Глава 34. Очень много фрустрации и чуть катарсиса. (1/2)

Дом Блэков уже успокоился, затихли крики, в которых угрозы перемежались с обвинениями, эльфы разместили постояльцев и обеспечили их всем необходимым. Добби по поручению Гермионы побывал в доме Грейнджеров, откуда притащил одежду и различные мелочи, необходимые для жизни.

Дэн и Эмма искупали Эмили и впервые за семь месяцев сами отмылись от грязи в огромной ванной, больше похожей на небольшой бассейн, пока Гермиона возилась с сестрой, по которой безумно соскучилась.

Потом был первый за много месяцев семейный ужин, который также обеспечил неугомонный Добби. Вот только атмосфера на этом ужине была далека от семейной. Гермиона медленно поглощала пищу и посматривала то на маму, которая всё так же молчала и только старалась прижаться к мужу, то на отца, который непроизвольно, судорожно сжимал кулаки… Измождённые лица и общий потрёпанный вид родителей, и это несмотря на принятую ванну и свежую одежду, заставлял сердце девушки сжиматься от боли и непроизвольно вызывал слёзы. Болезненная реакция мамы, которая дёргалась каждый раз, когда в комнате по той или иной надобности появлялся Добби, тоже не внушала оптимизма — магия надолго, если не навсегда, перешла для Грейнджеров в разряд смертельно опасных вещей. Как бы ей ни хотелось поговорить с родителями, выяснить у них, как они жили всё это время, что с ними произошло, но здравый смысл подсказывал, что в данный момент этого делать не нужно. Как и не стоит им рассказывать всё то, что произошло с ней за это время. По крайней мере — сейчас. Но Мерлин, как же ей хотелось выговориться, выплеснуть из себя всю ту боль и страх, с которыми она жила весь этот год.

— Что с нами будет дальше? — довольно агрессивным тоном спросил её отец, внезапно прервавший напряжённое молчание.

— Я не знаю, папа, — честно ответила Гермиона. — В Лондон вам сейчас нельзя, найдут. Если только покинуть страну… Но пока об этом говорить рано. В любом случае, вам нужно отдохнуть и набраться сил… — сказала она, на что Дэн саркастически хмыкнул, но Гермиона настойчиво продолжила: — Здесь нам всем ничего не угрожает…

— Мы здесь в плену… — прервал её по-прежнему мрачный отец.

— Папа! — Гермиона была поражена. — Почему ты так говоришь?!

— Ну, этот, Гарри, — в голосе отца была горечь, обида, усталость, — сказал, чтобы мы не выходили из комнат…

— Папа, — перебила его Гермиона, — дело в том, что этот дом…

Она хотела было сказать, что он принадлежал тёмной семье и поэтому опасен, но за последний год граница между Тьмой и Светом в её сознании размылась весьма сильно. Где начинались одни и заканчивались другие и в чём принципиальная разница между теми же Малфоями и, к примеру, Уизли и Маклаггенами — девушка уже не понимала и решила ограничиться общими словами.

— Долгие века принадлежал старому роду магов. И здесь вы случайно, — она выделила это слово голосом, — если будете одни, можете с чем-нибудь столкнуться, с чем-то, что вас напугает или может причинить вам вред. Вы не обладаете магией и не сможете справиться даже с самыми безобидными на взгляд мага вещами. Гарри дом достался прошлым летом, по наследству от крёстного, и у нас с ним не было времени и возможностей досконально всё проверить!

— Но он же запретил и этим, как их, Малфоям, покидать комнаты! — Дэн всё еще кипел от возмущения. — Они-то волшебники…

— Там… Всё сложно, папа! — Гермиона вздохнула и продолжила: — С точки зрения Гарри, да и с моей тоже, если разбираться по существу, Драко Малфой его предал! У них была договоренность, и он её нарушил, скрыв смертельно опасную информацию обо мне, так что… — Гермиона умоляюще посмотрела на родителей. — Папа! Мама! Я обещаю, я всё вам потом расскажу!

— Почему потом? Почему не сейчас? — настаивал на ответе отец.

