Глава 35: Поле (Часть IV: Сумерки) (1/2)

Гриф отошёл от нашего тёмного необитаемого Дома на шестерёнках всего лишь на несколько десятков метров, поэтому догнать его было не трудно. Я бежала, цепляясь ботинками за кусты, и старалась не терять его из виду. Гриф бродил в темноте, выдыхая пар и пиная мелкие камни, которые тут же улетали в ночь со свистом пули.

– Гриф! Эй! – крикнула я хрипло. Он обернулся на меня, по началу испугавшись моего появления.

– Когда это ты успела меня догнать?

– За последние дни натренировалась бегать, знаешь ли... Что у вас с Гермесом случилось?

– Да ничего, – и Гриф сердито воткнул носок сапога в землю. – Ты слышала, о чём мы говорили с кочевниками?

– Слышала немного...

– Тот на грузовике сказал, что из этого места сложно вернуться обратно, – не дослушав, продолжил Гриф. – И я уверен, что Гермес это знал. И всё равно позвал нас сюда! Понимаешь?

– Понимаю... То есть, нет, не понимаю – я не понимаю, зачем ему нас сюда заманивать. Он же не может...

– Кто знает, что он может, а что не может? – злорадно махнул рукой в сторону Дома Гриф. – Ему тут одиноко – вот он и написал нам письмо счастья. А нас даже не спросил, хотим ли мы тут жить, как он, до конца своих дней и без права вернуться. Наверное, он думал, что нас ослепит его Пряничный домик и...

– Погоди, Гриф. Послушай меня... Ты сейчас не объективен, – постаралась я усмирить его буйную, обиженную речь. Гриф хотел снова перебить меня, но я сделала это первой. – Вдох – выдох! Сначала тебе нужно остыть, а потом уже сыпать обвинениями на своего – между прочим – друга детства. Успокойся, помолчи, походи туда-сюда и тогда продолжим разговор.

Гриф смирился с моей просьбой и какое-то время молча слонялся вокруг меня, глядя в шуршащие кусты. Пару раз по полю проносились волной ветра и пригибали жидкую травку к самой земле. Поскольку ветер дул в сторону Драконьего Хребта и костра, звуков гуляния не было слышно. Зато было видно, как ребята начали водить нетрезвый, но задорный хоровод. Ведь завтра не встанут, олухи... Я, переждав минуты две, заговорила с Грифом, который уже прошёл кругов пять.

– Ты утих?

– Угу, – буркнул он и сел прямо на траву. Гриф был прежний: полуприкрытые глаза, за которыми сложно уловить определённые мысли, расслабленно лежащие на коленях руки и скептическая усмешка на губах. – Теперь я – сама объективность.

– Тогда заново, – и я плюхнулась на землю рядом с ним. – Что всё-таки он тебе говорил обо всей этой странной ситуации?

– Он мало что успел сказать, но мне этого хватило для выводов, – непреклонным тоном отозвался Гриф. Метнулся кистью в карман куртки, но вспомнил, что сигареты у него давным давно кончились, и сильно стиснул зубы, сдерживая желание ругнуться. Я продолжала спрашивать, как ни в чём ни бывало:

– То есть, Гермес тебе сам сказал, что он нас «заманил в ловушку от скуки»?

Гриф долго молчал, но всё же признался:

– Нет, такого он не говорил...

– Так!.. – я даже подпрыгнула на своём месте от возмущения. – Так а что же ты тогда на него накидываешься? Он же, наверное, даже оправдаться перед тобой не успел! Слушать надо сначала!..

– Ну не кричи ты на меня. Это ведь не конец света, что мы с ним поругались. Помиримся, если он не мошенник.

– Не «если», а помиритесь, и я за этим лично прослежу. Как дети: один мямлил, другой не слушал и орал! Вот тебе и ссора.

– Раз ты такая умная – вот, иди и говори с ним, узнавай у него все местные секреты.

– Не я с ним поссорилась, а ты. Так что мне к нему идти резона нет... Ну давай, ещё и на меня теперь обижайся!

– Я не обиделся на тебя, – вздохнул он устало и провёл бледной рукой по лицу. – Просто настроение теперь стухло.

– Сам же виноват.

– Да знаю я – не тупой часом...

