Глава 20: Франкенштейн (1/2)

Через час я всё ещё лежала на том же диване и смотрела в досчатый потолок, покрытый занозами и почти невидимыми сетями паутины. Радио всё ещё бубнило и иногда запевало ненавидимые мной шансонные песни Шуфутинского, Елены Ваенги или Успенской. Почему я не уйду отсюда, спросите вы меня? Зачем я лежу и мучаюсь, слушая радио и щёлканье маминой клавиатуры? А я не знаю, почему. Наверное, потому что в моей комнате будет ещё более скучно и уныло, чем здесь. Тут хотя бы какие-то живые голоса, а наверху только свист ветра и скрип стволов деревьев...

Временами мне казалось, что я лежу в большом гробу, так как я лежала, сложив руки на груди, на спине, и не так уж высоко надо мной нависали деревянные старые потолочные доски. От этого ощущения хотелось отмахнуться, забыть его, но оно всё равно возвращалось обратно и начинало душить, как приступ клаустрофобии. Тогда я осматривала комнату, чтобы убедиться, что я всё-таки дома, а не в деревянном ящике под землёй, и успокаивалась, увидев окна с кружевными занавесками, обеденный стол с покосившейся скатертью, полки (на одной из которых стояла мамина детская чёрно-белая фотография с надписью «Верочка Чудакова, 1978 год»), диван и маму с компьютером. Линзы её очков забавно отражали экран монитора, поэтому казалось, что вместо глаз у мамы два тусклых фонарика. По радио забормотал прогноз погоды на неделю. Обещали снег...

– Ирма, – спросила меня мама, не отрывая глаз от мерцающего монитора, который сейчас был единственным источником света в комнате, помимо окон. Возможно, мне так хочется лениться именно по этой причине – из-за того, что в доме почти вечерние сумерки. – Ты долго ещё собираешься считать доски на потолке?

– Я даже не начинала их считать, – чужим, хриплым голосом отозвалась я. – Но спасибо за идею...

– Я не шучу, Ирма. Уже почти час дня. Что ты успела сделать за это время, кроме того, что поела оладьи? Похвастайся мне.

– Я успела загнать себя депрессивными мыслями. Иногда это изматывает сильнее, чем работа, знаешь ли.

– Хорошее-однако оправдание, – буркнула мама и пощёлкала мышкой. – Время идёт. Я бы советовала тебе заняться чем-нибудь более полезным для общества, пока ночь не настала. Или хотя бы для себя чем-нибудь займись... Дел – вагон и тележка: посуду надо вымыть, в бане полки разобрать, листья на участке убрать, полы подмести – вот, опять пыль налетела. У нас нет слуг, чтобы они это всё за нас сделали.

Я жалобно застонала.

– Да что с тобой сегодня в самом деле? – мама отвлеклась от своих книг, сняла светящиеся очки и посмотрела на меня. – Вчера вечером ещё была весёлая и бодрая. Что за ночь успело стрястись?

– Да ничего... Просто этот день уже бессмысленный. Я его весь проспала.

– И поэтому остаток дня ты будешь лежать и стонать – логика отменная!

– Да я не это имела в виду...

– Лучшее средство от уныния – ра-бо-та. Раз тебе так тоскливо от безделья, бери грабли – и во двор, – непреклонно сказала мама.

– А ты будешь тут сидеть! – села и всплеснула я руками от возмущения. – В тепле и на мягком диване! Какое-то это не справедливое распределение дел, тебе не кажется?

– Я буду не «сидеть», а работать, – и мама посмотрела мне прямо в зрачки строгим взглядом. – Интеллектуальная работа – слышала про такое? А кому работа интеллекта не по силам – тот идёт работать руками, ферштейст ду*?

Я попыталась пробормотать что-то в ответ на мамину издёвку, но отразить её выпад мне всё же не удалось – это было поражение. Мне пришлось тащиться во двор.

Я лениво заплела себе косу, облачилась в свою самую убогую, зато тёплую, одежду и вышла на воздух. Тут было светлее и свежее, чем в гостиной. Всё живёт и шевелится. Какая-то женщина на соседнем участке набирает из бочки в ведро воду. Часть её она проливает себе на ноги, но, благодаря резиновым сапогам, ей это не было помехой. Размахивая свободной рукой, словно балансирующий канатоходец, она взбирается с тяжёлым жестяным ведром по крыльцу и скрывается из виду. По песчаным дорогам носятся беспризорные коты, а по веткам скачут снегири и вороны. Что-то никого из моих друзей не видно. Наверное, они все сейчас ищут Енота, колеся по округе. Ну и хорошо, что их тут нет – мне было бы стыдно смотреть им в глаза и объяснять, почему я не присоединилась к ним с утра. Я же тоже их товарищ, и я должна была помогать им найти друга. А я дрыхла. Позорище...

