Глава 35: Поле (Часть IV: Сумерки) (2/2)

– Ты не дослушала, – я замолчала, закрыв рот на полуслове. – Пойми... Доминика тоже сама о себе заботилась и тоже была «не ребёнком».

– Господи! – сказала я со смесью отвращения и крайнего удивления в голосе. – Ты что, всю жизнь теперь её вспоминать собираешься? У вас не удалось – да, жалко, но не стоит всех теперь под одну гребёнку с ней равнять.

– Я вас с ней вовсе не равняю – я про себя говорю! Я себе не прощу, если я и с тобой такое же сделаю!

– Так не делай, – голос у меня опять жалобно задрожал.

– «Не делай» – легко сказать, но ты всё равно от этого не застрахована. Всякое ведь бывает. Ты вот хочешь иметь детей в пятнадцать-шестнадцать лет? Думаю, что вряд ли, – я зажмурилась, сдерживая слезы, а Гриф снова смягчил тон. – Лиса. Лисичка, слышишь? Я просто не хочу тебе...

– Не хочешь мне зла, но ненамеренно его делаешь своими чёртовыми тараканами! – постучала я пальцем себе по виску и поднялась с земли, сердито отряхиваясь. Гриф смотрел на меня снизу щенячьими глазами, которые в этот раз на меня почему-то не влияли.

– Ты очень обижаешься, да?

– Честно – очень. Потому что это совершенно не дело: вспоминать Доминик из ста летней давности, когда находишься со мной. С ней было так, со мной могло бы быть по другому.

– Лиса, да стой ты, не уходи! – схватил он меня за руку и резво поднялся на ноги. А сильно он испугался моей обиды. Мне это даже немного льстит на подсознании... – Не сердись, прошу. Я просто такой: занудный, осторожный, вечно переживающий. Но это только потому, что я за твою жизнь трясусь больше, чем за свою!.. Останься, прошу.

– Не сходи с ума – я от тебя не на край света ухожу, а всего лишь домой.

– Ты меня ненавидишь теперь, да?.. Скажи, пожалуйста! Ты же сама была за честность!

– Я и сейчас за честность, Гриф, – выдернула я у него свою руку, но заговорила уже спокойнее. – Значит так: раз ты ещё пока не решился, не всё там в своей дурной голове передумал – то думай, я не буду тебя отвлекать... Я тебя не ненавижу – успокойся, – но я порядком расстроена, поэтому просто хочу уйти в дом и поспать.

– Можно я с тобой пойду? – упрашивал Гриф, судя по всему, чувствуя себя жутко виноватым.

– Нет, не надо. Я хочу одна пройтись, проветриться.

– Ну Лиса...

– Да не надо, не надо ничего, никаких извинений сегодня. Я устала. Давай отложим все разборки на завтра? Может с утра мы оба чего-нибудь надумаем и всё решим. Хорошо? Согласен паузу поставить?

– Согласен, – смиренно покивал Гриф и растроганно добавил. – Какая же ты всё-таки мудрая. Ты во многом мудрее меня, я тебе клянусь.

– Благодарю... Поэтому и послушай моего совета: останься тут и подумай наедине с природой. Готов ли ты... или не готов.

– К чему именно готов?

– Доминику из головы выбросить! – Гриф осёкся и понятливо кивнул. – Но лично про меня знай: я жду тебя, сколько понадобится, – и я, развернувшись к Грифу спиной, побрела к Дому. Я одна, и он – один...

Для всех, кроме Лисы и Грифа, этот вечер прошёл отлично. Где-то в третьем часу ночи костёр кое-как затушили, похватали подмышки пустые бутылки и шампуры и, шатаясь, побрели домой. Гостей еле уговорили переночевать в Доме и с большим трудом затащили их внутрь. Особенно тяжело пришлось со спящим старикашкой – его приходилось нести в восемь рук. Джо всё ещё пытался петь, а феи сразу, как попали домой, рухнули в кресла и уснули. Гермес быстро сгонял на верхние этажи, проверяя спальные места, но, спустившись обратно и увидев, в каком сейчас состоянии несчастные гуляки, он понял, что на третий и даже на второй этаж те подняться явно не смогут. Поэтому ему вместе с оставшейся парой трезвых людей пришлось озаботиться поиском матрасов и раскладушек, которые можно было бы расставить на первом этаже.

