Глава 20: Франкенштейн (2/2)

– А на-ам, представьте, скольких нервов стоит терпеть, как вы нервничаете? – хитро улыбался рыжий мальчик в гриме. – Вы же постоянно кричите, как Карабас Барабас, а это страшно!

– Мне кричать можно, дорогой мой. Это метод воздействия на разбалованных личностей. Пока что он меня не подводил, так что нечего меня учить, понял?

– По-онял.

– Вот и молодец. А теперь тащи сюда Гошу – нам нужен Арлекин, сейчас же. И куда это он ушёл есть, если столовая здесь?

– А у него бутерброд в рюкзаке, в классе.

– Ну ладно, иди за ним, быстрее, – Джо покорился и убежал, гремя жёсткими башмаками по лакированному паркету. Завуч подошла к учительнице математики, которая против своей воли была вмешана в постановку спектакля, и шепнула ей. – Вылитый Буратино наш Шаляпин, правда, Наталья Семёновна?

– Да, Лида, вылитый. И такой же деревянный.

– Не скажите. По мне, так он вполне способный парень.

– Беда как раз в том, что он слишком на многое способный, и оттого наглый. Или же наоборот.

– И не говорите. Умный, но такой тяжёлый мальчик...

Учительницы ненадолго замолкли, осматривая сцену и видимую часть кулис актового зала и столовой по совместительству. Повсюду, куда ни глянь, мельтешили разноцветные головы и лица школьников. Кто носил на сцену картонные самодельные декорации, кто красил товарищей гримом, кто распоряжался, а кто лентяйничал и пытался укрыться в углу, чтобы его не припахали работать. Этот процесс походил на стройку или же на съёмки какого-то малобюджетного фильма. По всему полу раскидан канцелярский мусор, ошмётки пластиковых упаковок, конфетти от многочисленных дублей финала представления, песок от обуви и стразы с девичьих костюмов. Воздух был душный от долгого непроветривания и толпы пыхтящих школьников. Откуда-то негромко пела гнусавая «Глюкоза», но её поминутно перебивали резкие, бьющие по вискам выкрики имён и приказаний, летящие из одного конца зала в другой.

В такой напряжённой и мандражной обстановке спокойствие и лучезарность сохраняла только одна Злата Алексеевна – знаменитая на весь посёлок учительница музыки, чей сын в этом спектакле будет играть Пьеро. Этот подбор «актёра» был очевиден с самого начала кастинга: мало того, что у него хорошие вокальные данные, так этот печальный, бледный и черноволосый малыш ещё и похож на Пьеро больше, чем Пьеро сам на себя. Этот мальчик в белом гриме и с голубой слезой на щеке в прострации бродил туда-сюда по сцене и шёпотом повторял свою роль, изредка посматривая в сценарий:

– «Не нужна мне малина. Не страшна мне...» Ангина? Ну да, точно, «... ангина. Не боюсь я вообще ничего-о. Лишь бы только Мальвина... Лишь бы то-олько Мальви-ина... обожала меня одного...»

Под сценой на поставленных в круг стульчиках сидели девочки в зелёных костюмах лягушек и играли в «летели дракончики, ели пончики». Правее от этих мелких хохотушек были более старшие ребята – с пятого по седьмой класс, – мило беседовавшие о чём-то, не относящемся к надвигающемуся концерту. Среди них были Артемон – он же Енот, – Мальвина – она же Доминика, – Дуремар-старшеклассник и музыкант-гитарист Макс, которым пришлось заменить заболевшего Грифа.

– Пойду-ка я шугану этих демагогов, Наталья Семёновна, – вздохнула завуч и, собрав в кучу всю свою злость и нервы, направилась к бездельникам. – Я не поняла вас, господа! – гаркнула она на детей. Несколько десятков голов со всего зала повернулись на неё и тут же отвернулись, чтобы не быть свидетелями расправы. – Чего это мы халявим, а?! Концерт через час – живо повторяем роли! А ты, Мальвина, красота моя, на сцену – бегом! Сейчас я проверю, как ты выучила свои реплики.

– Лидия Ивановна, там реплик-то раз-два – и обчёлся, – ответила Доминика в голубом кудрявом парике.

– Это не значит, что ты их не забудешь на сцене, Аркатова! Как говорится, утонуть и в чашке можно. Ну, давай на сцену, что вы все так любите разглагольствовать! Живо!

Туфли Доминики, покрытые слоем блёсток, загремели по ступенькам, и девчонка оказалась на сцене. Стоявший неподалёку Пьеро так вошёл в роль, что даже сейчас смотрел на неё влюблёнными глазами. А может это была и не роль... Пока что сценку спектакля начали отыгрывать без Арлекина. На её середине невнимательные старшеклассники полезли с картонным деревом на сцену, за что нервная завуч их чуть не убила.

