Ин внимательно вслушивался в его голос, будто сравнивая то, как он звучал раньше и сейчас, а потом ударил копытом по дороге и медленно вышел из переулка. Бай Цзы Фэн следовал за ним, рассматривая безликие здания, похожие одно на другое.

Двор, к которому, спустя четверть часа подошёл жеребец, стоял отдельно от клина серых лачуг с прохудившейся крышей. Он был просторен, с двумя вратами – парадными для гостей и боковыми для прислуги, за которыми виднелось несколько отдельных жилых построек. Бай Цзы Фэн даже сперва усомнился тому, что конь привёл его в нужное место, но ему навстречу уже семенил старичок крайне благодушного вида, – не иначе как слуга из поместья.

– Молодой Господин Цао! – дед низко поклонился его скромной персоне. – Мы ожидали Вас ещё минувшим днём! Вы сообщили, что собираетесь приехать в Инь Чжу, а затем бесследно исчезли. Если бы с Вами что-то случилось, Верховный заклинатель три шкуры бы с меня спустил, – добавил он, вздыхая.

«Верховный заклинатель?» – подумал Бай Цзы Фэн. «Судя по всему, он является хозяином сего поместья. Может ли быть, что это – Цао И Цзин?», – он сделал для себя мысленную пометку перепроверить это, когда будет подходящее время.

Заметив дрожащие от волнения плечи старика, Бай Цзы Фэн почувствовал жалость к несчастному слуге, которого вполне могли наказать, помедли он ещё с возвращением.

– Я совсем забыл про Юань Сяо Цзе, – он приветливо улыбнулся, стирая с лица остатки всякого недовольства. – Решил полюбоваться празднованием и потерял всякий счёт времени. Прошу прощения, что заставил всех волноваться.

– Молодой Господин Цао, негоже Вам извиняться предо мной! – старик поднял голову, заметив, в каком состоянии находятся одеяния его хозяина. – Как так вышло, что вы ранены? Пройдёмте, скорее, в дом, я разбужу лекаря, чтобы он Вас осмотрел!

– Это всего лишь небольшая царапина, которая не нуждается в лечении. Разве что, – Бай Цзы Фэн помедлил, вспомнив, что не знает расположение комнат, равно как и имён слуг, – я очень устал с дороги и хочу отдохнуть. Вот – он протянул деду Юэ Гуан, – отнеси меч в мои покои.

Следуя за слугой, он пересёк двор, войдя в покои, изобилующие всевозможными предметами искусства. Всюду громоздились фигурки животных из золота и цветы хрупкого глазированного стекла, а стены пестрели довольно известными картинами разных стилей, совершенно не сочетающихся между собой.

В одной из них Бай Цзы Фэн безошибочно узнал работу У Дао Цзы[1] «Восемьдесят семь небожителей», рядом с которой красовался триптих, со всех сторон изобразивший танец нагой красавицы, и ему на мгновение показалось, что бессмертные, обращённые к деве лицом, смотрят на неё с нескрываемым возмущением.

В комнате имелось всё, за исключением вэнь фан сы бао[2] – истинных драгоценностей любого порядочного и благовоспитанного человека, и Бай Цзы Фэну подумалось, что её обладатель был напрочь лишён чувства прекрасного. Стаскивая всё подряд в свою нору, он оставлял вещи покрываться паутиной и плесенью в полном забытьи.

Старик положил ножны на столик у двери, собираясь удалиться, но Бай Цзы Фэн жестом остановил его.

– Дедушка, нет ли у нас свободных покоев? – спросил он.