Глава 37: Из огня да в полымя (1/2)

Я всё ещё сидела на полу и приходила в себя, прислушиваясь к ощущениям своего организма. Почему-то я чувствую себя сонной и плохо выспавшейся... но я не могла сейчас спать. Я же только что была в горной реке! Ощупала себя – одежда сухая, волосы тоже. Оглядев знакомую комнату – шкаф, стол, кровать, пуфик, окно, – я резво вскочила на ноги. В глазах позеленело от отлившей от головы крови, но я не обратила на это внимания, слишком была занята. Протопала голыми пятками по деревянному полу, вытащила из ящика стола блокнот, с шелестом полистала его – в нём не было ни единой записи. Ни словечка о походе, и даже страницы ещё не смятые. В сердце что-то защемило и начало душить меня. Я развернулась и подскочила к кровати. Время, нужно посмотреть время. И дату... Время и дата были совершенно неожиданные:

14:10

01.11.06. СР</p>

– зато они были более похожими на правду, чем те, что были у меня во сне. Насколько я помню, я легла часов в шесть утра после возвращения из дома Джо, и просто никак не смогла бы встать рано утром... Нет, всё же постойте. Наш поход просто не может быть сном. Всё же было так правдоподобно! «Сны тоже бывают правдоподобны» – сказала мне моя логичная половинка мозга, но я упрямо не желала с ней соглашаться. Согласиться с тем, что это был сон – значит отбросить себя и свою дружбу с ребятами на несколько километров назад... Как же это было потрясающе: мы были буквально одной семьёй, убегали от монстров, жили в передвижном домишке, купались в настоящем море. И в поле гуляли. И костёр этот... Боже, а как же Гриф?! Мы же в этом моём чёртовом сне практически перешли из разряда друзей в нечто большее... И неужели теперь всё надо делать заново? Заново признаваться в любви и заново видеть, как он вспоминает Доминику?.. А вдруг здесь, в реальности, он вовсе меня и не любит? Всё же мой сон мог устроить всё так, как угодно мне. А ведь мне хочется, чтобы он любил меня в ответ... Господи, ну за что?..

Я упала на кровать, упёрла локти в колени, а ладони – в лицо. Надо вспомнить всё, что там было. Вспомнить, пока оно не забылось. Я с усердием отличницы восстанавливала у себя в голове хронологию своего мистического путешествия, но с каждым новым разом всё больше и больше теряла. Картинки воспоминаний уходили неведомо куда, проваливались и высыпались, как песок сквозь сито. Оставались только самые яркие мгновения, и их я записала в блокнот подряд, через запятую:

«Заезд в поле; рогатые твари, единорог; Дом Гермеса, феи; солончак; дождливый лес, эльфы, сирин; настольные игры и уроки игры на гитаре; подсолнухи; море; костёр; признание в поле; кошмары; сплав по реке».

В попытках вспомнить лица фей и Гермеса я себе всю голову сломала, но так и не смогла восстановить их. От Гермеса в памяти остался только необычный голос и размытый общий облик, а от фей так вообще одни одинаковые силуэты разных цветов...

Но это, конечно, огромная досада. Огромная и обидная, потому что даже обсудить этот сон с ребятами мне не позволено... Хотя, если это был всего лишь сон, то почему бы не рассказать, верно?.. Нет. Всё же деревня привила мне некоторую суеверность – ничего никому не скажу. Гермес так просил, хоть и не по-настоящему...

Не вылившиеся слёзы всё ещё душили моё горло, как висельная петля, и я беззвучно, содрогаясь, заплакала, видя перед глазами подсолнуховую поляну. На дворе снова слышался мерный стук топора о дерево, разговаривали люди, а внизу, на первом этаже, с кем-то громко и эмоционально трещала проснувшаяся мама. Её голос неразборчивым гулом шёл из-под деревянного пола и назойливо щекотал барабанные перепонки. И всё-таки, даже если всё произошедшее было только у меня в голове, я успела соскучиться по маме. Пойти к ней что ли?