– Вы что?! – гудел её голос на весь зал, заглушая собой все звуки. – Совсем?! У нас сцена уже идёт, куда вы лезете со своим деревом?! Не дождаться что-ли, пока мы закончим? Ребят сбили, у дерева – вон, посмотрите вниз – корень помяли! Одиннадцатый класс, а непутёвые, как первоклассники! Идите вон отсюда, Боже ж ты мой!! Ничего не можете сделать вовремя... Сейчас у меня сердце прихватит, – и женщина с истощённым видом упала на табурет перед сценой.

– Лидия Ивановна, может вам водички? – заботливо спросила красавица Злата Алексеевна, облачённая в платье аля-пятидесятые – с узкой талией и пышной юбкой в горошек – и со своей любимой мальвинкой на голове.

– Ой давай, Златочка. И корвалолу бы хорошо...

– Сейчас, – и учительница в нарядном платье упорхнула. Завуч закрыла глаза и честно попыталась представить, что она сейчас в отпуске на море и лежит на жарком сицилийском пляже. И что вокруг нет никаких детей...

«Бум-бом-бум-бом» – гремели декоративные башмаки Джо по полу. Он бежал по тёмным коридорам школы и не встретил на своём пути ни единой души – все местные обитатели без остатка собрались в столовой. Мимо мелькали деревянные двери кабинетов, проносились кресла и диваны. В рекреации Рыжий притормозил и зачем-то подбежал к не задёрнутому окну. В нём он не увидел ничего утешительного: страшный и затопленный лужами стадион, за ним – пятиэтажки, а над всей этой «красотой» – серо-синие тучи без единого просвета. На стекле – косые брызги дождя, которых с каждой секундой всё прибавлялось. Они трещали и бились об стекло, пытаясь проникнуть из своего холодного серо-коричневого мира в школьный тёплый зелёно-бардовый мирок: зелёный – за счёт цвета крашеных стен, бардовый – за счёт старых тяжёлых занавесок. Сквозь щели в окнах до Джо долетали тонкие струйки уличного ветра и его приглушённый вой...

Буратино вздохнул и побежал дальше – он уже близко к их классу. Когда он всё же добрался до нужной двери – предпоследний кабинет третьего этажа – он стал красться на цыпочках, бесшумно ступил на порог класса и ка-ак рявкнул:

– Ровняйсь! Смир-рна!

Гоша Дацук в красном костюме Арлекина до этого спокойно ел себе свой бутерброд. Но, услышав оглушительную команду, он взвизгнул, подскочил на стуле и выронил бутерброд на пол. Буратино, увидев реакцию одноклассника, тут же расхохотался, от чего его сложило по полам, и постучал себя кулаком по ноге.

– Ну ты и козёл, Буратино! – возмутился Арлекин. Рыжего всё ещё разбирал смех. – Это ж был мой последний бутерброд!

– Ты ж... Ты ж сам его выкинул, Дизель! – посмеялся Джо.

– Теперь я тебя самого съем на обед! – и Арлекин с двумя бубенчиками на шапке угрожающе пошёл к Рыжему. Буратино не растерялся и выхватил из угла кабинета швабру.

– Защищайтесь, сударь!

– Сам защищайся!

Некоторое время мальчики бесились и сражались на пыльных швабрах, но после ничьи со счётом 1:1 они вспомнили, что их в зале ждёт завуч. Выкинули бутерброд, убрали свои мечи-швабры и побежали по тёмной лестнице вниз. Правда около одной из каменных ступенек мальчишки внезапно остановились - их удивило, что на ней до сих пор ничего не было написано. На остальных ступенях живого места не осталось, а эта – пустовала.

– Слышь, Дизель, у тебя есть, чем написать? – спросил рыжий Буратино, поправив на затылке колпачок.

– А у тебя есть, что написать? – спросил в ответ Арлекин со странной кличкой «Дизель».

– Было бы чем, а что – всегда найдётся, – усмехнулся Джо. Арлекин порылся у себя в карманах и, к счастью, обнаружил там восковой жёлтый мелок. Почти до конца списанный, буквально огрызок, но тем не менее им можно было что-то написать. Буратино отнял у друга мелок и, прислонившись к перилам животом, стал писать на ведущей вверх лестнице:

”Здесь был Я.

Буратино„</p>

Подумав, Джо пририсовал к этой надписи рожицу: глаза-точки, улыбка-скобка и длинный буратининский нос. Всё это дело достаточно неплохо смотрелось: серый фон, жёлтая надпись.

