Глава 30: Выдох (2/2)
– А не знаю, как. Хоть в окно выкинем, хоть сожжём.
– Давайте лучше сожжём для надёжности? – сказал Гриф, с отвращением глядя на маленькое набитое гречей создание.
Джокер проворно высыпал фрукты из тарелки на кровать и протянул свободную тарелку Дизелю. Соломон передал Дизу свечу, а Диз столовой салфеткой подхватил из рюкзака куклу и положил её на тарелку, готовясь зажечь из неё костёр. По полу почему-то потянуло холодом, а пара свечек погасла. Девушки тихо и испуганно пискнули, а Каспер, с любопытством смотревший на куклу, вдруг странно заёрзал под своим парикмахерским полотенцем: словно его что-то тянуло вскочить и забрать куклу обратно. Этого ещё не хватало.
– Кас, всё нормально? – прошептала я, глядя ему в глаза и видя, как с каждой секундой, пока свеча с огнём приближалась к кукле, зрачки Каса делались всё больше и больше и постепенно заполняли его глаз. – Эй, держите его кто-нибудь!
Гриф понял меня с полуслова, отбросил гитару и кинулся на пол к Касперу, который уже сделал змеиный бросок к Дизелю, но был вовремя повален лицом в пол. Гриф проворно заломал ему руку и всем весом прижал его, крича Дизелю с Джокером: «Бегом, жгите эту тварь!» Вся комната сидела, не дыша и с ужасом глядя на Каспера, который, как одержимый (которым он и является), тянулся к серой кукле, чтобы спасти её. Дизель, сидевший на кровати, быстро поднёс огонь к кукле и зажёг её ткань, отчего Кас забрыкался и зарычал ещё сильнее. В момент, когда она уже полыхала и почему-то искрилась, бедный Каспер даже закричал, словно жгли его самого, а потом вдруг затих и обмяк под весом Грифа, который и сам был напуган не меньше, чем мы все.
Огонь и треск искр иссякли. Холод, откуда-то просочившийся в комнату, исчез, а свечи на полках стали гореть ярче. На стеклянной тарелке с рисунком клубники остались лишь две чёрные обугленные пуговицы – самой же куклы не стало.
– К-кас, – заикнувшись от волнения, спросил Гриф, повернув к себе лицо Каспера, так как до этого он лежал, уткнувшись им в доски пола. – Кас, эй! Ты живой?
Все, кто был рядом, подошли к ним и сели на корточки, с сочувствием и страхом глядя на Каса, и тот в какой-то момент пришёл в себя и заморгал.
– Каспер, ну, ты как? – заботливо спрашивала Зелёная, гладя его по волосам. – Ничего не болит?
– Неа... – промямлил он, вздохнул и, всё ещё лёжа на животе, вздохнул. – Какой же всё-таки... дерьмовый выдался день...
Джокер истерично засмеялся, а затем и мы последовали его примеру. Напряжение в воздухе спало – слава тебе Господи. Каспера усадили, дали ему хлебнуть воды, и тот окончательно убедился в том, что то самое проклятие, которое гладало его душу целых несколько лет, его отпустило.
– Мне так легко, вы бы знали! Так... свободно!..
– ... А ещё, знаешь, нам с папой соседи подарили щенка! – продолжил свой рассказ Каспер через двадцать минут после изгнания из него демона. Теперь уже всё улеглось: Зелёная снова взялась за стрижку Каса, Джокер выкинул из окна страшные чёрные пуговицы и хрумкал фрукты, а Гриф вновь заиграл на гитаре что-то мелодичное.
– Ух ты! – воскликнула я, искренне радуясь. Касу на плечо упала отрезанная Зелёной прядь сантиметров в пять. – Поздравляю. И какая порода?
– Ньюфаундленд, по-простому – Водолаз. Чёрный и кудрявый – милый очень, тебе понравится. Я уже назвал его Чарли.
– Забавная кличка. А где он сейчас?
– С папой, внизу. Он с ним никак наиграться не может, – улыбнулся Кас ещё шире. Никогда не видела, чтобы он так светился. Как хорошо, что мы спалили то пугало!.. Гриф над нами доиграл и перебором зацепил пальцем каждую струну по очереди. Такое вот заключительное красивое арпеджио. Вся комната загремела аплодисментами, а Дизель даже свистнул, сунув два пальца в рот.