— Сейчас вам нужно отдохнуть! А этот разговор, мало того, что не из лёгких, так ещё и, чтобы вы действительно всё поняли, не на десять минут. Папа! — Гермиона немного повысила голос. — Вы же с мамой врачи! Вот просто представь себе, что вас освободил не Гарри, а полицейский спецназ! Что бы с вами дальше происходило? — девушка внимательно посмотрела на родителей. — Правильно, дальше «Скорая», больница и лечение. И никаких разговоров и переживаний! Я действительно всё вам расскажу, когда вы отдохнёте и придёте в себя, — она умоляюще посмотрела на родителей. — А сейчас, вот, — она выставила на стол четыре флакончика, по два перед каждым. — Это Умиротворяющий бальзам и Зелье для сна. И то и то — безвредно для вас, я уточняла. Ближайшие аналоги — это седативное и снотворное, только без побочных эффектов. А завтра я для вас подберу укрепляющие и восстанавливающие зелья.

— Милая, — мягко сказала Эмма, взяв за руку всё ещё кипящего мужа, стараясь его успокоить и притормозить, — спасибо тебе. И… — женщина понимала причины внезапной агрессивности мужа по отношению к Поттеру, но понимала их безосновательность, да и уже успела заметить далеко не дружеские отношения своей дочери с этим парнем. — Передай нашу благодарность Гарри…

Постепенно старинный особняк погружался в сон, как вдруг на третьем этаже скрипнула дверь, в которую проскользнула изящная фигурка, лёгкой походкой прошедшая несколько метров по коридору и потянувшая рукой очередную дверь.

Гарри, закрыв глаза, стоял в душе, расслабленно уперевшись головой в кафельную стену, наслаждался тёплыми тугими струями, бившими по коже, и буквально физически ощущал, как горячая вода смывает с тела не только грязь и кровь, но и как вместе с ними стекает тяжесть этого, такого длинного и напряжённого дня. Он чувствовал, как будто вместе с грязной мыльной водой в сток уходит и тот ужас, тот плотный, как будто свинцовый комок, возникший у него внутри сегодня утром, когда он сначала увидел метку на Гермионе, а буквально вслед за этим — довольную и ухмыляющуюся убийцу крёстного… Уходит, оставляя внутри него какую-то лёгкую опустошённость… И что-то ещё, то, чему подобрать адекватное название он вот так вот сразу не мог. Это было странно, непонятно и, честно говоря, немного его пугало. Как бы то ни было, но за прошедшие двое суток он сам, своими руками убил почти дюжину человек… А как же «раскол души из-за убийства», о котором так любил порассуждать Дамблдор? Впрочем, с учётом всего того, что с ним произошло, того, что Гарри узнал с момента смерти Сириуса — всё, что говорил Дамблдор, можно было смело делить, минимум, на пять, и то — ещё подумать, а стоит ли руководствоваться полученным результатом?

То чувство, что его сейчас наполняло, можно было обозначить, как… Облегчение? Лёгкое чувство удовольствия? Или даже… Чувство радости? Нет, не от того, что он убил этих мразей. Нет! Радость, что он жив! Радость, что он смог спасти свою любимую. Что спас не только её, но и её семью. Что по крайней мере сейчас они все в безопасности, и что бы там ни было дальше, он постарается сделать всё, чтобы Гермионе и её семье больше ничего не угрожало… И это было, чёрт побери, здорово! Это было для него главным! Не то чтобы его сейчас совершенно не трогали убитые. Но…

Гарри закрыл воду, вытерся и вышел из душа… И теперь, сидя на кровати в полутёмной комнате Сириуса в одной футболке и боксерах, меланхолично крутил в руках палочку и продолжал пытаться осмыслить всё, что сегодня произошло, а главное — своё отношение к произошедшему. Он вспоминал свою реакцию тогда, на Рождество, после дома Боунс, как его тогда трясло и полоскало… А вот сейчас… Неужели он так ожесточился, что может вот так спокойно убивать, не видя в противнике человека, а воспринимая его лишь как мишень? Как препятствие, которое нужно устранить, переступить через него и идти дальше? Или дело в том, что конкретно эти воспринимались им как угроза любимому человеку, которую необходимо уничтожить любой ценой?

