Глава 33: Поле (Часть II: Золотой ковёр) (1/2)

***</p>

P.S. Это было практически за полгода до той трагичной весны, когда пропал Гермес. На дворе стояла душная середина августа. Всё вокруг пахло зеленью и было в расцвете своих сил. Через несколько недель уже появятся первые жёлтые листья, но пока что на них не было ни намёка. Половина молодого населения деревни снова собралась в местном «клубе» – имеется в виду дом Джокера – и праздновала день рождения кудрявого Енота. Его родители ненадолго уехали в отпуск, поэтому парню повезло, и он мог в кое-то веки расслабиться. Гостей – видимо-невидимо, и столько же много было подарков. Пёстрые девушки, взлохмаченные парни, блики диско-шара, навязчивый запах духов и гром музыки в колонках – вот что творилось в тот вечер в доме Шаляпиных. Натуральный бал у Сатаны. Бедные соседи страдали и даже ходили стучать в калитку, чтобы молодёжь вела себя потише, но ничто не могло их усмирить. Если уж у них праздник, то они неукротимы и невменяемы как минимум до завтрашнего утра.

Правда далеко не все гости были увлечены празднованием. Один задумчивый юноша всё-таки предпочёл побыть на улице в одиночестве и теперь сидел на скамейке за домом, прямо под лучами света, шедшими с веранды. Невидимый, тихий, тощий и чем-то напоминающий собой Курта Кобейна – возможно, своими джинсами с дырами на коленях и в целом запущенностью во внешности. Он курил, глядя в пустоту, и машинально топал ногой какой-то ритм. О чём же он думал? Скорее всего, о своём прошлом, за которое он в последнее время настолько часто цепляется, что не может перестать этого делать даже на празднике своего друга.

Он вспоминал свои дошкольные тёмные годы, которые вовсе не ассоциировались у него со счастьем и беззаботностью. У него это скорее были побои, беззащитность и страх, а также начинающее зарождаться отвращение к самому себе.

Он вспоминал начальную школу, в которой он вдруг изменился и из забитого ангелочка превратился в ощетинившегося дикого волчонка. Чистой воды Маугли, который мало с кем общался и ещё меньше кого уважал. Одиночка, бродяга, сирота... с которым вдруг захотели подружиться двое ребят-одноклассников: Джокер и Енот. И что они в нём тогда нашли? Он до сих пор этого не понимает, но безмерно благодарен им за то, что они разглядели в нём что-то хорошее, чего он сам в себе не видел.

Он вспоминал среднюю школу, которая стала пиком его жестокости, но после которой, слава Богу, всё плохое в нём пошло на спад. Он переосмыслил драки, смягчился под влиянием добрых и весёлых друзей, а самое главное – научился любить, благодаря рождению младшей сестры. Единственная проблема, которая так и не решилась в тот период – это отец. Ненависть к нему никуда не делась. Возможно, она никак не выражалась, но точно болела и ныла, как незаживающая, гноящаяся рана.

И вот наступила старшая школа – время, когда подростки начинают совершать попытки философствовать и чаще всего приходят после этого к неверным выводам. Оно коснулось и его. Он тоже начал много думать и был уверен, что у него наконец-то открылись глаза. Он вдруг понял, что бесполезно кричать на отца, бесполезно долбить кулаками хулиганов, бесполезно надеяться на излечение от болезни и вообще бесполезно, по сути, всё, что его окружает. Жизнь – бесполезна! После осознания этого факта он стал отрешённым, рассеянным и снова поменялся – чёрт знает, в худшую или в лучшую сторону. Половина школьных учителей говорила: «Оно и хорошо, зато хоть не дерётся. Поумнел, наверное». Другие же, наоборот, беспокоились о его психике и часто предлагали ему посетить какого-нибудь врача. «У мальчика, кажется, начинается депрессия».

Это было на лицо для любого, кто был с ним знаком: парень себя запустил, на зло своим обожательницам (хотя некоторые и в этом его образе всё равно умудрялись находить бродяжий шарм); стал худ, как смерть, и неопрятен; оброс волосами и даже лёгкой щетиной; меньше занимался школьными делами и даже позволял себе спать на уроках; перестал взрываться редкими приступами гнева, а превратился в тотального, скептичного флегматика, которому ничего уже от этой жизни не надо. Он замкнулся и перестал быть разговорчивым даже в кругу друзей, что не могло их не пугать. Но средства излечения от апатии не было. Ничто ему не помогало. Разве что игра на гитаре в своей комнате, но и это было только на время, как укол обезболивающего. Также его немного утешала сестрёнка, но как только он задумывался, что рано или поздно переедет и перестанет с ней видеться, ему становилось до ужаса горько и больно в груди.