Остановив слёзы, я вяло вытерла лицо рукавом хлопковой пижамы, тоскливо прошлась глазами по досчатым стенам и потолку. Потом подобрала с пола скомканное одеяло и принялась приводить себя в порядок. Надо жить дальше, надо брать себя в руки. «Ну даёшь, Ирма, так из-за снов расстраиваться! – убеждал меня разум. – Ты что, маленькая что ль какая?» Я бы и рада с ним согласиться, но...

Я приволоклась на первый этаж, всё ещё с недоверием относясь ко всему, что вижу – вдруг я и сейчас сплю? Кто теперь знает. Свет в люстре тепло горел, чайник оглушительно кипел, приглушённо бормотало радио, а мама со спутниковым телефоном с антенной у уха шаталась туда-сюда по кухне и заваривала себе кофе, параллельно что-то кому-то рассказывая:

– О-о-о, везёт же вам... А то: у вас-то тепло, мандарины, зелень – все дела. А у нас тут снег с утра выпал. Представь? Ну, сейчас правда уже растаял, но всё – зима, считай, начинается... Ага... Ага!.. И не говори...

– Доброе утро, – шепнула я ей. Мама дёрнулась от неожиданности меня сейчас увидеть и мило улыбнулась мне.

– Яйца варёные на столе, иди ешь, – прошипела она, отняв от щеки трубку.

– Угу... Мам, а мы точно не спим? Это всё – оно наяву?

Мама не поняла моего вопроса и, восприняв его как издёвку, покрутила пальцем у виска, а затем вновь затараторила в телефон:

– Да, слушай, мне такая идея нравится. Есть в ней что-то. Хорошо для финала будет, хоть и грустно немного. Я такой приём тоже иногда использую, знаешь. И после него некоторый такой флёр недосказанности остаётся...

«Флёр недосказанности» – тьфу, какая гадость. Почему нельзя это назвать просто – «открытым финалом»? Понятно и доходчиво даже для меня. Вот что я в маме не люблю, так это её любовь к специфичным словечкам. Словно она хочет казаться в глазах коллег умнее за счёт подобных выкрутасов. Я уселась за стол, погладив его ладонями, чтобы убедиться, что он не вымышленный, и принялась чистить яйцо на салфетку. Аппетит не торопился приходить даже несмотря на то, что в воздухе пахло бутербродами, чаем и пряниками. Чайник щёлкнул, докипев, а мама всё ещё болтала:

– Не думаю, что такое стоит прятать в стол, Маш. Это же такая идея необычная, ты не представляешь... Ну и что? И поскандальнее книги бывали!.. Ну что значит «для себя»? Что ты такое говоришь? В стол писать – не дело... Хочешь, я могу помочь тебе издаться? И никаких трудностей не будет. Трудностей бояться, знаешь ли – на свете не жить... Я знаешь, как свой роман долго издать пыталась? Весь Петербург исколесила!..

Я зажмурилась от какофонии, царившей на кухне, и всеми своими внутренними силами сдерживалась от того, чтобы не разбить в дребезги бурчавшее в унисон с мамой радио. Я, конечно, всегда знала, что мама любит заглушать тишину чем-либо, будь то музыка или беседа. Но чтобы настолько...

– С какого незапамятного года ты уже мучаешь свою книгу? – всё допытывалась до той несчастной Маши мама и приближалась с кофе к столу. Её рука, несшая чашку, опасно дрожала, поэтому я отодвинулась чуть в сторону, чтобы, если что, не быть облитой кипятком. Когда мама успешно села, зажав телефон плечом и ухом, я уже доскребла яйцо и жевала его без чая, без булки и без соли – впустую. Как-то всё грустно. Мне до сих пор не вернуться после того сна в реальность. Что же делать-то теперь? Как воспринимать всё то, что мне снилось? Как фантазию или же как какую-то мистическую проверку Гермеса?.. Кстати, второй вариант стоит учитывать... В тяжких раздумьях я подпёрла голову рукой и отрешённо наблюдала за мамой, как за самым шумным и подвижным объектом этой комнаты.