– Прикольно, – улыбнулся Дизель накрашенным гримом ртом и оглядел остальные ступеньки. У каждой пятой нарисованной на них надписи и рисунка были указаны даты. Изредка это был точный день, месяц и год: ”С днём рождения, Маша!! :) 5 октября 1975„. Иногда это был сезон и год, типа: ”весна 1989„, а чаще всего это был просто год. Очень у многих людей есть такая потребность: оставить что-то для потомков, и не важно, что именно – хоть полезное, хоть бесполезное. Те, кому так и не посчастливилось сделать для школы что-то масштабное – победить во Всероссийской олимпиаде или сдать экзамены на сто баллов по всем предметам, – те оставляют себя на этих ступенях в виде разноцветных надписей, рисунков и дат. И они шутят и улыбаются новым ученикам, вечно молодые и вечно ученики этой школы. Хоть они и ушли куда-то и уже скорее всего обзавелись своими детьми, они всё ещё здесь...

– Давай ещё кое-что допишем? – попросил Арлекин.

– Чего тебе тут не хватает? – обернулся Буратино, чуть не попав бумажным носом в глаз другу.

– Гóда, – виновато моргнул Дизель. – Чтоб увековечить... Как у них... Это же история, братан.

– «История», – дразнился Рыжий. – Этой историей ты всё упростишь. Будущие дети могли бы фантазировать о том, что это – самая древняя надпись в школе. А ты год укажешь и испортишь всю магию.

– Года – тоже своего рода магия. Глядя на них, думаешь, что уже случилось с теми, кто их когда-то написал. Лично у меня оно так.

– Что тут думать? И так всё ясно, – и Буратино, задумчиво вздохнув, сказал. – Они ушли тропой Койота Колдуна...

Перед тем, как уйти, мальчишки дописали свою надпись уже кончавшимся мелком. Получилось:

”Здесь был Я.

Буратино :^) 2000„</p>

Уже на первом этаже мальчики вновь начали слышать звуки работы в актовом зале: бесконечные переругивания, топот ног и пение девочек под дирижирование Златы Алексеевны.

– Ой, смотри – Гермес! – шепнул Арлекин и указал пальцем в глубь коридора первого этажа. Джо проследил за пальцем товарища и увидел у окна мешковатый силуэт своего друга-корейца. Он стоял там в темноте и был слегка освещён серым светом окна. Мальчик смотрел на дождливую улицу и медленно махал кому-то рукой, что выглядело довольно жутко.

– Эй, Гермес! – позвал друга Джо. Мальчик с плоским, как блин, лицом обернулся одной лишь головой.

– Ой, Джо, привет! – раздался металлический голос, чем-то похожий на голос Виктора Цоя. Из-за одной со знаменитым рок-исполнитем национальности про Гермеса часто шутили, что он – дальний родственник Цоя или даже его потерянный сын. – А я тебя не заметил.

– Мне больше интересно, кого ты там заметил, в окне, – и Буратино подошёл к другу поближе. Настороженный Дизель остался на месте и поглядывал в столовую, откуда опять доносились вопли Лидии Ивановны. – Там проливной дождь и ветрище, так что ни один нормальный человек не станет оттуда тебе махать.

– А та, что махала мне, и не нормальная, и не человек, – хитро улыбнулся Гермес в сером свитере.

– Дай угадаю – фея?

– Угадал.

– Здравствуйте, Лидия Ивановна! – пискнул у них за спинами Арлекин, и Буратино с Гермесом отвернулись от холодного окна. В тёмный коридор высунулась залаченная голова пожилой учительницы, и уже через секунду её голос рокочущим эхом полетел по всей школе:

– Какого лешего вы тут околачиваетесь, молодые люди?! Шаляпин, я тебя, как самого быстрого, послала за Георгием, а ты ещё и не торопишься?! Небось вы ещё и в догонялки сыграть успели, а?! Молодцы какие, загляденье просто! Дацук – за мной, там Терещенко уже заждался, пока Арлекин будет его бить... А ты, Шаляпин, тоже скоро на сцену пойдёшь! Только попробуй свои слова забыть! – и они с Арлекином ушли в ярко-освещённый дверной проход в столовую – его толстый золотой луч пересекал пол коридора и даже доходил до противоположной стены. Джо с Гермесом переглянулись.

– Не забудьте с Лео снять наше выступление для Грифа, – напомнил рыжий. – Ему там тоскливо без нас.

– А он разве ещё не в реанимации?

– Уже должен быть переведён в палату. Вечером или завтра все вместе его навестим и покажем получившиеся видео.

– Да, хорошо... Бедный наш Гриф.

– И не говори, – и мальчишки тоже скрылись в столовой, по началу ослепившей их своей яркостью...