Глава 32: Поле (Часть I: Чудеса) (2/2)

– Не кокетничай, Гермес, нам не трудно, – твёрдо сказала Зелёная, и мы все вместе принялись кипятить воду в самоваре и таскать к столу приборы...

– Приятного всем аппетита! – сказала я и закинула в рот кусочек блина. Какой мягкий! Какой ароматный! Жаль мы с мамой не умеем такие готовить.

– Спасибо! – хором произнёс стол. Дом звенел плошками и чашками, а пол дрожал от хода колёс. Весёлые флажки за окном трепыхались на ветру, а мы сидели в тепле, уюте и с блинчиками. По шкафу до сих пор цокали когти Радагаста или, как Гермес его ласково надывает – Рóди. Видимо, он к нам ещё не привык, опасается. Хотя, с другой стороны, мы часто видим его в деревне. Можно сказать, не чужие друг другу... Эх, чтоб я так жила, как живёт здесь Гермес! Он, к слову, не торопился приступать к еде. Напротив: сидел, сложив перед собой руки и внимательно глядя на каждого из нас. Словно собирается что-то сказать.

Я угадала:

– Ребята... я понимаю ваши эмоции и чувства – всё, что происходит вокруг, вам кажется чудом, волшебством, сказкой, так ведь? – кто-то с набитым ртом промычал «угу». – Но я всё же хочу вам кое-что объяснить, прежде чем вы сделаете какую-либо опасную ошибку. Послушайте меня, – звон вилок по тарелкам стал тише. Дизель перестал громко хлюпать чаем, а Леопольд – со стеклянным скрежетом пилить блин ножом. Мы всё подняли глаза на говорящего. – Всё далеко не так просто, как кажется. Я попытаюсь объяснить вам некоторые нюансы, связанные с этим местом, но предупреждаю, что объяснить получится далеко не всё... Зажгу сначала свет, а то сидим в полумраке, как пещерные люди, – Гермес поднялся из-за стола, потянулся руками к потолку и спичками зажёг керосинную лампу. Жёлтый свет, шедший из мутного плафона лампы, тут же ярко осветил столешницу и отбросил блики на тарелки и чашки. Остальные предметы на кухне так и остались в тени, единственное освещённое место – наш стол. Гермес сел обратно, и при свете «люстры» его лицо стало медно-золотого цвета.

– Теперь продолжу. Я должен рассказать вам про некоторые негласные правила, которые действуют на этой территории. Иначе нас с вами будут ждать большие неприятности.

– И кто посмеет их нам причинить? – поднял одну бровь Джокер.

– Старый добрый Койот, вот кто, – Джо перестал жевать и переглянулся с сидевшими рядом Енотом и Дизелем. – Вы и забыли про него, да? А он про вас помнит. Знает, что вы отыскали меня, и почему-то позволил этому произойти. Главное теперь не подорвать его доверие, не то... Вы сами понимаете, – некоторые кивнули. – Итак, во-первых, прошу вас не отходить далеко от моего дома в ночное время – если, конечно, вы останетесь у меня до ночи. А вы, скорее всего, останетесь, – у меня в груди болезненно сжалось. И что мама подумает о моём отсутствии? Конечно, я оставила ей записку, но этого не достаточно. Она же даже позвонить мне не сможет. Ох и потреплю я ей нервы...

– Во-вторых, – вибрировал голос хозяина дома, – постарайтесь, пожалуйста, особо не разделяться, даже днём. Вы уже сами успели узнать, чем это может обернуться.

– Ещё как, – буркнул Соломон.

– Вот-вот. Что ещё насчёт безопасности – не кричите и не шумите рядом с густой растительностью. Я имею в виду леса, мимо которых будет лежать наш путь. В полях вполне можно побеситься, но у леса не советую. Оттуда вся дрянь и лезет, и эти рогатые волки тоже из леса.

– И почему тогда час назад мы встретили их в поле? – мрачно усмехнулся Гриф.

– То поле плохое, на самом деле, – с сожалением согласился кореец. – Населено всякой гадостью: и алконостами, и кикиморами, и лешими, и вот этими рогатыми тварями. Так что не спроста у нас в поле столько людей пропадает... Но, слава Богу, то дикое поле такое одно, а здесь полей столько, что не сосчитать! В тех других живут только бабочки и полёвки, я вас уверяю.

– В общем, мы тебя поняли, Герм, – кивнул Соломон. – Мы далеко не маленькие и как вести себя в дикой природе сообразим, не волнуйся.