– Скинь ты мне на почту хотя бы отрывок своего романа. Я его оценю, когда домой приеду... Это уже через пару дней будет. Может – третьего, может – четвёртого ноября с дочкой уедем.

От таких новостей я вздохнула ещё тяжче, и мама даже глянула на меня с удивлением, мол не больна ли я. Но всё же она предпочла сначала завершить разговор с Машей, а затем разобраться со мной.

– ... Мальчишкам своим привет передавай!.. А-ха-ха, да, и тем мальчишкам тоже! Давай, дорогая, до скорого. Передам! Пока, – мама убрала тяжёлую трубку от уха и нажала на красную кнопку. – Ирма, привет тебе передали.

– От кого? Кто эта Маша? – безжизненно спрашивала я.

– Забыла ты её что ли? Это же та, с которой мы на Валаам позапрошлым летом плавали. Она тебе тогда понравилась... Ну из Еревана которая!

– А-а-а, эта? Твоя соратница-писательница? Поняла.

– Она самая... Нет, ты представь, – усмехнулась мама, глядя на трубку сквозь толстые линзы очков, – я всю неделю мучилась, не могла ни с кем на связь выйти, а сегодня вдруг вспомнила, что у меня спутниковый телефон был в сумке! Ну клуша, а?.. Ирма. Доча, ты чего такая кислая с утра?

– Да какое там утро? Пол третьего дня... Во-от чёрт! – всплыло у меня в голове воспоминание, и я с размаху хлопнула себя по лбу. – У меня ж встреча назначена!

– Какая ещё? – близоруко сощурилась на меня мама. – Свидание что ли?

– Да что ты в самом деле? Всё об одном и думаешь – будто я каждый день на свидания со всеми подряд хожу!

– Ну, ты уж не преувеличивай... Но правда, что я должна думать, когда ты с друзьями Грифа целые дни на улице?

– Ой, не говори мне сейчас про Грифа... – болезненно сморщила я нос.

– А чего? Вчера вечером вы, вроде, нормально общались. Не ссорились. Или я чего-то не знаю?

– Мне про него нехорошее приснилось...

– Поделишься? Вдруг я это тебе объяснить смогу?

– Нет, мам. Ты не сможешь. Я сама себе всю эту кашу объяснить не могу.

– Так – всё. Ирма, не суетись, – приказала мама, взяв меня за руку своей холодной сухой ладошкой. – Завтракать в спешке вредно. Расслабься и ешь, а пока всё не доешь, я тебя из-за стола не выпущу.

Я сделала хитрое лицо, затолкала себе остатки яйца в рот и показала маме открытые ладони, подразумевая, что я уже всё доела.

– Что ж ты? И без чая, всухомятку?

– Угу, – промычала я, поднимаясь.

– Да нельзя же так! Весь желудок себе испортишь! Будешь, как я, в сорок лет, каждый месяц на эндоскопию ходить и кишку глотать, язву залечивая! – пригрозила мне мама самым любимым своим страхом. Обычно оно на меня действовало, ведь процедура ФГДС действительно не из приятных, но сейчас я пропустила эту пугалку мимо ушей и всё равно не послушалась.

– Ну ма-ам, – протянула я, сведя брови, – время бежит, а мне ещё одеться нормально нужно и на голове что-нибудь соорудить. Не время для чая.

– С кем ты там вообще встречаться собралась? – проворчала мама, следя за моими перемещениями по гостиной одними глазами.

– С ними со всеми, в лесной хижине, в три, – я раздобыла расчёску, две резинки и встала напротив тёмного зеркала.

– Не знаю никакой лесной хижины... И вообще, что-то мне это не нравится. Зачем вам – ораве из десяти человек – тесниться в каком-то лесном домике? Чем там заниматься?

– Они мне не сказали, мол сюрприз, – я начала догадываться, в какую сторону клонит мамины опасения и сказала. – Мам, ну ты же говорила, что ты им доверяешь. Мы не будем там ничего плохого делать.