– Ну вот, – отложила ножницы Зелёная, обращаясь к Касу. – Сейчас я подсушу тебе голову, и всё будет готово.
– А какая теперь у меня длина? – слегка взволнованно спросил Каспер.
– Вот такая, – и Зелёная поставила кисть ребром возле его плеча. – Всё равно это много, ничего страшного. Через пару месяцев у тебя уже всё обратно отрастёт. Правда знаешь, некоторые пряди ты состриг под корень, и я физически не смогу привести их в порядочный вид. Ты уж извини меня.
– Легче было тебе обриться налысо, хо-хо! – хохотнул с набитым мандаринами ртом Джокер. Он сидел на той кровати, что с шалашом из платков. Точно, в этой спальне же две кровати: первая у окна и вторая – эта! Интересно, зачем Джо нужны две?..
– Налысо ему не пойдёт, – поморщила нос Зелёная и мило засмеялась
– Я могу завязывать волосы в хвост, – решился на перемены в имидже Каспер. Джо удивлённо вскинул брови к самым корням своих кудрявых рыжих волос:
– Вот те на! Каспер, неужели отныне мы будем видеть твоё прекрасное лицо? – Кас смущённо ему улыбнулся. – И молодец! Долой эти комплексы! Гриф, сбацай по такому случаю чего-нибудь весёлое!
Гриф тут же отозвался отрывком из самой знаменитой песни Нирваны. Одна из незнакомых девчонок аж завизжала от восторга и подпрыгнула на кровати.
– Стой! Стой, Гриф, дорогуша! Не играй, на акустике не то! – остановил его рукой Джокер. Гриф так и замер с пальцами на струнах, нетерпеливо глядя на рыжего. Джо соскочил с кровати, чудом не наступив на меня, обежал комнату и вытащил из шкафа сначала моток проводов, а за ним настоящую электро-гитару фиолетового цвета! Гриф эмоционально воскликнул от восторга и, как ребёнок, протянул обе руки к этому чуду.
– Вот чего для счастья надо человеку! – смеялся Джокер. – Всего-то гитара.
– Это не всего-то гитара, дурень! – дрожащим от радости голосом сказал Гриф и бережно взял эту шикарную, глянцевую вещь в руки. – Она же к колонкам подключается! Это же такая мощь! А как она звучит, наверное!.. Где ты её купил?
– В Питере, ясное дело. У нас такое не достанешь.
– Ладно, включи её скорее!
– Да сейчас, Божечки, подожди. Держи себя в руках, а то так и крыша от восторга поехать может, – Джо полез к гарнитуре, согнувшись вдвое и пихая провода то в один, то в другой разъём. Наконец-то он справился, и все принялись разбираться с этой чудо-гитарой. Настраивали звук, дёргали струны, крутили колки. Гитара была готова к работе, и Гриф вновь заиграл песню Нирваны. Теперь звучало в разы сильнее. Волны мурашек бежали у меня по всему телу. Я взяла апельсиновую дольку с тарелки, прислонилась спиной к кровати и наслаждалась живым роком.
За это время Енот с Ханой успели потанцевать, Дизель – спеть, подражая голосу Курта Кобейна, Джо успел побыть барабанщиком, правда с бубном вместо барабана, а Зелёная успела досушить Касу волосы и показать его присутствующим. Все оценили – с такой причёской у Каса и правда стало более открытое и доброе лицо. Он завязал волосы в хвост и с непривычным для него азартом примкнул к поющим. Более того, следующую песню он вообще солировал рядом с Грифом. Я и не знала, что Каспер умеет так хорошо петь. Прямо как прирождённый рокер: где надо – мелодично, где надо – издавая рык. Позже я вспомнила, что он учился в музыкалке, и всё немного прояснилось. Правда вряд ли хоть в одной музыкальной школе учат исполнять тяжёлый рок. Тут всё же и его личный талант присутствует.
За окном глухая ночь. Качаются ели и сосны, настенные часы показывают без двадцати четыре, а мы, обретя второе дыхание, орём, как ненормальные, и прыгаем на кроватях, даже не опасаясь их сломать. «I'm on the hi-i-ighway to hell – ДЫЩ-ДЫЩ! Hi-i-ighway to Hell!..» Кас пел громче остальных и явно более умело, а Гриф кивал головой в такт и упивался игрой на заветной гитаре. Кто-то ему нацепил на нос чёрные очки, поэтому это выглядело вдвойне забавно. Пару раз к нам в комнату засовывались головы взрослых, которые дружелюбно шептали, чтобы мы были чуточку потише, не то «потолок совсем обвалится». Мы обещались вести себя смирно, но потом вновь играли какую-то оглушительную песню и подпевали ей на десять порядков громче.