Вообще, когда он понял, кого ещё держат в подвале Малфой-Манора кроме Гермионы, он едва не впал в неконтролируемую ярость. Вдруг всё стало понятно, будто чёрные очки с глаз сняли. И метка на её руке, и её странное поведение в Хогвартсе, и в последнее время — летом. Хотелось поднять всех убитых и убить снова. А потом ещё раз и ещё… Поэтому для него, как ни странно, ничего отвратительного в таком взгляде на окружающий мир не было. Но вот остальные… Он ведь видел, как на него посматривал мистер Грейнджер… Считает, наверное, что он психопат, убийца, недостойный его дочери, и как ему справиться с этим? Впрочем, об этом можно подумать и завтра…

Дверь комнаты, как ему показалось, оглушительно скрипнула, вырывая из тяжёлых размышлений, и его рука с палочкой рефлекторно дернулась навстречу. В комнату неуверенно зашла Гермиона и остановилась, обхватив себя руками. Она явно ожидала каких-то слов, но Гарри молчал, глядя на неё. Девушка сейчас хоть и выглядела заплаканной, но было видно, что с неё будто сняли тяжёлый груз. Гарри опять мысленно выругался — Мерлин, как же он был слеп! Хотя, с другой стороны, Гермиона ничем не давала понять, хоть намёком, что с ней на самом деле происходит, да и не могла из-за Обета, а её состояние вполне объяснялось обрушившейся на девушку правдой о «чудном волшебном мире», буквально ошеломившей их в последний год. Что он ещё мог сделать? Спросить у Малфоя: «Эй, Хорёк, а ты не знаешь, что с моей девушкой?» Разве он мог хотя бы предположить себе такой вариант развития событий? Мысли о Малфое, который знал, знал, сволочь, и молчал, вновь подняли с глубины души что-то тёмное и мерзкое. Хотелось прямо сейчас сорваться и…

— Гарри? — неуверенно окликнула она. — Можно войти? — голос девушки был тревожным и взволнованным.

— Что? — очнулся он от задумчивости. — Да, конечно, прости. Я думал, ты с родителями?

Она подошла и села на кровать рядом с Поттером, положив подрагивающие руки на колени.

— Я была, — кивнула она. — Им сейчас тяжело, и я дала им зелья… — и в который уже раз за этот день у девушки на глаза навернулись слёзы, она всхлипнула.

— Эй, ты чего? — встревожился Поттер, придвигаясь поближе и обнимая её за плечи. — Всё ведь уже хорошо. Ведь правда?

— Ты меня ненавидишь, Гарри?

— Мерлин, что? Что ты такое говоришь, Гермиона? — опешил Поттер. — Я уже сказал тебе, что в том, что произошло, нет твоей вины, только моя! И, конечно, я тебя не ненавижу! — видя, что его слова не приносят желаемого эффекта, он решил зайти с другой стороны. — Подумай своей невероятно умной головой, разве стал бы я нестись в Малфой-Манор, ненавидь я тебя? — Гарри гладил спину сидящей рядом девушки. — Я люблю тебя, ты ведь знаешь?

— О, Гарри… — она развернулась и сдавила его в объятиях. — Гарриии… — разрыдалась она ему в плечо.

Гарри перетащил её к себе на колени, и она обвила его ногами и руками, вжимаясь в парня, которого, как казалось ей этим утром, потеряла навсегда. Будто кто-то открыл шлюзы, и подавленные переживания, боль, страхи и чувство вины, которые она сдерживала с Рождества, хлынули наружу, срывая барьеры сдержанности и маски уверенности в себя, они затопляли её будто лавина, перехватывая горло, не давая дышать, заставляли цепляться в футболку Поттера до треска ткани.

Гермиона уткнулась ему в шею и рыдала в голос, вымывая голосом, криком, слезами весь тот кошмар, который ей пришлось пройти с Рождества в одиночку, одной! Присутствие Гарри тогда и расслабляло, и усугубляло её состояние одновременно. Она казалась себе преступницей, воровкой и обманщицей, которая пользуется им, а сама врёт, врёт и врёт!

Девушка уже скатывалась за границы адекватности, но Гарри не мешал ей, не пытался успокоить, ему каким-то подсознательным чувством казалось, что она должна выпустить все это из себя, что это нужные и полезные слёзы. Всё, что он мог сделать — это держать её в объятиях и шептать что-то ласковое на ухо.