– Я очень на это надеюсь... Но есть ещё один пункт. Он непонятный, предупреждаю, но он напрямую относится к доверию Койота. С ним шутки плохи, и лучше не пытаться перехитрить его и как-то нарушить его условия.

– Как какой-то Койот может иметь свои «условия»? – тихо спросила я, но услышал это моё возмущение весь стол из девяти человек. Они посмотрели на меня, как на тронутую умом, а Гермес даже не сразу смог вновь заговорить от этой моей фразы.

– Не стоит так о нём, Лиса. Ты, наверное, не понимаешь, но он не простое животное из семейства собачьих. Он – местное Божество. Реально существующее Божество, которое имеет большую власть и способности. Всё это – Его владения, и Его Глаза и Уши повсюду.

Моё сердце пропустило удар от страха.

– Нет, не думай, конечно, что тебя сейчас убьёт молнией за твои слова, – улыбнулся он краем рта, – но больше так не делай. Теперь ты предупреждена о том, кто он такой.

– Угу...

– Так какое последнее условие? – спросил Каспер, зябко гревший свои руки о чашку с чаем. – Ты так и не договорил о нём.

– Условие следующее, – он сделал паузу, чтобы мы навострили слух и включили всё внимание, что у нас есть. – Не обсуждать этот поход ни при каких условиях.

– Что значит «ни при каких»? – нахмурился Дизель.

– Ни при каких – значит абсолютно ни при каких. Как только вы вернётесь домой, вы ни словом друг с другом не обмолвитесь о том, что с вами здесь случилось.

– А ты разве не собираешься вернуться тоже? – упавшим тоном спросил Кас.

– Простите, но нет, друзья. За последние годы я понял, что моё место всё-таки здесь, а не у вас. Как говорится: где родился, там и пригодился, – улыбнулся он, но нам было не весело.

– Я хочу уточнить, – поднял указательный палец Джокер, – почему такой запрет? Почему нельзя обсуждать?..

– Потому что это не принято, – с трудом ответил Гермес, перебив рыжего. – По правилам местного «этикета» это не прилично. Даже не неприлично, а незаконно, как разглашение государственной тайны. Понимаете хоть немного?

– Ну, вроде... – вздохнул Джо. Правда, судя по лицам моих товарищей, они всё ещё пребывали в замешательстве. – А жаль. Мы же, можно сказать, обнаружили то, что искали всё детство – подтверждение существования магии. И теперь нам нельзя будет даже...

– Ни – при – каких! – по слогам сказал Гермес, наклонившись над столешницей. – Запомните, прошу вас. Каким бы странным способом вы не вернулись домой, каким бы бредом вам потом всё это не казалось. Просто лучше какое-то время делать вид, что этого в вашей жизни не было. Так лучше, Джо.

– Л-ладно. За этот день мы попытаемся это переварить, – заключил за всех Гриф. – Ты можешь нам доверять, Гермес.

– Спасибо... А теперь ешьте спокойно. Извините, если испортил кому аппетит своими пугалками.

– Ничего, благодаря Джокеру у нас на пугалки уже иммунитет! – махнул рукой Дизель, и над столом прозвенел весёлый смех. Наконец-то обстановка разрядилась. Мы продолжили трапезу практически как ни в чём ни бывало...

Остановившись у той самой речки, у которой гуляли феи, Гермес призвал их своим пароходным свистком, и феи цветной стайкой побежали к крыльцу, скача и смеясь. Их оказалось четыре, и, собственно, они практически ничем не отличались от людей, кроме своих необычных сияющих платьев и расцветки глаз. Молодые девушки, одна не похожая на другую и одна другой краше. Звали их Плеяда, Эллина, Ариадна и Марселина. Плеяда у них была синей феей и, чувствую, самой старшей и умной. Эллина была розовой и довольно романтичной на вид – словом, та самая, которая днями и ночами мечтает о рыцарях. Кстати о рыцарях: как-то она слишком часто смотрит на Грифа. Во мне включается ревность... Третья фея – Ариадна, жёлтая и жизнерадостная, как одуванчик. Судя по всему, она была самой младшей и наивной. Ну и последняя, белая фея звалась Марселиной и была той самой, за которой я с утра гналась в деревне. Вот так встреча. Мы, кстати, друг друга узнали.

Так мы и продолжили наш путь по солончаку, в увеличенном составе. Дом ехал и гремел, как игрушечный грузовичок, нагруженный камнями. На улице было светло и почему-то всё сильнее пахло весной, хотя мы вроде как ехали в северном направлении. Гермес второй раз поставил кипеть самовар и принялся показывать нам альбом с фотографиями со своих кругосветных путешествий. Енот открыл форточку, а Радагаст подлетел к синей Плеяде и неожиданно принялся к ней ласкаться. Мне было хорошо, как никогда...