Я вынула из подвала увесистую граблю с растопыренными «пальцами» и поволокла её за собой к газону, как тюремные кандалы. Опыт собирания осенних листьев у меня был – спасибо многочисленным школьным субботникам и ежегодным поездкам на дачу к бабушке с дедушкой. Но это далеко не значило, что я это дело люблю. Наоборот – терпеть не могу. Боль в спине и мозоли на руках после такой работки вам гарантированы. Но делать нечего, мама этим заниматься не станет – у неё, видите ли, интеллект, семь пядей во лбу! Поэтому эта работка по любому лежит на мне – на разнорабочем тугодуме, которому работа мозга не по силам... Да, меня задело это мамино замечание. Но неужели я настолько глупая? Я думаю, что если бы я была такой, то Гриф бы со мной не общался. Хотя, может он меня ещё просто не знает. Как и я его, собственно...

На заборе в паре метров от меня раздался резкий и громкий «ка-ар-р-р!» Я подскочила, обернулась на звук и увидела красивую чёрную ворону. Или вóрона – чёрт знает, как их различать. Обычные городские вороны, наверное, должны быть меньше и серее... В таком случае, передо мной сидел ворон. Чёрные глаза бусины, глянцево блестящий клюв, переливающиеся на дневном свете перья и откормленное тельце.

– Ну привет, – сказала я ему, оперевшись на граблю, как на посох. Ворон повернулся ко мне одним глазом, чтобы лучше меня видеть. Его острый клюв был похож на увеличенную жаренную семечку подсолнуха, какие обычно продают в пакетиках. – Не нужно было меня так пугать. А если бы я стала заикой или поседела? За такое я бы точно вырвала тебе перо из хвоста, – ворон смотрел на меня умными глазами и словно даже понимал мою речь. Я ему улыбнулась.

– Ты же умная птичка? Скажи «привет», – ворон тут же приоткрыл клюв и громко каркнул. Я шарахнулась, не ожидая от него ответа. Да ну... Может, он дрессированный какой-то? – Ну дела... А ну-ка, иди сюда, – и я вытянула руку перед собой. Ворон пригляделся к моей руке, наклонил голову то в одну сторону, то в другую, попереминался с ноги на ногу и вдруг широко взмахнул крыльями и спланировал ко мне на предплечье. От неожиданности я вскрикнула и сделала шаг назад.

– Ничего себе, какой ты огромный! И тяжёлый, – сказала я вслух и погладила ворона пальцами по гладкой голове. Он крепко держался за моё предплечье лапками и изучал меня. На секунду мне стало страшно, не клюнет ли он меня в лицо или в глаз. Кто знает, что у птиц на уме? – Эх, а мне ведь даже нечем тебя угостить, – ворон каркнул, но уже тише. Словно кот мурлыкнул. – Хочешь... шишку? – я вместе с большой птицей на руке нагнулась к земле, подняла с неё длинную еловую шишку и показала её ворону. – Смотри, какая красивая. Нравится?

Ворон осмотрел шишку, и вдруг схватил её клювом и взлетел с моей руки. Меня обдало ветром от взмаха его крыльев, и я шарахнулась, чтобы не получить перьями по лицу, а когда вновь осмотрелась по сторонам, увидела, что ворон вместе с моей шишкой уже летит над деревней куда-то на юг...

Вскоре я справилась с горой листвы и увезла её на тележке к пустой компостной яме. Свалила листья туда, торжественно отряхнула руки и села на ступени нашего крыльца... Вот оно – то место, на котором мы с Грифом вчера прощались. В семи-восьми шагах от меня. А ещё с этого места Димка звал меня ловить приведение ночью. Ну надо же, как много ассоциаций с одним местом... Это что, опять дудочка играет? Какой-то сиплый мелодичный звук несётся по лесу! Я прислушалась и долго сидела, не шевелясь и даже не дыша, чтобы определить звук в точности. Но, к сожалению, через пару минут я пришла к выводу, что это был простой свист ветра. В сосновых лесах такое бывает: сквозняк свистит между стволов деревьев...