Отбой происходил разрозненно и сумбурно. Несколько раз ребята чуть не уронили друг на друга шкафы, несколько раз чуть не наступили друг на друга. Плохо проверили, всем ли хватило спальных мест, и просто рухнули, кто где попало. Некоторые уснули прямо за кухонным столом, некоторые в креслах, а некоторые даже на полу, завернувшись в тонкий плед. Кто-то захрапел через пять минут, мешая засыпать остальным. Лиса, избегая сегодня встреч с Грифом, поспешила лечь на диван лицом к спинке и накрыться шерстяным одеялом.

Недавно пришедший и мучимый совестью Гриф со вздохом решил её не трогать и с сиротским чувством на душе пристроился на одно из свободных мест, а именно на тонкий матрас на полу кухни. Где-то на столешнице догорала свечка, служившая всем находящимся на кухне ночником. Чуть-чуть была приоткрыта форточка, впускавшая пригорный воздух в комнату. Ворон Родя уснул на одной из потолочных жёрдочек, а Горбатый, пробормотав что-то наподобие: «А у меня раньше тоже такая птичка была...», положил голову на подушку и тут же засопел. Гриф, увидев, что все вокруг уже уснули или находятся в невменяемом состоянии, переоделся, стянув с себя тёплые вещи и облачившись в то, в чём он разгуливал днём в поле – те брюки и рубашка были вполне себе просторными и лёгкими, чтобы сойти за пижаму. Гриф улёгся и, содрогнувшись от очередного всхрапа Дизеля, окунулся в свои нелёгкие мысли...

Он лежал на спине и смотрел в тёмный потолок, не видя его над собой. Его взгляд был устремлён в прошлое, которое он так не любит из-за своих многочисленных ошибок, ведь теперь они – всему виной: отец, отношения с классом, Доминика...

Н-да, Доминика – это отдельная история: странная, тёмная, которую он до конца не может понять и которую, к своему несчастью, не может забыть. Он помнил многие её эпизоды, но все они были словно затуманенные. Гриф не может воспроизвести ни одного их разговора по памяти, но зато чётко, как вживую, видит перед собой её полуприкрытые бархатные глаза, и её винного цвета губы, и каштановые пышные волосы. Душой он понимал, что в этой девушке всегда было что-то сатанинское, но голове до этого не было дела. Голова каждый раз выключалась от чар этой дьяволицы, разум парализовывало, и Доминика получала над Грифом власть. Вела его за собой, как хищник свою загипнотизированную добычу. Вела дебрями с опьяняющим туманом и дурманными цветами. Лишала свою жертву совести, воли и здравого смысла – всё это только испортит вкус добычи, – а затем вершила свою долгожданную расправу.

Полумрак, душный воздух и неровное биение сердец царили в её тайном логове. Красные царапающие ногти хищницы, её струящиеся волосы, матовая гладкая кожа, освещённая лишь светом Луны, и обманчиво ласковый голос – всё это смешивалось в один бешеный, как горная река, бред...

Но с рассветом вся нечисть унимается – унималась и Доминика. Солнечные лучи, лившиеся из окна, разгоняли сотворённую дьяволицей магию. От неё не оставалось и следа, потому хищница стремилась скрыться с места преступления, собрать вещи и замести следы, чтобы никто не нашёл её укрытие и ни в чём зазорном её не заподозрил. Она бросала свою добычу наедине с вернувшимся сознанием и напоследок только целовала её в лоб со словами: «Спи, милый. Ещё рано»...

Звонко хлопнула от сквозняка форточка окна, и Грифа рывком вернуло в настоящее. Он снова увидел над собой деревянный потолок. По рукам и ногам у него бежали мурашки от реалистичности тех воспоминаний, сердце колотилось сильнее, а мышцы дрожали. Одна картинка у него в голове наплывала на другую и заставляла кровь циркулировать чуть ли не со скоростью гоночного болида. В таком состоянии попробуй уснуть... Гриф вздохнул и решил пойти умыться, чтобы изгнать из своей головы проклятую Доминику.

Встал, покачиваясь, нашарил рукой стенку и побрёл в коридор, перешагивая через друзей, фей и гостей-кочевников. Честно говоря, он не помнил, где именно в Доме Гермеса находится ванная, но он упрямо и необъяснимо верил, что если будет долго идти вперёд, то точно найдёт нужную ему дверь. Так, к слову, и случилось: он каким-то необыкновенным образом нашёл в темноте знакомую изогнутую дверную ручку. Осторожно, стараясь не шуметь, нырнул в ванную комнату и включил там свет (да, по какой-то причине именно здесь было проведено электричество...) Гриф торопливо обдал своё лицо ледяной водой из-под крана – это отрезвляло и быстро приводило разбушевавшиеся мысли в порядок. Не время ему сейчас о тех вещах ностальгировать...