***</p>

P.S. – Артемо-о-он, а может ты возьмёшь меня с собой сегодня в школу? – жалобно проскулила маленькая Соня со спутанными после сна волосами. Она смотрела на одевавшегося в верхнюю одежду брата исподлобья и перекатывалась с пятки на носок в надежде на исполнение своей просьбы.

– Сонь, ты прости, но я не могу, – отвечал ей Гриф, заматываясь в шарф. – Не положено, чтобы младшие сёстры сидели с братьями в классе во время уроков.

– А если ты объяснишь своим учителям причину? Мол я боюсь своей мамы? – и она ещё более жалобно, чем прежде, свела брови домиком.

– А вот этого им уж тем более знать не надо. Ты что, хочешь, чтобы тебя в детдом от нас забрали? – Соня заметно сникла, и Гриф сел перед сестрёнкой на корточки, положив ей ладони на плечи. – Подожди меня в своей комнате, ладно? Я приду к тебе со школы совсем скоро, и глазом моргнуть не успеешь!

– Ещё как успею! – плачущим голосом отвечала девочка. – И мама успеет на меня накричать без причины!.. За что она нас так не любит? Что мы ей сделали?

– Эх, не знаю, Сонька, – вздохнул он и обнял сестру. Это было единственным, что он смог для неё сейчас сделать...

Выйдя на крыльцо в зимней одежде и с рюкзаком на спине, Гриф помахал Соне в окно и принялся спускаться по ступеням, видя у деревянного забора курившую сутулую мать, которая грубо отпихивала ногой ластившегося к ней пса Султана.

– Чего пристал? А ну, пошёл к себе в будку, скотина! – проскрипела она ещё раз и пнула собаку валенком в бок, отчего пёс бросил последние попытки получить ласку у своей хозяйки.

– Зачем ты с ним так? – угрюмо спросил Гриф, подойдя к калитке. Мать равнодушно выдохнула сигаретный дым в сторону и ответила:

– Потом умаешься шерсть его от лосин оттирать... – помолчав секунду, она добавила. – Так что, опять на меня девчонку свалили? Что мне с ней делать весь день?

– Лучшее, что ты можешь сделать для Сони – не трогать её...

– Подерзи мне ещё! Вот расскажу отцу, то-то ты тогда огребёшь... Ну, чего застыл? Иди в свою школу, – она пихнула рукой калитку и, увидев снаружи соседей, тут же с приторным выражением лица обняла сына, изображая чистую материнскую любовь.

– Давай, зайчик мой, учись хорошо! – воркотала она изменившимся тоном.

– И как тебе самой от себя не противно?.. – не слишком ласково спросил её Гриф, но та лишь с той же растянутой во всё лицо улыбкой подтолкнула сына к калитке. Он охотно в неё вышел, сурово глядя себе под ноги и кипя от внутренней злости. «Я знаю, что мы ей сделали, Соня: мы родились...»

Дома у Грифа тем временем неторопливо начал собираться на работу Владимир Вольфович. Уже одетый в рабочее – неизменные джинсы, свитер и пиджак, – позавтракавший и готовый выйти на улицу. В коридоре он последний раз поглядел на себя в мутное зеркало, поправив на голове аккуратно лежащие волосы, и вдруг увидел в углу у окна сидевшую на тумбочке дочку – Соню, очень грустную и подавленную.

– Ты чего грустишь? – спросил он её нейтральным тоном: ни строгим, ни сочувствующим. Девочка вздрогнула, увидев папу, проворно спрыгнула с тумбы и вытянулась по струнке, робко ответив:

– Я не грущу, папа, у меня всё в порядке...

Владимир прищурился и поглядел на расстроенную девочку внимательнее.

– А если отвечать честно?

Соня недолго помолчала, но всё же пробормотала себе под нос:

– Я не хочу сидеть дома с мамой...

– Это ещё почему?

– Она... странная. Мне с ней страшно... Я просила Грифа взять меня с собой в школу, но он не разрешил...

Владимир размышлял над её словами, осматривая дочь в затёртой пижаме с ног до головы.

– Неужели ты настолько не любишь свою маму, что даже дома с ней побыть пару часов не можешь?

Еле совладав с голосовыми связками и слезами, Соня прошептала, всё ещё глядя в пол:

– Она меня... т-тоже не... не любит.