Всё это было весело, но в то же время так сильно пахло приближающимся концом истории, что мне не могло не стать грустно. Я оглядывалась вокруг себя, видела поющих живых людей и в то же время не считала их реальными. Пройдёт полчаса, час, и их здесь не будет. Они исчезнут, разойдутся и вновь будут заняты каждый своим делом, словно и не было этого нашего полуночного единения в комнате Джокера. Почему в этой жизни всё такое не постоянное? Почему вечно нужно куда-то бежать? Почему нельзя остаться здесь, где хорошо, тепло, тихо и уютно, и где все нашли друг друга? Ведь если сейчас всё настолько замечательно, то завтра просто не может стать лучше. Завтра будет только хуже, а о послезавтра я вообще молчу.
Опять, окунувшись в мысли о грядущем будущем, я словила приступ апатии, который окончательно выбил меня из общего настроения праздника. Я забралась на кровать, как в некоторое укрытие, и полностью слилась со стеной. Превратилась в наблюдателя, слушателя и, конечно же, запоминателя...
Ещё через пару бодрых и громких песен случился заключительный медленный танец, наступления которого я как раз и опасалась. Не из-за того, что стесняюсь танцевать, вовсе нет, а из-за того, что он заключительный. Джо немного сорвал голос и, не в силах больше петь, включил диск с песнями Селин Дион. Енот с Ханой вновь прилипли друг к другу. Они медленно танцевали вальс, переминаясь на месте, а она трогательно положила ему свою пышноволосую голову на плечо. Соскучились друг по другу, всё никак не наобнимаются. Дизель галантно пригласил на танец Риту, которая была выше его чуть ли не на голову. Но они всё равно хорошо смотрелись. Соломон танцевал с Зелёной, боксёр Вова с незнакомой мне девушкой. Дети с Каспером сидели на соседней кровати и отдыхали. Леопольд пригласил смущённую Еву, а Джокер смешно танцевал со своей плюшевой жабой, держа её за короткие лапки. От столпотворения стало негде ходить, по полу добраться до выхода было не возможно. Поэтому как только я заметила, что Гриф куда-то смылся, я, шагая по всем столам, стульям, пуфикам и кроватям, пошла его искать. Без него мне здесь сидеть совершенно невмоготу.
Выйдя на мансарду с четырьмя дверями помимо Джокеровой, я наконец-то вспомнила, что значит дышать полной грудью – в комнате Джо было неимоверно душно, а здесь хотя бы есть кислород. Маленькая Агата и близнецы, которые тусовались у лестницы в это время, испугались меня и с визгом удрали в свои комнаты. Вот дурачки. Я закрыла за собой дверь, приглушив дискотеку, и принялась вслушиваться в звуки на первом этаже. Оттуда исходил тихий голос тёти Оксаны, ещё какой-то соседки и изредка – Грифа:
– ... Ну, оно у тэбя немнохо повышенное. Это, вроде, не опасно, хотя для кого как. Мэня, к примеру, таким давлэнием не проймёшь.
– Гриф, милый, ты не хочешь сейчас домой пойти?
– Нет, что вы. Мне не настолько плохо.
– А я бы на твоём месте пошла. День тяжёлый был, все устали. Вот, утро уже на дворе. Во сколько же ты завтра встанешь?
– Та постойте же вы, Лидия Михаловна! Хриф, хде твой папа сэйчас?
– Он ушёл домой, вроде как.
– А-а, жалко. А то мы бы с ним посовэтовались, шо с тобой, бедолахой, дэлать.
– Да ничего не нужно, Оксана Викторовна. Таблетка мне скоро поможет. Я просто посижу на подоконнике, передохну, и всё пройдёт.
– Ну, смотри у мэня. Иды... И не надо мэня по отшеству звать, сколько раз ховорыла. Словно чужие, ей-Боху! Тотя Ксюша я!
– Хорошо, тётя Ксюша, – тихо усмехнулся Гриф, а следом за этим по лестнице раздался звук его шагов. Я ждала его у самой последней ступени и слегка напугала его своим внезапным появлением.
