21. Недоразумение (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) (1/2)

— Лей ещё.

Тихий голос вырывает Сфинкса из его мыслей резко и беспардонно. Он наклоняется послушно, надеясь, что грабли не переклинит, переворачивает огромное ведро с тёплой водой, задевая из-за неудобной позы чужую шею.

В кои-то веки чистую.

Сфинкс улыбается, думая, что Слепого удар бы хватил, узнай он, что его крохотную копию здесь бесчеловечно заставляют отмывать жуткие пакли, которые он с какого-то перепугу звал волосами. Да ещё и с тем условием, что горячую воду по древней летней традиции отключили.

Склонившийся над раковиной мальчик трёт глаза и брезгливо фыркает. Сфинкс чуть хмурится: попало мыло, похоже. В глаза, в нос, в рот и в уши. К воде и к мылу этот ребёнок непривычный, ничего удивительного.

— Всё, — мальчик выпрямляется, отплёвываясь.

Как промокший щенок, невольно ассоциацией проносится в голове.

— Не всё, — Сфинкс снова наклоняет ведро, щедро поливая неожидавшего от него такого предательства ребёнка остатками воды. — За ухом пену оставил.

Мальчишка послушно трёт ухо, после чего поднимает голову на Сфинкса. Терпеливо ждёт, пока взрослый, намучившись своими скрипучими протезами с пустым ведром, повернётся к нему.

— Ты мне весь пол залил, — ворчит Сфинкс.

Ерошит пушистым махровым полотенцем мокрые волосы, скручивает на голове огроменную улиточку, пряча туда тёмные пряди. Отступает на шаг назад, придирчиво осматривая это измученное произведение искусства. Картина и впрямь маслом: лицо раскрасневшееся, ещё и плечи разодранные. Сфинкс вздыхает с таким терпением, которое требуется непременно, если уж взялся воспитать с детских лет вот… это вот.

— Опять свои болячки чесал? — строго спрашивает он, подталкивая ребёнка к выходу из ванной и швыряя ему футболку. — Я сколько раз тебе говорил, что нельзя так делать?

— На них твои слова не действуют, вот они и чешутся, — с пафосом изрекает недоразумение и морщится.

— На тебя тоже не действуют? — сердито щурится Сфинкс и качает головой, глядя на попытку ребёнка просунуть увеличившуюся в два раза из-за улиточки голову в футболку.

— Они чешутся, — с капризным упрямством бурчит он и всё-таки продевает голову в воротник.

Ещё бы не чесались. Воспоминания, тем более, если их не было, всегда чешутся. Где-то на подкорке мозга. Забавно, правда, что Дом наградил этого ребёнка своими отметинами, заразив его в Наружности, даже никогда и не открывая перед ним свои двери.

Сфинкс мотает головой, чтобы прогнать навязчивую мысль, что, может быть, своим малость эгоистичным поступком он нарушил что-то за пределами досягаемости его разума. Сначала надо позаботится о потопе в ванной, а со странностями вселенной он попозже разберётся.

Он устаёт за день, опускается на диван. Прайм-тайм предлагает что-то очень-очень скучное, поэтому каналы на пульте перещелкиваются чисто на автомате.

— Что ты смотришь?

Сфинкс поворачивается к подкравшемуся к нему ребёнку. Тот поднял голову, мёртвыми глазами уставившись в пространство над головой Сфинкса. Стоит и нагло грызёт что-то, что Сфинксу, кажется, следовало выбросить из холодильника неделю назад, и с любопытством ждёт ответ.

— По телеку ничего интересного, — говорит старший устало. — Просто чтобы мозг отвлечь.

— От чего? — ребёнок залезает на диван, из-за чего заботливо свёрнутая на голове улиточка на голове падает.

Сфинкс считает до десяти, потому что этот ребёнок — не тот Слепой, с которым он рос бок о бок вместе, и ему под зад пинка не дашь, если выбесит. Поэтому с напускным спокойствием он стягивает с чужих волос полотенце и кидает на спинку дивана.

Сушиться потом повесит. Он только что убрал ванную и не собирается вставать с дивана. На сегодня подвигов хватит.

— Можно я с тобой? — не дождавшись ответ на свой вопрос, ребёнок сворачивается где-то у его коленей, задевает неприятно холодными и мокрыми волосами бок и пялится в никуда.