«Боже, совсем я разучился себя в руках держать. Что же я творю?.. Что я творю всю свою глупую жизнь? Никому ведь никакого добра не сделал, а если и было хорошего немного, то оно ни за что не перекроет всех моих проступков: всех тех драк с поножовщиной, всех тех ссор с папой, всех часов с Доминикой... Ещё и над Лисой теперь издеваюсь. Сам же знаю, что ограждать кого-то от себя из любви ещё больнее, чем нелюбовь. Я дурак, я такой олух!.. Ну вот за что меня любить? Зачем она вдруг мною прониклась?..»

«Она сказала, что сразу, как только увидела, меня полюбила? Так и у неё это тоже из-за моего лица?» – Гриф, стоявший всё это время, уперевшись руками в раковину, поднял глаза на настенное зеркало и увидел своё уставшее, но всё равно (чёрт его возьми) красивое, не совсем мужское лицо с голубыми, сердитыми глазами и волнистыми волосами, как у сказочной Златовласки. «Это оно, ну конечно же! Оно и Лису околдовало. Оно всех околдовывает и пудрит им мозги. При виде меня все они думают, что я добрый и хороший. Что человек с таким лицом не может быть ужасным. А я так наоборот считаю, что только такие, как я, ужасными и бывают. У них сделка с Сатаной за такое лицо, у них нет ничего, кроме лица, кроме этой идеальной маски. И у меня тоже ничего нет. Я ничто! Я – только это чёртово лицо! Снять бы его, содрать с черепа, отдать бы другому, кому оно нужнее. Ужасное, ужасное лицо!»

Нервы Грифа не вынесли того, что он так долго смотрел на своё отражение, и он коротким размахом вмазал кулаком прямо по зеркалу. От поднявшегося звона он сам чуть было не оглох. Зато страшное отражение сбежало, а на его место пришли несколько кривых треугольных участков, отражавших ванную комнату под разными углами. В каком-то теперь торчала макушка Грифа и потолок, в каком-то – ровно половина его лица, а в каком-то его вообще перестало быть видно, а видно было только кафельный пол и угол ванной. Треугольные мелкие разбитые стёклышки, не удержавшиеся на стене, дождём обрушились в эмалированную раковину, а Гриф, снова обзывая себя в мыслях, зашипел сквозь зубы и сжал раненую руку за запястье. Порезы на каждой фаланге, на костяшках тоже всё в мясо, и на ладонь даже как-то попало: кровь на ней быстро накапливалась в разрезе кожи и тёмно-красными ручьями растекалась между пальцев, капая в слив раковины и на осколки. «Ну не придурок ли я?..»

Осознав всю импульсивность и глупость своего поступка, Гриф решил, что пора бы ему пойти искать аптечку. «Ну надо же: мало того, что я руку себе искалечил, так ещё и зеркало Гермесу хорошее разбил. Интересно, где он лёг? Надо бы его спросить, где у него бинты...» – размышлял Гриф, промывая пульсирующую от боли руку под ледяной водой. Наличие канализации в Доме тоже на секунду показалось Грифу странным, но ему было некогда над этим размышлять. Он согнул руку в локте, чтобы кровь меньше поступала к кисти, и только открыл дверь, как перед его носом возник сам Хозяин Дома – Гермес. Это случилось так внезапно, что Гриф чуть не вскрикнул и даже заговорить от страха смог не сразу. Гермес невозмутимо посмотрел сначала на его влажную от крови руку, потом на ванную за его спиной.

– Ну и что плохого тебе сделало моё зеркальце? – ухмыльнулся он.

– Прости... Я просто псих.

– Сегодня, как и вчера, для вас был необычный день – это нормально, – звучал, как эхом из жестяного ведра, его голос. – Я думал, что нервы сдадут как минимум человек у пяти, но взорвался, к моему удивлению и счастью, только ты один. Собственно, моему домишке это только на пользу.

– Прости. Мне очень стыдно, – и Гриф почесал висок чистой рукой. – И, кстати, не только за зеркало... Я ещё кое о чём с тобой переговорить хотел...

– Сначала обработаем тебе руку – все разговоры потом, – мягко, но твёрдо сказал Гермес. – Иди за мной, и смотри, не споткнись в темноте...