– Хорошо-хорошо, закроем тему, а то правда и мы сейчас поругаемся, – дипломатично согласилась я, и мы оба замолкли. Неприятное это было молчание. Гриф был уязвлён, а мне сказать было нечего. И уход для меня тоже был плохим вариантом: бросать его одного в поле плохо, а присоединяться к нашим очаровательным гулякам – нет уж, увольте. Поэтому я так и сидела возле молчащего Грифа и смотрела на серую от ночи траву, на далёкую полосу горизонта, где небо граничит с морем, и на кусочек небосвода с колючими точками звёзд. В моей душе начало наступать смутное и тошное чувство одиночества – оно волей не волей накатит, когда вокруг только степь и безграничный космос. Пора бы уже кому-то заговорить, не то я начну, чего доброго, реветь. Хотя, слёзы быстро сближают людей. Стоит кому-нибудь заплакать – и его бегут утешать сердобольные. А Гриф, хоть он и скрывает это – тоже сердобольный...

– Ну? – я по-дружески пихнула его локтем, от чего он слегка качнулся. – Чего ты, как воды в рот набрал?

– Ты же сама предложила помолчать, – ответил он, всё ещё не оборачиваясь на меня. Ишь какой!

– А ещё говорит мне, что не обиделся! – хлопнула я себя рукой по ноге. – Так, как ты сейчас, себя только обиженные ведут.

– Ну чего ты от меня хочешь? – и он взглянул на меня самым тоскливым взглядом, на который была способна его мимика.

– Примирения, вот чего, – и я протянула ему свой выставленный мизинец. – Ссорились мы или нет – не важно, а какой-то конфликт между нами был, так что давай мириться. Ну?

Гриф с усилием сдерживал на лице улыбку, но я-то поняла, что он уже тает. Он с новым выражением лица, а-ля «господи-что-я-делаю», тоже протянул мне мизинец, пожал мне его и теперь уже, не скрывая, усмехнулся.

– Ну вот, другой разговор... Устал ты от меня? Бесить стала, правда?

– Да нет, что ты...

– Лучше признайся, если так. Я не люблю, когда от меня что-то утаивают. Из недомолвок все ссоры и растут.

– Ты меня не бесишь, – улыбнулся он. – Не в тебе дело... Просто сейчас ситуация такая. Сложная. И спорная. Вот я и переживаю...

– Ты как-то слишком много переживаешь из-за всего подряд.

– Но ты ведь понимаешь, что вы все здесь на моей совести? – сверкнул он глазами. – Я вас сюда привёз, я у вас «вожак» и главарь. И если я вас не отвезу обратно, то это будет преимущественно моя вина! Мол я вас всех угробил.

– Глупости ты говоришь, – тоже улыбнулась ему я. – У нас у каждого своя голова на плечах. И если мы тут так и останемся, то будем виноваты вместе. Никто не больше, не меньше – поровну.

– Ты так спокойно об этом рассуждаешь. Неужели совсем не боишься застрять здесь навеки? – приглушённо прозвучал в сумерках его голос.

– Как тут не бояться? Боюсь. Мы же чёрт знает где – может даже на другой планете. И связи с деревней нет... Что там мама думает о моём исчезновении? Ведь я оставила ей лишь вшивую записку о том, что я еду с друзьями в поход. Но куда – не предупредила. На сколько – не предупредила... Я даже не разбудила её! Даже не увидела напоследок... Самое большое, о чём я буду жалеть, если не вернусь – это родители. Как они будут жить без меня?.. – в горле у меня что-то задрожало, а глаза начали зудяще болеть. Я склонила голову и начала тереть глаз пальцами, и, конечно же, это не ускользнуло от Грифа.

– Ты что, плакать надумала?

– Да не – глаз просто зачесался, – соврала я не своим голосом – связки меня подвели и рыдающе дрогнули. Гриф не поверил мне и сочувствующе обнял. Конечно, морально в его объятиях мне полегчало, но слёзы было уже не остановить. Они потекли и принялись одна за одной щекотать мне ресницы, щёки и капать на полярную куртку Грифу.

– Подумать только – глаз у неё зачесался, – шутливо сказал Гриф над моей головой и принялся покачиваться вправо-влево вместе со мной. На меня это действовало успокаивающе – напоминало детство, когда меня также укачивали родители. Который раз уже я рядом с Грифом вспоминаю, как была маленьким ребёнком?.. – Говоришь мне быть во всём честным, а сама про слёзы врёшь. Кто ж так делает?

Я промолчала и только обхватила его руками в ответ.

– Не переживай. Зря я тебя запугал, наверное. Не нужно было. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Да нет, так л-лучше, – всхлипнула я негромко. – Я бы всё равно расстроилась. Не сегодня, так завтра.

– Может ещё и не из-за чего расстраиваться. Может ты окажешься права, и я зря на Гермеса наговариваю. Я всего лишь боялся, мало ли как он измениться успел за последние годы. С нами-то он был божий одуванчик, а тут... Он ведь на нас обиделся в последнюю нашу встречу – сбежал в слезах, брошенный всеми. Мало ли он мог обозлиться?..