– Господи, Лиса, ты-то чего здесь?
– Тебя ищу. Огляделась, смотрю – тебя нет. Что-то случилось?
– Да так, голова разболелась, – он проковылял к подоконнику, сразу за которым был балкон, и сел на него.
– Не удивительно, что разболелась: Джокер так орал своего «Енота-Некроманта», что чуть дом не рухнул! Он хоть когда-нибудь устаёт?
– Такое даже мне ещё не доводилось видеть. Джо работает на вечном двигателе, это точно... Хочешь, присядь ко мне тоже, – кивнул он на подоконник. – Только сюда постелить что-нибудь надо, а то тебя продует.
– Издеваешься? Меня продует? Да после того, как мы с тобой сегодня искупались, мне никакие сквозняки не страшны, – и я запрыгнула на деревянный подоконник рядом с ним. Он был крашеный в белую краску, и в паре мест она уже начинала трескаться, рассыпаясь на скорлупки. – Кстати... Насчёт нашей лесной прогулки.
– Ну? – слабо улыбнулся он, прислонив затылок к холодному стеклу.
– Может тебе грелку холодную принести? – перебила я сама себя. – Зачем мучиться?
– Я не мучаюсь, честное слово. Ты там что-то сказать хотела.
– Ладно... В общем, я хотела перед тобой извиниться.
– За что это? – не понял Гриф.
– За то, как я к тебе лезла, – сконфуженно пояснила я, глядя на свои болтающиеся над полом ноги в шерстяных носках. У Грифа же они доставали до пола. – Это было некрасиво, неприлично, и вообще...
– Да ладно тебе, – с участием сказал Гриф, сел ровнее, оторвав голову от стекла, и заглянул мне в лицо. – У тебя же был шок после ледяной воды.
– Но ты же тоже в неё нырял!
– У меня – закалка, и я пробыл в воде не десять минут, как ты, а всего две или три. Лиса, я ни на что не обижаюсь. Это пустяки.
– Но, – я мельком глянула на него, но потом тут же отвернулась. Стыд не проходил. – Но я наговорила тебе всякого... лишнего. Забудь, пожалуйста, всё то, что я там вытворяла. А то я не могу смириться с тем, что ты всё это видел и слышал...
Гриф молчал. Долго молчал. Я не понимала смысла его молчания и наконец осмелилась на него обернуться. Почему-то Гриф был грустным, или это просто задумчивость.
– Хорошо, – согласился он, но каким-то другим голосом. Не таким, какой был у него только что. – Если ты так этого хочешь – забуду. Я понимаю, как тебе это неловко.
– Не то слово... Мне кажется, или ты всё-таки обижен на меня?
– Что? Нет, – оживился он. – С чего ты...
– У тебя лицо кислое.
– А разве оно у меня не всегда такое? – улыбнулся он краем рта. – Папа вот мне говорит, что ему вечно хочется мне врезать, чтобы я взбодрился... На самом деле, у меня сейчас просто болит голова, вот я и кислый. Я не обижаюсь.
– Так уж и быть, поверю тебе, – усмехнулась я. – Ещё посидим или пойдём к ним?
– Давай тут посидим, умоляю, – жалобно усмехнулся он.
– А глаза твои как? – спросила я, пытаясь разглядеть белки его глаз. Но он закрыл их рукой и только отмахнулся. Болят. Они у него опять болят. Ну ни за что ведь не признается. Ну что за человек? Помощи ведь вовсе не стыдно просить. Я не стала больше донимать его расспросами о самочувствии, а только уселась поудобнее и прислонилась к его плечу под мягким свитером. Как хорошо, что этот миг ещё не кончился и что он длится прямо сейчас...
В пол пятого уже у всех кончились силы что-либо праздновать. Гости уходили каждую минуту, а «до свидания» и «спокойной вам ночи» были слышны непрерывно. В ответ на это звучал одинаковый, шутливый ответ Павла Андреевича: «Да какая уже ночь? Уже доброе утро!» За окнами всё посерело и одновременно посинело – странный оттенок, в который окрашивается раннее утро до восхода солнца. Мама позвала меня собираться – пришлось послушаться. Ушли почти все, в доме оставалась только семья Джо, мы с мамой, Енот с Ханой, Гриф и Каспер с папой. Все собрались на первом этаже, чтобы проводить нас, а затем и всех оставшихся гостей. Борис Николаевич в гостиной баловался с щенком и на минуту даже вынес его нам, чтобы мы его погладили. И правда, милее существа я ещё не видела. Чарли от силы была пара месяцев. Кучерявый, очень мягкий и неуклюжий малыш, пока что умещавшийся у Бориса Николаевича в руке. Но через пару лет он точно будет размером с Атоса. Борис Николаевич ушёл с тявкающим малюткой на кухню, а мы остались в коридоре.