Спустя минут двадцать они уже сидели на веранде. Неразличимые в темноте, маскирующиеся под мебель, на которой они расположились друг напротив друга. Гриф сидел на плюшевом древнем кресле, пахнущем пылью, а Гермес с аптечкой – на узком подоконнике, на возвышении. Он уже умело перевязал Грифу ладонь, предварительно обработав её своими домашними настойками прополиса.

– Эффективная вещь. Завтра же ничего болеть не будет.

– Неужели у тебя и пчёлы есть? – рассеянно спросил Гриф, вглядываясь в темноте в свою залеченную руку. Затем поднял глаза на Хозяина, которого было видно лучше за счёт того, что он сидит прямо в синем свете Луны.

– Раньше были. Прополис – это последнее, что от них осталось. Не бойся, с ними ничего особенного не случилось – просто улетели. Роиться начали и через некоторое время слиняли, паразиты эдакие. А как я за ними ухаживал...

– Гермес, прости, но это тоже немного не то, о чём я с тобой хотел поговорить, – аккуратно перебил его Гриф.

– Какой ты, однако, стал нетерпеливый, – улыбался Гермес. В ночной темени его улыбающиеся губы были похожи на жутковатый чёрный серп, вызывающий на спине волну мурашек. – Перебиваешь, чаще кричишь, бьёшь зеркала – экспрессия во плоти. Раньше это было дело Джокера, а не твоё. Ты сильно поменялся.

– Да, я всегда сильно меняюсь, если ты помнишь.

– И то верно. Но сейчас перемена, пожалуй, в хорошую сторону.

– Тебе разве понравилось то, как я сегодня на тебя накричал? – самоуничижительно усмехнулся Гриф, теребя пальцами бантик на свежем бинте.

– Ты хотя бы перестал быть таким флегматичным овощем, как раньше, – признался кореец и чуть качнулся на подоконнике, меняя позу. – В тебе жизнь появилась – вот что.

– Спасибо за экскурс по закоулкам моей личности, – вздохнул Гриф с иронией, – но всё же...

– Что ты всё хочешь «к делу» да «к делу»? – прервал на полуслове вожака Хозяин. – Уже нельзя и по душам побеседовать со старым другом... Если это так сильно тебя беспокоит, то я на тебя не сержусь. Твои опасения оправданы, а я сам виноват. Я и правда подверг вас не хилой такой угрозе, пригласив к себе в гости... Просто понимаешь ли, Гриф. Я последнее время, можно сказать, в отчаянии. Не потому, что одиноко – нет. К одиночеству я давно успел привыкнуть настолько, что оно стало неотъемлемой частью моей жизни... В отчаяние меня вводит то, что я еду в такие края, из которых вряд ли уже когда-нибудь вернусь и вряд ли смогу ещё раз связаться с вами.

– Это что же за края такие? – спросил Гриф дрогнувшим от первобытного страха неизвестного голосом.

– А вот такие, непредсказуемые и которые я уже давным-давно ищу, – и Гермес с обречённым видом развёл руками. – И находятся они как раз за Драконьим хребтом, на который мы с утра будем взбираться.

– Но зачем тебе туда понадобилось?

– Покоя хочу, вот зачем. Позади, в этом поле – всё прошлое, пройденное. Чего там ещё смотреть? Я везде бывал, везде жил, со всеми переобщался. Всех встретил от бабы Яги до могущественных колдунов и китайских драконов... Мне тут больше ничего не осталось – когда-нибудь нужно двигаться дальше.

– А ты хоть знаешь, что будет дальше? – всё расспрашивал и расспрашивал Гриф, беспокоясь за друга. Спросив этот вопрос, он явно почувствовал, как глаза начало назойливо щипать.

– Приеду – узнаю, – оптимистично заключил Хозяин и сложил руки на груди. «Такой призрачный в этом лунном свете. Такой непривычно взрослый. Словно сейчас протянешь к нему руку, и она пройдёт сквозь него, как сквозь дым».

– Тебе тут всё кажется странным, – снова проницательно заметил Гермес. – Необъяснимым, сумасшедшим. Оно такое и есть, на самом деле, но с этим остаётся только смириться... Я поеду в тот край, несмотря на свой страх, и я это для себя уже твёрдо решил. Но вы ни в коем случае не поедете на ту сторону со мной – там уже другой мир, потусторонний...

– Там находится что-то наподобие загробной жизни?

– Можно и так сказать.

– Но ты же не умер, Гермес?

– Ты так в этом уверен? – грустно переспросил кореец и прищурил свои и без того раскосые глаза. Гриф судорожно выдохнул.