– Это всё теории, – вздохнула я, уже взяв себя в руки и ёжась от пронизывающего сквозняка. – Чтобы узнать в точности, надо с самим Гермесом разговаривать.

– Согласен...

Который раз мы смолкли, но на этот раз это было уютное молчание. Надо же, как много, оказывается, видов молчаний существует в природе! Молчание-раздумье, молчание-обида, молчание-любовь. Да с Грифом я скоро смогу зваться магистром этой науки.

Я чуть-чуть подвинула голову, чтобы уложить её на плече Грифа поудобнее, и тут мой взгляд уткнулся прямо в его голубую куртку. Ну надо же! Да ведь это та же куртка, с сиреневой и белой полосой и с надписью Salt Lake 2002, в которой мы с ним отогревались вдвоём под старой сосной на поляне! Теперь у меня с этим пуховиком ух как много ассоциаций связано, как плохих, так и хороших. Сердце стало биться чуть сильнее, почуяв в этом предзнаменование, а слёзы прошли, словно их и не было. Гриф как-то понял моё состояние и спросил:

– Тебе лучше?

– Намного. Спасибо, – и я улыбнулась ему во всё лицо, а затем тыкнула его пальцем в пуховик. – А это ведь та самая куртка, которая тебя убила?

– Ну, что за постановка вопроса? – удивлённо охнул он. – Не «меня убила», а тебя спасла.

– Ценой твоей несчастной жизни.

– Возможно, но какая теперь от этого разница?

– Да тебе-то никакой – ты себя мёртвым не видел. А я видела... И мне до сих пор странно, что ты после этого живой.

– Может я в тот раз просто без сознания был?

– В таком случае, ты был ещё и без пульса...

– Да уж, и правда мистика, – нервно усмехнулся он. – А вообще, ты хоть осознаёшь, что мы с тобой на полном серьёзе обсуждаем мою смерть, которая стряслась со мной на днях?

Я засмеялась, а Гриф только улыбался и всё ещё вопросительно глядел на меня.

– Но без шуток, это жуть. Давай лучше не будем о таком на ночь?

– А о чём же тогда болтать? – и я расстроенно наклонила набок голову, в другую сторону от Грифа.

– Пока не знаю. Такое обычно само по ходу беседы обнаруживается.

– Оно обнаружится, если беседа будет идти естественным путём. А ты её сейчас резко оборвёшь, и мы опять замолчим.

– Честно, мне просто страшно говорить о той ночи, когда мы с тобой носились по лесу от рогатых упырей. Ну чего там ещё обсуждать?

Я многозначительно отвела глаза в траву и словно услышала, как Гриф додумался до того же, что и я. Меня настигло жуткое ощущение присутствия в своей голове кого-то постороннего, знающего все мои мысли в данный момент. Хотелось посмотреть, какое сейчас у Грифа выражение лица, но делать это было как-то неловко.

– А-а, – тихо протянул он, – ты об этом: о той поляне и сосне?..

– Типа того...

– Но мы же это, вроде как, обсудили... И ты, насколько я помню, сказала, что наговорила в тот вечер много разной чуши... Разве нет?

– Ну... кхм... – я откашлялась, чувствуя, как мой пульс сейчас разорвёт меня изнутри от стыда и неловкости. – В какой-то степени это была чушь, так как я была в бреду... Но всё-таки это... Как бы сказать?.. – я неуклюже жестикулировала и старалась смотреть куда угодно, только не ему в глаза. А объясняться в чувствах, когда ты не в себе – намного легче. Жаль, что я не выпила перед этим Джокеровой любимой настойки. Я приложила все силы своей фантазии, чтобы убедить себя в том, что я уже выпила и уже стала смелой, и высказала залпом:

– Это были... мои мысли. Настоящие. Подлинные... Понимаешь?..

– Н-не совсем, – неуверенно пробормотал он, усиленно вдумываясь в мои мысли и, видимо, опасаясь, что понял меня не так.

– Да что ж ты какой непонятливый? – с досадой всплеснула я руками. – Я и так еле осмелилась это сказать...

– Ты давай, спокойнее, я ведь тебя не покусаю.

– Да знаю... Просто это сложно высказать. Ладно, сейчас, на счёт три, – Гриф, глядя мне в лицо, улыбнулся шире, а я, сделав пару вдохов и выдохов, стиснула руки в замок и промямлила. – Гриф, дело в том, что я уже давно... как только я тебя увидела... Я... я и правда тебя... Тебя...

