Том 1. Глава 7. Море начинает разливаться шелковичными полями (1/2)

Глядя на спину удаляющегося незнакомца, Бай Цзы Фэн не смог удержаться от ответной колкости.

– Вы пожалеете о том, что сказали мне сегодня, Господин! – крикнул он изо всех сил. – Когда-нибудь мы встретимся вновь, и Вы захотите, чтобы я станцевал для Вас, но я этого не сделаю ни за какие деньги!

Столкнувшись нос к носу с бессовестным демоном, посмевшим сравнить его с собакой, Бай Цзы Фэну стало совсем худо: нахальный незнакомец прошёлся по его давно набухшей мозоли, или, вернее сказать, с удовольствием станцевал на ней, дабы задеть посильнее[1].

Бай Цзы Фэн был огорчён, но у него не было ни времени, ни тела, дабы изливаться слезами, точно родник на пике Син Шань[2], а посему, погоревав пару мгновений, бывший Глава Бай Лао Ху спешно вернулся к исходной позиции, несмотря на охватившую его ярость.

Единственным, что у него осталось, была гордость, и Бай Цзы Фэн не был намерен так просто её лишиться. Вместо того, чтобы отнестись к оскорблению снисходительно, уличив говорящего в явном желании задеть, Бай Цзы Фэн продолжал винить лишь себя. Груз на его плечах рос, обрастая новыми комьями снега, но Бай Цзы Фэн этого не замечал – чувство вины уже давно поселилось в нём, прогрызая извилистые лазейки, подобно плодовому червю, изъедающему сочный фрукт.

С того дня, как Бай Цзы Фэн впервые увидел в Нань Юане демона в человеческом обличье, его одержимость начала усугубляться, ибо он перестал тратить время на что-либо, кроме занятий танцами. Он не отходил от зеркала ни на шаг, внимательно наблюдая за выражениями своего лица, которые, по его мнению, могли сделать выступление безобразным.

Произнося имя девятнадцатого на завтрак, обед и ужин, Бай Цзы Фэн заставлял себя реагировать на него полным безразличием, до тех пор, пока на его губах не появилась улыбка, застывшая на них плотной восковой маской, которая, хоть и добавила его очертаниям явной мягкости, но не смогла избавить Бай Цзы Фэна от печали.

Его навыки как артиста медленно и верно улучшались, и вскоре наступил день, когда Бай Цзы Фэну предстояло впервые выступить пред гостями Нань Юаня, собравшимися в большой зале на первом этаже, где находилась небольшая сцена, окружённая столиками.

Накануне его дебюта в качестве танцовщицы Южного Сада, к Бай Цзы Фэну пожаловала сама хозяйка, которую он не видел вот уже несколько седмиц кряду.

– Ты до сих пор носишь эти лохмотья? – спросила Ян Лэ, будто только сейчас приметила, что Бай Цзы Фэн одет в то самое ханьфу, в котором он попал в Нань Юань. – Духи не могут изменить свой облик, и он сохранен таким, каким был в момент их смерти, но это не касается одеяний. Ты мог бы с лёгкостью заменить их другими, но не стал. Почему?

– Вы правы, – Бай Цзы Фэн внимательно оглядел замызганную ткань, и перед его глазами возникло окровавленное тело Главы Бай Лао Ху, распростёртое у ног девятнадцатого, – я мог, просто не имел на то желания. Но это – отнюдь не повод для беспокойства, Госпожа, я тщательно подготовлюсь к сегодняшнему вечеру, дабы ни один из приглашённых не покинул Нань Юань разочарованным, – он вскинул правую руку, наблюдая за тем, как по ней начинает расползаться полупрозрачная ткань, белее только что выпавшего снега, под которой виднелась рана, нанесённая ему Цао И Цзином.

По-прежнему улыбаясь, бывший Глава Бай Лао Ху осторожно провёл рукой по груди, наметив несколько косых линий, идущих от того места, где обычно располагается сердце. Следуя за движениями его пальцев, на ханьфу практически мгновенно появлялись тонкие бордовые струйки.

Казалось, будто они стекают прямо из дыры, оставленной Юэ Гуаном. Под взглядом Бай Цзы Фэна, рукава и подол его одеяний быстро покрылись пеплом, кое-где наслоившимся на алые брызги и кровоподтёки.

– Теперь Вы довольны, Госпожа? – спросил он, закончив. – Вне всякого сомнения, Вам хотелось бы видеть меня другим, но Вы нарекли меня именно «Лянь Хуа», что означает «лотос», чистый и прекрасный цветок, священный для Богов.

Но правда в том, – Бай Цзы Фэн тронул пояс, добавив возле него ещё одно кровавое пятно, – что в храмы лотосы приносят уже срезанными. Мало кому известно, что Божие цветы способна вырастить одна лишь грязь. Они плавают в её толще, как крохотные жемчужины, но она не делает их уродливее, а вызывает большее желание к ним прикоснуться.

Я мог бы выбрать лиловый шёлк, столь любимый здешними куртизанками, или – атласную лазурь, которая подчеркнула бы цвет моих глаз, но это всё… – Бай Цзы Фэн сделал многозначительную паузу, – давно уже приелось. Когда видишь что-то каждый день, оно очень часто надоедает, более приходясь не ко вкусу. Вы ведь согласны со мной?

Ответ на свой вопрос Бай Цзы Фэн услышал не от Ян Лэ – он прозвучал в восторженных возгласах демонов, пришедших поглазеть на нового работника Южного Сада, о котором до сих пор ходили одни лишь слухи.