Через какое-то время я услышала шаги множества ног и лай большой собаки. Первая моя догадка оказалась верной – это были ребята. Их всё-таки не привлекли к поискам. Тем лучше. Дима, Милана с Асей, Лёша и Илья с огромным сенбернаром Атосом. Все, кроме пса, были с плетёными корзинками и в резиновых высоких сапогах. Если они пришли на край деревни, то точно за мной – кто тут ещё живёт, кроме той тётки с ведром? Ребята увидели меня и помахали мне руками, а Атос залаял и побежал к моей калитке.

– Привет-привет! – ответила им я, отперла калитку и погладила весёлого старика-пса. Он крутил хвостом, как лопастью вентилятора, и с такой силой бодал меня мордой, что я чуть было не завалилась на забор, но Илья вовремя отозвал своего питомца.

– Атос, ну хватит! Фу! – сказал он ему. Старик-пёс покорно отошёл в сторону. – Привет, Лиса. Как поживаешь?

– Да вот, как видите, на каторге вкалываю. Сгребла все листья и сейчас отдыхаю.

– Лиса, Лиса, ты хочешь сушку? У меня их целый мешок! – пропищала Ася и протянула мне снизу вверх свой здоровый пакет с сушками. К слову, на шее у неё тоже были бусы из сушек, что делало её похожей на шаманку-сестру.

– Ух ты! Спасибо, я люблю сушки! Ещё и маковые – м-м-м!

– Ася, ты зачем весь мешок с собой взяла? – изумилась Милана и посильнее закуталась в свой красный платок. Ей Богу, она в нём как маленькая старушонка выглядит. А ей этого даже не скажешь – обидится. – Мама тебе говорила взять всего горсточку!

– Маме для друзей сушек жалко, а мне – нет, – ответила малютка и откусила свою сушку.

– Ребят, а вы случайно не за мной сюда зайти решили? – перевела я тему разговора. Не люблю я, когда Милана ругает свою младшую сестру.

– За тобой, за тобой, – ответил Лёша и поправил рукой в неизменной варежке свои очки. – Мы подумали, что ты будешь не против сходить с нами за грибами. Погода хорошая и грибов от сырости должно было много проклюнуться.

– Тем более чем больше компания, тем спокойнее будет гулять, – добавил молчаливый Димка в своей неизменной миске-маске на лбу.

– Ну хорошо, я согласна с вами прогуляться. Тем более, что с листьями я закончила, и теперь мне будет скучно. Я тогда пойду, соберу какие-нибудь вещи и оденусь поудобнее.

– Хорошо, мы тебя ждём, – сказал Лёша, развернулся и собрался было отойти от калитки, но мне в голову пришёл срочный вопрос, и я схватила его за руку.

– Лёш, постой, а компас...

– Не трогай!! – внезапно крикнул и извернулся он. Не успела я задаться вопросом, чего это Лёша так разорался, как поняла, что я всё ещё держу Лёшу за руку... а он с остальными ребятами стоит шагах в трёх от меня. Не может же у него быть такая длинная рука. Я опустила взгляд и с ужасом поняла, что рука Лёши от него отделилась! Вся его рука от кисти в варежке до плеча лежала у меня в ладони! Я заверещала, как резаная, от неожиданности и нелепости происходящего, выронила длинную Лёшину руку на траву и отскочила вплотную к забору.

– Бог мой!.. – сипло выдохнула я, закрыв пол лица ладонями и пытаясь восстановить сердечный ритм и дыхание. Ребят произошедшее почему-то впечатлило меньше. Даже вообще не впечатлило, ни на йоту! Стоят себе и смотрят на меня с сочувствием. Лёшины глаза тем временем пускали из-под очков молнии.

– Ну что ты, как дикая? – раздражённо воскликнул он. – Никогда протезов не видела? Дай мне его сюда!

Я ещё раз перевела взгляд в жухлую траву и протрезвевшим мозгом осознала, что это и правда не живая оторванная рука, а пластиковый протез с шарниром на локте. Просто из-за того, что она была у Лёши в рукаве куртки, она была тёплой, как настоящая. А ещё мне от страха показалось, что она шевелит пальцами под варежкой. Вот я дура.

– П-прости, – всё ещё не своим голосом пробормотала я. Наклонилась за рукой Лёши, чуть брезгливо подняла её и вручила хозяину, у которого жутко болтался вдоль тела пустой рукав. Лёша резким движением отобрал её у меня, сдёрнул с себя куртку, под которой была футболка с пугающей пустотой в левом рукаве, и принялся прикреплять руку обратно.