Голос заупрямился и сорвался, больше не в силах звучать. Не в силах высказать такое могучее слово – «люблю». Оно даже при одной мысли о нём умудряется пробивать меня до мурашек, а как же произнести его, такое редкое? Такое глубокое? Такое сильное? Я действительно боялась таких сакральных слов. Но Гриф и так понял, что я бы его сказала. Он почуял его в моих мыслях и первые пару секунд выглядел до забавного ошарашенно. Я отвернула голову к костру с нашими друзьями, смотрела на него, кое-как справляясь со смущением, но потом всё же нашла в себе силы заглянуть в лицо Грифу. А сделала я это потому, что он тоже вдруг заговорил:

– Знаешь, Лиса... Я не знаю, заметно это было или нет, догадывалась ли ты... но я тебя тоже.

– Что? – с каким-то странным взвизгом спросила я, до невозможности округлив глаза. Гриф утвердительно кивнул, и глаза у него радостно засверкали. – Ты не издеваешься надо мной?

– Вовсе нет – с такими вещами шутить жестоко... Повезло же нам, правда?

– Д-да... не то слово, как повезло! – со слезившимися (уже от счастья) глазами ответила я и тут же вновь стиснула Грифа руками. Он вздохнул, словно с его плеч сняли тяжёлый груз, и обнял меня в ответ, гладя меня по плечу и спине, как домашнюю кошку.

Ну что тут было ещё говорить? Что может звучать после такой фразы, как «я тебя люблю»? Это же всё равно, как после концерта классической музыки включить в наушниках самую распоследнюю дискотечную попсу. Или как после бани рухнуть в придорожную лужу. Просто не хочется портить момент, пачкать его какими-то оправданиями, мол «ну вот, мы друг друга любим – теперь мы оба об этом знаем, а теперь бывай, я спать пошла». Так не работает. Слова здесь лишние... И молчание, собственно, тоже лишнее. Что же делать людям, которые только что объяснились друг другу в любви? По-мне, выход был явно только один – в старых-добрых традициях романтических книг и кино.

Я высвободила свою голову из-под подбородка Грифа и довольно долго по своим меркам смотрела ему в глаза. В темноте они у него были не голубыми, а чёрными, влажно-блестящими и слегка взволнованными. В них, как в мутных зеркалах, я видела два симметричных отражения своего бледного лица. Завораживающее и в чём-то страшноватое зрелище. Я по сантиметру надвигалась на Грифа, подползала ближе, а затем ласково положила свои руки ему на шею, теперь уже не испытывая за подобный номер угрызения совести – Гриф стал мне намного ближе, чем даже день назад. Он тоже осторожно сомкнул свои руки на моей талии и из-под полуприкрытых век бегал зрачками по моему счастливому лицу.

Мы тянулись друг к другу, и кончик моего носа уже слегка дотрагивался до щеки Грифа, его руки обнимали меня за талию и за плечо... но всё же что-то мне показалось странным в этом романтичном мгновении. А именно странной была реакция Грифа на мои действия. Она была неоднозначная, а если сказать вернее, то двузначная: с одной стороны, он иногда порывался навстречу ко мне, чтобы, разумеется, поцеловать. Но с каждой этой попыткой он вдруг замирал на полпути и так и не доходил до моих губ. Да что его смущает в конце-то концов?

– Ну ч-что? – прохрипела я чужим голосом и потрогала его рукой по шее, чтобы привести его обратно в чувство. – Чего с тобой? Что-то не так?.. – и добавила опасливым шёпотом. – У меня изо рта пахнет?

– Что? А, да нет, – и он снова издал нервный смешок, который я невольно подхватила, начиная осознавать весь конфуз ситуации: сидим уже минуты две на расстоянии двух сантиметров друг от друга и никак не можем сдвинуться с места. – Просто... Как тебе сказать?.. Только не сердись, но я вдруг подумал, что лучше не стоит этого делать, – и он начал вежливо выпутываться из моих рук.

– А что не так? – вдруг заговорила во мне досада. – Подожди, Гриф. Что именно было не правильно? Я поторопилась, да?

– Да всё было правильно. Просто... – и он протёр руками лицо, словно желая смыть с себя свои же мысли. – Выслушай меня, – он снова подался ко мне вперёд и взял обе мои руки в свои. Никогда его таким не видела: до жути взбудораженным, с красными щеками, но зачем-то насильно заталкивающим себя обратно в рамки. – Понимаешь, я ведь только о тебе беспокоюсь...

– О себе я и сама побеспокоюсь, знаешь ли. Не маленький ребёнок в конце-то концов.