– Да знаю... Просто чаще всего в таких заброшках наркоманы собираются. Навидалась я этого лет десять назад, хватило по горло.

– Они не наркоманы и даже не пьют, – тут я, понятное дело, слукавила, но что поделать – я за друзей стою стеной. – В карты играть тоже не будем.

– Ну смотри... Воображуля, – улыбнулась она, глядя на меня в синих джинсах, зелёном свитере и с двумя длинными рыжими хвостиками, завязанными бархатными резинками. – Ты никогда себе такую причёску не делала.

– «Перемен требуют наши сердца», – ответила я строчкой из песни и подмигнула своему отражению. Ладно, может всё не так уж и плохо в моей жизни. Сейчас я всё-таки снова их увижу, и плевать, что они не были со мной в походе. Для меня – были, и точка.

Уличный пейзаж после яркого радужного поля казался мне подчёркнуто унылым. Серый, чёрный, белый, коричневый – вот основная цветовая гамма нашей деревни. Ну и зелёного немного по краям. Я брела, с отвращением и грустью перешагивая через замёрзшие лужи и жмурясь на белёсые тучи. Ёлки остро вонзались в небо и, казалось, что из-за этого из раненного небосвода вот-вот потечёт кровь. Мне на лицо капнуло что-то мелкое, и я с испугу и правда подумала, что это истекают продырявленные небеса. Но, как оказалось, это была всего лишь затерявшаяся в воздухе снежинка. Скоро опять повалит снег.

Я брела, а мимо меня брели высокие прохожие-сосны. Они не обращали на меня внимания, и я на них тоже. Насмотрелась я на них уже, до тошноты. И опять дежавю: я шагаю одна по лесу, без страха, с лёгким унынием и снова к друзьям в хижину. Вспомнив про них, я почувствовала на душе облегчение и зашагала бодрее. Интересно посмотреть на их лица после этой ночи. Точно ли им не снилось того же, что и мне? Или же они меня сейчас поймают прямо на крыльце и спросят в лоб: «Снилось поле? Снился поход? О, и нам тоже!» Такой исход мало вероятен, но он меня хотя бы развеселит и изгонит из головы тоску. Или где там тоска обитает? В каких органах?..

Вот уже и тёмная крыша видна из-за веток, и я чуть ли не бегом пустилась к крыльцу лачуги. А вдруг они и сейчас решат поехать в поход? Вдруг я и сейчас зайду к ним, а они будут читать берестяное приглашение Гермеса? Сердце рисковало выпрыгнуть у меня из горла, поэтому я плотнее сжала губы и рванула на себя входную, старую дверь. Где-то наверху орала готическая музыка. Слово «орала» по отношению к ней можно было употреблять во всех смыслах, так как и солист вопил до хрипоты, и сама громкость песни была выкручена на максимум...

– Бабайка!! – взревело у меня над ухом, и я чуть не упала на пол от неожиданности. Взвизгнула, обернулась и увидела наглую рожицу нашего главного пугальщика – Джокера. Весь в рыже-чёрных тонах и с чёрным плащом факира за спиной. Видок тот ещё. Ну шут – и всё тут.

– Джокер, твою ж дивизию... – пропыхтела я, схватившись за сердце. – Ещё раз такое сделаешь...

Джо засмеялся и сочувственно потрогал меня по плечу, увидев, как сильно я на самом деле испугалась.

– Я думал, ты слышала, как я подкрался. Пол же скрипел!

– Видимо, я начинаю глохнуть... И убери с меня руку, если жить хочешь.

– Понял, виноват! – тут же поднял обе руки вверх рыжий. – А мы там наверху сидим.

– А ты чего один внизу в таком случае? Меня караулил? – улыбнулась я, сложив руки на груди.

– Не обольщайся, дорогая Лисичка. Я здесь только что топил печку.

– Ого. А дрова у вас откуда?