На крыльце тем временем раздался звук шагов, и девчушка, поспешно пробормотав «пойду к себе», похромала в сторону своей спальни, придерживаясь рукой за мебель. Входная дверь дома открылась, вывалив на пол прихожей облако морозного воздуха, и в проходе появилась тощая, серая Виктория Васильевна с зубами, извечно по-мышиному перекрывавшими нижнюю губу.

– Уже уходишь, Володенька? Ты тогда одевайся потеплее, чтобы не простудиться. Ты представляешь, там такие сугробы – мне по колено! Не представляю, как там нашим собачкам не холодно? Вот там во дворе ко мне Султан притирался, словно в дом просился...

– Султан – дворовая собака, Вика. Ему не привыкать... – рассеянно ответил Владимир, держа в голове какую-то мысль. – Знаешь, что? У меня тут идея одна появилась.

– Какая же, Вовочка? – подобострастно вытянулась к нему Виктория.

– Я хочу сегодня забрать Соню с собой на работу, – и боковым зрением староста увидел, как Сонька в другом конце коридора замерла и украдкой обернулась на папу. Почему-то в этот момент на душе ему стало теплее, чем было. Виктория же ни секунды не сопротивлялась этой его идее и с бешеным энтузиазмом принялась нахваливать предложение мужа, мол «да, действительно, доченьке стоит проветриться!..» Владимир остановил её громкую тираду, и радостная Виктория, кивая, скрылась на кухне. Соня с папой снова столкнулись глазами.

– Ты ведь согласна с моей идеей? – спросил Владимир. – Пойдёшь со мной на работу?

– Конечно же! – от радости слишком громко воскликнула Соня. – Я согласна, согласна!

– Тогда собирайся, а я тебя тут подожду.

Соня настолько быстро, насколько ей этого позволяли её непослушные руки и ноги, оделась и кое-как заплелась, даже забыв про завтрак, а затем вылетела к отцу в коридор в полной боевой готовности. Хоть отец и дочь никогда не были сильно дружны, но отчего-то отцу Сонька доверяла больше, чем маме – от него хотя бы не ожидаешь непредсказуемых истерик, воплей и впивающихся в волосы ногтей. Она уже давно уяснила, что если вести себя с ним тихо и послушно, то и папа будет таким же – мирным и даже отчасти добрым по отношению к ней. Так что если уж и выбирать между двух зол (между двух родителей), то лучше уж было выбирать компанию папы, ибо против матери абсолютно никакие сонины алгоритмы поведения не срабатывали.

Итак, Соня была спасена от заточения в одном доме с неуравновешенной матерью – она вместе с папой вышла на улицу, держа его за перчатку и прихрамывая на особо высоких сугробах. По началу они шли в неловкой тишине, но потом отец спросил у дочери то одно, то другое, и так девчонка начала входить во вкус и рассказывать о своих делах всё больше и больше, а потом и вовсе развеселилась настолько, что позволяла себе нырнуть в придорожный сугроб или сорвать с карниза дома сосульку. По какой-то неизвестной причине отец не ругал её за это, а лишь спокойно, со снисходительной усмешкой, наблюдал за её баловством.

Через полчаса они уже оказались в хижине, над входом которой висела табличка с надписью «Правление», и провели там достаточно много уютного и тихого времени. Владимир сидел в приёмной комнате за столом и очень много общался с деревенскими – как по спутниковому телефону, так и вживую, – а Соньку же он пристроил в соседней комнате, отгороженной от приёмной одной лишь старой занавеской. Там девочка рисовала, грызла сушки, любовалась заиндевевшим окном, слушала воркотание затопленной печки и баловалась, переключая туда-сюда каналы радио. Вы можете назвать такое времяпровождение скучным для ребёнка, но лично Соня была счастлива, что она была именно здесь, а не дома. Ей было бы хорошо где угодно, хоть в сарае – лишь бы не с мамой...

Один раз она прокралась в приёмную к папе и показала ему свои рисунки, нарисованные на каком-то черновом листе синей ручкой. Отец неуклюже похвалил её каракули и даже пошутил насчёт некоторых из них, что вызывало задорный смех у светловолосой девочки. А отсмеявшись, она с неожиданно серьёзным лицом добавила:

– Вот бы ты почаще был таким же, как сегодня, пап...

Не успел ошарашенный и пристыженный Владимир что-то на это ответить, как девчонка снова скрылась за кружевной занавеской – побежала смотреть на снегиря, севшего на ветку ели прямо за окном...