«Боже, что со мной будет дальше, если уже сейчас так тяжело?..» – спрашивал он шёпотом не пойми кого. Может себя, может Луну и звёзды. Может – лес, может – Бога... Но никто из перечисленных не дал ему ответа, и даже мы не можем ему его дать, хотя уже знаем, что в будущем у Грифа всё будет не так уж и плохо: он взбодрится и, под большим влиянием Соломона, снова вернётся в строй, превратясь в сумасшедшего трудоголика, находящегося в вечной погоне за хорошей репутацией...

Гриф, ощущая, как от танцев дрожит стена дома, выдохнул сигаретный дым. Ядовитое облачко тут же взлетело в воздух, прошло сквозь луч электрического света и взмыло в чёрное августовское небо. Вдруг рядом раздался звук падения с дерева яблока. Такой глухой «бух» о траву, а затем хруст тоненькой ветки. Парень вздрогнул от неожиданности и поднял лицо, прятавшееся под длинными, давно не стриженными волосами, которые уже отросли ему ниже лопаток. К своему удивлению он увидел на дереве девушку, чем-то похожую сейчас на русалку из «Лукоморья» Пушкина. Девушка была ему более чем знакома – это знаменитая Доминика Аркатова. Тёмные волосы, стройная фигура и длинные ноги, болтающиеся над землёй. «Интересно, удобно ей было залезать на яблоню на каблуках?»

Смекнув, что Гриф её увидел, она запрокинула лицо к небу и рассмеялась ведьминским, пугающе-красивым смехом. Какая-то робкая птичка на соседнем дереве испугалась этого звука и улетела в лес.

– А я думала, никогда меня не увидишь! Сижу тут уже сто лет и всё гляжу на тебя, гляжу. Что это ты там бормотал?

– Зачем ты туда забралась? – монотонным голосом спросил парень, проигнорировав её вопрос.

– За тобой подглядывать, – и она принялась кокетливо качаться на ветке то вправо, то влево, всё ещё болтая ногами.

– И как ты узнала, что я приду именно сюда? Ты же залезла на дерево ещё до моего прихода, как я понял.

– Да, угадал, я пришла сюда раньше. Просто я умею видеть будущее – этого объяснения тебе будет достаточно.

– Ладно. Мне, в целом, всё равно...

– Ой-ой, не строй из себя обиженного, – Гриф молча втянул в себя дым сигареты и также неторопливо выдохнул и его. – Лучше бы помог мне отсюда спуститься.

– И что бы ты делала, если бы я не оказался поблизости? – он выкинул окурок и поднялся на ноги. Доминика улыбнулась алыми губами и с детским выражением протянула к парню руки.

– Я бы ждала тебя тут веки вечные, как Златовласка в башне!

– Давай, Златовласка, иди уже сюда.

Доминика подползла к нему поближе, и Гриф смог подхватить её на руки.

– Вот спасибо, милый, – сказала она, уже оказавшись на земле и оттряхивая своё короткое платьице от кусочков коры. – А то у меня уже всё затекло... Не разомнёшь мне ногу?

– С этим ты и сама справишься, – равнодушно отозвался он и, ссутулясь, побрёл обратно к скамье.

– Что, больше не пойдёшь к остальным? Темнота – друг молодёжи? – усмехнулась она, уперев руки в бока.

– Типа того, – Гриф рухнул на доску скамьи и полез в карман кофты – очевидно за новой сигаретой.

– Ужас, сколько ты куришь, Гриф. На вид – пачек десять в день. Может не стоит больше?

– А то что?

– А то умрёшь долгой и мучительной смертью, причём в ближайший год, – и она вырвала у него из пальцев сигарету.

– А тебе-то она зачем?

– Мне – ни зачем. Я её выкину. А пока буду следить за тобой дальше, только с более близкого расстояния. Так даже и приятнее... Ой, смотри, на крыльце кто-то бокал оставил! – она процокала каблуками к ступеням и подхватила бокал за донышко. Теперь в Доминике стало слишком много бардового: и платье, и туфли, и губы, и напиток в бокале. Вылитая вампирша. – М-м-м, вино! Вроде это то самое, самодельное Джокерова папаши. А он, оказывается, мастер-винодел. Хочешь попробовать? По-моему, тебе бы не помешало сделать глоток, а то ты как зомби, ей-богу.