Проклятый Обет и невозможность из-за него раньше рассказать Гарри о происходящем после его исчезновения сыграл с девушкой странную шутку — она говорила и не могла остановиться. Гарри слушал, как она прерывающимся голосом рассказывала ему о кошмарном рождественском вечере, о том, как она себя чувствовала после Рождества, какой ужас испытывала, проверяя чары, наложенные на родителей, и как ей было невыносимо стыдно обманывать его. Рассказала про Малфоя, про их разговоры, планы, чем они с ним занимались и к каким последствиям это привело. В этот момент парень с трудом сдержался, чтобы не пойти и не убить презренного хорька. Гермиона говорила и говорила, рассказывая и жалуясь, чувствуя лишь поддержку и участие, которые давал ей Гарри, ни в чем её не обвиняя, отчего ей становилось ещё хуже…

— Миона, милая… Прости… Это я во всём виноват…

Эти прерывающиеся слова любимого как будто что-то перемкнула в мозгах у Гермионы. Она вскинула голову и с возмущением посмотрела в глаза парню.

— Гарри! Как ты можешь такое говорить? Ты не виноват, что ещё до твоего рождения одна шарлатанка изрекла это глупое невнятное пророчество! И уж ты тем более не виноват, что два могущественных мага непонятно с чего решили, что именно ты должен убить одного из них, пока остальные могут ничего не делать! Ты не виноват, что один из них сделал тебя сиротой, когда тебе было чуть больше года! — Гермиона перевела дыхание и гневно продолжила: — А второй засунул тебя в твой персональный концлагерь! Гарри, если ты забыл, то я тебе напомню — ещё два дня назад ты был несовершеннолетним. Ты не имел права не то что колдовать! Ты даже не мог сам выбрать, где и с кем тебе жить и на что тратить свои деньги! Не попади Дурсли прошлым летом в тюрьму — ты бы и дальше жил с ними и ходил в обносках своего кузена. В чём ты виноват? В том, что рыжий, которого мы с тобой считали самым близким другом, стёр мне память, а директор, которому мы верили больше, чем родным, после этого подтолкнул меня к нему?

— Но, Гермиона, твоя семья… Это-то из-за меня…

— Гарри! — девушка возмущённо фыркнула. — Если ты забыл, то я напомню — меня и мою семью захватили тогда, когда мы с тобой даже близко друзьями не считались, и об этом болтал весь Хогвартс. Так что прекрати считать себя причиной всех бед на свете!

Поттер, почувствовав, что выговорившись и выплеснув бушующие чувства в этой вспышке гнева, девушка начала понемногу затихать. Он неторопливо и нежно развернулся и опрокинул её на постель, не размыкая объятий.

— Гарри…

— Тшшш…

Сцеловывал он слёзы с её лица. В этом действии не было никакого интимного подтекста, одна лишь нежность и утешение с поддержкой. Гермиона расслабилась и, закрыв глаза, наслаждалась нежными прикосновениями, она вдруг поняла, что так спокойно и безопасно она себя не чувствовала уже очень давно. Просунув руки под футболку парня, Гермиона нежно провела ладонями по его спине.

— Мерлин, как я хочу тебя, милая! — выдохнул парень.

— Гарри, не оставляй меня, — выдохнула Гермиона, — пожалуйста!

— Я никогда не оставлю тебя, — он ещё сильнее прижал девушку к себе.

Она чувственно застонала, ощутив его руку на своей груди.

Очередной поцелуй задел краешек её губ, и вздрогнувшая Гермиона потянула ткань вверх, ей хотелось быть ещё ближе, хотелось слиться всем телом с любимым, чтобы между ними не осталось больше никаких тайн и недоговорённостей, лишь нагие, взаимно открытые души и такие же обнажённые тела. Футболка упала рядом с ней, сил больше не было. Гарри аккуратно стащил с подруги квиддичную майку с надписью «Поттер» на спине, которую она надела после душа, она охнула, когда его рука сжала её грудь. Она посмотрела ему в глаза и увидела жажду, он хотел её, жаждал, это выносило мозг Гермионе.

Она обняла Гарри за шею, привлекая ближе и обдавая его губы горячим дыханием. Казалось бы, они целовались совсем недавно, не прошло ещё и суток, но, Мерлин побери, какую огромную разницу ощущала Гермиона. Те поцелуи были с оттенком безумия, голода и расставания с жизнью, своей или его, по-настоящему прощальные поцелуи. Эти же соединяли их воедино, обещали и успокаивали, дарили надежду на будущее.

— Я люблю тебя, Гарри! Так сильно! — выдохнула Гермиона, прижимаясь к нему.