– Я дома стыбзил, – легкомысленно отмахнулся он. – А если бы Гриф такое провернул, папаша его с потрохами бы съел...

– За глаза «папашу» Грифа ты, конечно, обзываешь, а перед ним самим стелешься и даже помощь свою предлагаешь, м? – заметила я торжествующе. – Чем ты это объяснишь?

– Инстинктом самосохранения, вот чем, – буркнул он, обидевшись. – Какая мне надобность препираться с Владимиром Вольфовичем? Я что, на самоубийцу, по-твоему, похож?

– Да ладно, ладно. Проехали. Не похож ты на самоубийцу – я просто свредничала. Неужели тебе одному это можно делать?.. Ну, что, пойдём к остальным?

– Да, пожалуй.

Когда мы с ним всходили на второй этаж, я с грустью заметила одну вещь: что Джо не показал ни единым намёком, что ему сегодня снилось что-то необычное... На площадке второго этажа музыка стала играть громче. В основном голоса доносились справа – из гостиной, – но и слева, из библиотеки, также кто-то бормотал. За нашими с Джокером спинами на стремянке корячился и ругался Дизель, выглядевший как всегда по-байкерски, разве что теперь у него на голове была картонная корона, скрывавшая его фирменный начёс.

– О, здрасьте пожаловали! – сказал он, увидев меня краем глаза. В руках у него был большой моток новогодних гирлянд, а в ногах лежала коробочка гвоздей и ржавый молоток. – Чуть не опоздала, Лиса!

– Привет, Диз. Но на что я чуть не опоздала? Мне объяснит кто-нибудь? Джо, ты вчера сказал: «Приходи» – но не сказал, зачем.

– Да Хэллоуин отпраздновать, ёжкин ты дрын! – всплеснул он руками, колыхнув свою мантию. – Мы хотели сначала тут посидеть, обсудить план, а потом сигануть куда-нибудь, в соседний городок. У нас их тут много – выбирай не хочу.

– А-а... А записка вчерашняя как же? – промямлила я. Джо и Диз переглянулись и сделали какие-то сконфуженные лица.

– Развалилась записка, – испустил Дизель вздох с потолка. – Обернулась в труху, как только Гриф вытащил её на свет.

– Вот же жалко, – и моё сердце словно придавило в груди булыжником. – А вы не успели посмотреть, что там было написано?

– Не успели, – показалась в дверях библиотеки Зелёная, – слишком быстро всё случилось. Раз – и записка стала мусором... Привет, Лиса.

– Привет, – попыталась я улыбнуться ей, но вышло неестественно, так как в душе я расстроилась. Надежды рушатся на глазах.

Песня в гостиной сменилась на другую, но на такую же пугающую. Готова что угодно ставить на то, что за пультом ди-джея у них посажен Каспер.

– Ты какао хочешь? – снова мягко зазвучала Зелёная, стоявшая на фоне книжных полок. Такая тихая и нежная, как зефир, но одетая снова в ту военную одежду с мужскими сапогами. – Оно у нас ещё осталось, как раз на тебя хватит. Настоящее, заварное, а не то, что в большинстве магазинов теперь продают.

– С-спасибо. Я буду. Если тебе не сложно...

– Ничуть, – улыбнулась она шире и прошла мимо нас с Джокером к лестнице. Ей на смену с первого этажа прибежал кучерявый и чуть лохматый Енот в необъятном свитере, чей взгляд был обращён на всех сразу.

– Слышите, ребят, а костюма-то нет.

– А может кто-то просто слепошарый? – изогнул бровь Джо. – Как его может не быть?

- А вот нет и всё тут! Я все ящики в доме перерыл, все комнаты облазил – ничего не нашёл... И вообще, почему я один его ищу?

– Да ладно тебе ворчать, Енот, – отозвался Дизель со стремянки. – Сейчас мы тебе поможем, только подожди пару минут...

– Ладно, ладно... О, надо же, Лиса пришла! – воскликнул Енот, наконец-то заметив меня.

– И тебе привет. А что за костюм вы тут потеряли?