– А так я буду пьяным зомби...

– Пьяный зомби – это хотя бы веселее, – снова засмеялась она и всунула бокал Грифу в руку.

– Сигареты, значит, плохо, а алкоголь – самое оно? – усмехнулся Гриф и насмешливо глянул снизу вверх на стоявшую около него красотку.

– Ты не сравнивай. Здесь – совсем немного вина, а ты сигарет целый вагон выкуриваешь. Пить вино бутылками – тоже плохо.

– Ну смотри, – только буркнул Гриф и глотнул вино. Доминика, хитро прищурившись, опустилась на скамейку рядом с ним. Вид у неё был такой, словно она в этот бокал подбросила яду.

– Ты всё-то не выпей, мне оставь, – она отняла у него бокал, поставила его рядом с собой, чтобы Гриф не достал, и положила ему свою голову на плечо. Это было неудобно, так как Гриф был довольно-таки костлявый и жёсткий, но она из принципа продолжала лежать. – Хорошо тут, правда? Тихо... Ну, почти тихо. И свежо. Звёзды – можно даже выследить падающие. В августе они чаще появляются, так ведь?

– Это будет только через неделю. Сейчас рано.

– Всё равно. Желание можно загадать и без них. Какое бы ты загадал? – и её рука, гибкая, как кошачья лапка, медленно поползла по плечу Грифа, а затем по руке.

– У меня желаний нет, – всё ещё бесчувственно бормотал Гриф. – Только одно – чтобы всё уже побыстрее закончилось, но его я могу выполнить и без помощи звёзд, когда захочу. Проблема только в том, что я пока не хочу...

– Тогда загадай, чтобы ты захотел, – мяукнула Доминика, которая, судя по-всему, плохо сейчас слушала Грифа. – А знаешь, что загадала бы я? – подняла она голову, глядя Грифу в профиль. Вдруг её рука задумала что-то неладное и плавно перешла от руки Грифа к его ноге. Парень тут же перехватил её за запястье и с недоумением уставился на девушку.

– Не надо так делать, – попросил он недовольно.

– А что – смущает?

– Ещё как. Убери руку.

– Ох, Боже! – торжествовала она, увидев сквозь ночные сумерки густую краску, выступившую на щеках Грифа. – Да мы в этом деле новички?

– Оставь ты меня в покое! – процедил он сквозь зубы, резко поднялся со скамьи и отошёл от Доминики в другую сторону от крыльца. Она тоже поднялась и принялась догонять свою жертву.

– Да ладно тебе, Гриф. Когда ещё познавать неведомое, если не в праздник?

– Не нужно мне никакое неведомое, так что отцепись от меня и иди, домогайся до тех, кому это приятно! – несколько грубо сказал Гриф, указывая рукой на дом. «Весело смотреть за ним, когда он загнан в угол, – думала про себя Ведьма. – Не сиганёт же он от меня в лес. Путь к спасению для него отрезан!»

– А тебе что, было не приятно? – притворилась Доминика обиженной и насупила нижнюю губу. – Я в это не верю. У меня довольно приятные на ощупь руки...

– Не в твоих руках дело, – вздохнул и холодно ответил Гриф, – а в том, что ты меня собиралась облапать.

– Мог бы и позволить мне это, как самой смелой девушке нашей округи. Знаешь, сколько моих знакомых хотели бы до тебя хоть мизинцем дотронуться? А из всех них осмеливаюсь это делать только я!

– Теперь можешь этим гордиться, – и Гриф обошёл Доминику. – Хотя, по мне, подвиг не велик – до меня не так сложно дотронуться, как вы все думаете.

– Я бы так не сказала. Ты вон какая роза-мимоза: весь шипами покрываешься, стоит к тебе руку протянуть. А может тебе бы это, наоборот, на пользу пошло.

– Что именно?

– Ну как – ласка.

– Я как-то всю жизнь обходился без неё...

– И хорошо ты жил всё это время? – напала она. Гриф промолчал и только прислонился спиной к дому. Музыка за стенами всё ещё вибрировала. В гостиной раздался какой-то громкий хлопок, а затем все залились диким припадком смеха. – Нет, я серьёзно. Может ты от этого такой нервный? Может тебе нужно расслабиться?

– Я и так расслаблен.

– Я в другом смысле.

– И в каком же, поведай? – посмотрел на неё одним глазом Гриф.