– Оксана Викторовна, у меня к вам одна просьба, – подал голос серьёзный Енот. Женщина в фартуке посмотрела на него сверху вниз – она была ростом где-то сто восемьдесят сантиметров. Теперь понятно, в кого пошёл дылда Джо. – Не рассказывайте моим родителям, что я нашёлся. Я не хочу к ним возвращаться, и не хочу, чтобы они как-то пытались меня вернуть. Мне у них плохо, понимаете? Они никогда не видели во мне своего сына – я для них лишь повод для самоутверждения перед родственниками, тот, кто должен соответствовать всем их желаниям, а своих при этом – не иметь...
– Бэдный рэбёнок, – вздохнула она и по-матерински обняла его своими сильными ручищами. Енот доставал ей макушкой только до плеча. – Это ж насколько надо быть плохими родытелями, шобы сын не хотэл к ним жить возвращаться? Одна учёба у этих Дроздовых, одна учёба, – говорила она моей маме. – Шо Лидку выжали, шо тебя, Енотык. Мой вот, Джокер, почти кажный дэнь двойки хватал в школе – и шо? И шо мне его, не любыть после этохо надо? Я его и не рухала-то почти...
– Ну да-а, совершенно не ругала! Ни разочка! – с зашкаливающей иронией сказал Джо, стоявший в проёме кухонной двери. Я с мамой засмеялась.
– Ну ты там цыц! – улыбнулась рыжая, огромная Оксана. – Тоже мне, обыженный... В общем, Енотык, ты живи у нас, сколько душе улезет. Ты нам не мешаишь, ты очень хороший парэнь. Нам одним человеком болше, одним мэнше – вообще без разныцы! Мноходетные семьи – они такие, хостепрыымные.
– Так ты теперь будешь жить у Джокера, Енот? – удивилась я. – Вот это новость.
– А нам с Касом тоже про тебя одну новость сообщили, – сказал он загадочным тоном. Я посмотрела на Грифа, и тот тихо шепнул: «Братство!»
– А-а. Ну да, я вас поймала с поличным. Случайно. Извините уж.
– Кого ты там поймала, доча? – спросила мама, параллельно роясь в своей сумке.
– Да никого, это у нас своё.
– «Своё»... Ты бы одевалась. Я-то уже в куртке, а на тебе шапка одна. Давай, я тебя жду.
– Лисичка, погодь, – Джокер подскочил ко мне в три шага, схватил меня за локоть и наклонился к моему уху. – Примерно в три часа дня встречаемся в лесном доме. В том самом. Угу? Приходи обязательно. Там все будут.
– Л-ладно, – кивнула я и, заинтригованная, прошла в коридор, одевать верхнюю одежду.
Когда мы вышли из дома Джокера, было уже без пяти пять утра. Небо становилось всё светлее, а деревья, деревня и земля в слое коричневых листьев всё ещё были мрачные и сонные. Ни души на улице, зато дует свежий ветерок и слышно, как шуршит волнами озеро. Стальное, серое, как ртуть, озеро.
– Красота какая вокруг! – вздохнула мама, последний раз махнув рукой торчавшим в окне дома Джо. Я тоже им помахала и отвернулась. – В городе такое не увидишь.
– Это точно... Уже первое ноября, так?
– Да, так. Скоро уже поедем в город.
– Насколько скоро? Мам, я ещё не хочу!
– Смешная ты. Тебе шестого в любом случае в школу.
– Да знаю, просто... Давай, если и уедем, то не раньше пятого. Ладно?
– Как хочешь, Ирма... И не жалко тебе папу, который там совсем один, скучает по нам?
– Жалко. Но мне теперь тут очень нравится. Настолько, что уезжать не хочется...
Мама покачала головой и снова ушла в созерцание природы. Где-то протяжно каркнул ворон. Скоро рассвет, а мы не ложились. Главное – не проспать встречу в лачуге...