– Но я же разговариваю с тобой. Вот ты, твоё тело...

– То, что ты видишь – не совсем тело, а скорее обманный манёвр, чтобы было удобней общаться. Своё тело я потерял, к сожалению. Потому и не могу вернуться в деревню, а гуляю на самом её краю – в тумане над полем.

– Но как же это случилось? Что тебя у... убило?

– Болото, – коротко ответил Гермес и слегка вздрогнул. – Я не заметил, как оно началось. Зашёл в него в тот день, когда сбежал от вас в лесу – и всё, назад уже не смог выбраться. А вообще, смерть тогда в мои планы совсем не входила... Словом, если у тебя есть тело, то ты можешь бывать как в своём мире, так и в поле... но если у тебя тела нет, то тебе остаётся только это место, а мир живых становится для тебя чужим и неудобным... Се ля ви, мон ами, – улыбнулся Гермес и пожал плечами. – Пример из «Маленького Принца» Экзюпери – наглядное моё положение.

– То есть ты – наш Маленький Принц? – улыбнулся уголком рта Гриф.

– Выходит, что так.

– Да уж... Честно говоря, я уже настолько запутался, что даже не знаю, как реагировать на все твои слова...

– А я и не жду от тебя никаких реакций, в особенности сочувствия. Знаешь же, как я не люблю эти сопли аля «мне очень жаль, бедный ты несчастный».

– В этом мы с тобой похожи... – покивал Гриф, помолчав пару секунд. – Я тебе, наверное, уже надоел своими вопросами, но у меня есть ещё один.

– Задавай, не скромничай.

– Как мы с ребятами теперь вернёмся домой, если мы так далеко уехали от той тропы, ведущей в деревню?

– А ты думаешь, что тропа только одна?.. На самом деле, их много, если ты помнишь мою старую легенду. Они имеют разные формы: шоссе, коридоры, лестницы, лифты, тропинки... ручьи. В вашем случае это будет последний вариант.

– Река?

– Ну да... Послушай меня внимательно, Гриф, потому что это моё предпоследнее вам напутствие: вы доедете со мной только до пика гор, как я уже тебе сказал, а дальше – и правда – сплавитесь по особенной горной реке.

– Но на чём, Господи Боже?..

– А ты правильные вопросы задаёшь: я ожидал услышать страх и негодование.

– Они есть, просто я их сдерживаю. И, чтобы ты знал, еле-еле...

– И сдерживай дальше – в нашей ситуации это всё облегчит. Паника только сбивает... А насчёт транспорта не тревожься: у меня в подвале есть готовый плот из лёгких брёвен.

– Тоже мне транспорт... Ну ладно, пусть будет плот... Стой! А машина как же? Её на плот не погрузить.

– Поверь бывалому кочевнику: у меня всё под контролем. Поплывёте без машины, но с ней ничего не случится. Можно сказать, что она ещё первее вас в деревню вернётся.

– То есть река, по которой мы будем с утра сплавляться, будет вести прямо в деревню? – попытался уточнить Гриф.

– Не совсем так, но суть ты понял верно. Ничего с вами не должно случиться. Я обдумал способы вашего возвращения домой перед тем, как позвать вас к себе на прощание. Так что ты можешь спать со спокойной душой... И, Бога ради, я же вижу, о чём ты думаешь – ты опять меня жалеешь, словно я смертельно больной. Не надо изливать на меня жалость, ладно? Не трать себе нервы... Сейчас я заварю тебе в своей рубке вкусный чай, ты его выпьешь и ляжешь в постель, хорошо?

– Хорошо, – нехотя согласился Гриф, в глубине души желая посидеть здесь с Гермесом подольше. – Только одно меня всё-таки смущает.

– Ну что ещё? – Гермес спустился на пол с окна, а Гриф также поднялся на ноги.

– Навязчивое чувство, словно ты старше меня на много-много лет.

– Да, тут законы времени немного иные.

– Хочешь сказать...

– Ничего я не хочу сказать! Я хочу уложить тебя спать и быть спокойным за твою психику хотя бы до утра! – всплеснул Хозяин руками и принялся толкать Грифа в спину по направлению к рубке управления механизмом Дома. – Вот же всезнайка нашёлся на мою голову.

Через сорок минут, когда Гриф уже практически засыпал на своём матрасе, он был абсолютно спокоен и умиротворён. Ни единой мысли в голове – спасибо чаю, – и только отдалённо он слышал с крыши передвижного Дома сиплое пение Гермесовой дудочки...