– Ещё и на землю бросила, вот спасибо... – ворчал он, возясь с протезом и отряхивая его от травы. Раздался щелчок – рука прикреплена, и Лёша снова вперил свой гневный взгляд в меня:

– Ну конечно, теперь ты будешь на меня как на Восьмое чудо света смотреть и жалеть, потому что я «инвалид»! – и он достаточно ловко для однорукого надел куртку обратно, из-за чего снова стал похож на обычного, правда разъярённого человека. – Я прямо по глазам твоим вижу, что ты хочешь спросить дальше: «Как это случилось? С рождения ли оно у тебя или тебе её где-то оторвало?» И да – оторвало, в аварии с грузовиком на той чёртовой трассе! И это я ещё легко отделался, потому что от моих родителей вообще ничего не осталось: они сидели спереди, а машина врезалась прямо в капот... А ведь мы всего лишь ехали за черникой, – и у него неконтролируемо заслезились глаза. Лёша наконец-то замолк и залез пальцами под очки, чтобы вытереть слёзы. Ребята, стоявшие рядом, хранили скорбное молчание, Дима же осмелился положить другу руку на плечо. Атос, увидев расстройство Лёши, подошёл к нему, обнюхал и боднул лохматой головой в живот. Я же горела от стыда.

– Теперь твоё любопытство удовлетворено? – на грани плача спросил меня Лёха, всё ещё вытирая глаза здоровой рукой.

– Ну Лёш... Прости меня, пожалуйста. Я совсем не замечала, что у тебя с ней что-то не так... Я ж испугалась просто, от неожиданности. Такое не каждый день видишь... Извини, что я тебе такой жуткий осадок всколыхнула. Я не хотела, честно...

– Да ладно, – беззвучно отозвался Лёша и перестал мусолить глаза. Но они всё равно уже были красными. – Что-то я тоже сильно на тебя наехал... Просто на будущее: я не люблю, когда люди меняют ко мне отношение, узнавая про мою несчастную руку...

– Да, это никому не понравится, – смирно согласилась я. Пару секунд было тихо и никто не знал, о чём заговорить. – А... Можно мне ещё вопрос задать?

– Только аккуратней с ним, – предупредил он. – Давай.

– Почему она у тебя так плохо держится? Я же просто взяла тебя за руку, а она уже... отстегнулась.

– А, – Лёшино лицо чуть просветлело – видимо от того, что вопрос был не про погибших родителей. Он обернулся украдкой на свой дом и ответил. – Я немного поломал его крепление. Драка была на перемене. Только бабушке это нельзя говорить – расстроится.

– Погоди, да как твои одноклассники смеют тебя бить? Разве они не знают, что у тебя протез? – возмутилась я. – Это же не справедливо – бить тех, кто слабее!

– Я учусь не в школе, а в местном интернате – может, ты его уже видела. Такое здание на окраине посёлка, похожее на заброшенную усадьбу с призраками.

– А-а. Да, уже видела.

– Ну вот... А там, на самом деле, драки – нередкое дело, как и во всех нормальных школах, – пожал он плечами.

– Тогда это более-менее справедливо...

– На самом деле, нет. Те, кто поломали мне крепление, были не правы в той драке. Они обижали одну мою подругу – совсем маленькая девочка, почти как Ася. Отнимали у неё альбом с раскрасками. Я вступился, а мне – хук справа. А правильно падать я не умел... Теперь она всё время отваливается, – и Лёша, заметив, что я уже смирилась с его протезом и не отношусь к нему по-особенному, смягчился. Даже жутковато пошутил: начал крутиться, расставив руки, и его протезная рука, не выдержав нагрузки центробежной силы, снова оторвалась и улетела в траву. Хоть мы и посмеялись, зрелище это было не для слабонервных. Но я довольно быстро к этому привыкла. Правда шутить про то, что он Франкенштейн, я ещё не осмеливалась – не тот уровень близости. Но то ли ещё будет.

Вскоре мы вспомнили, что собирались в лес, и я убежала в дом за корзинкой, сапогами и компасом.

***</p>

P. S. – ... Где наш Арлекин, я вас спрашиваю?! – размахивая руками, кричала завуч на всё помещение столовой, которая сегодня перевоплотилась в актовый зал. Дети в костюмах, стоявшие в это время на сцене, бессильно оглядывались. – Куда делся Дацук? Как всегда его нет в самый важный момент!

– Лидия Ивановна, он просто поесть пошёл, я видел, – ответил Джо, уже загримированный под Буратино: длинный картонный нос, яркие румяна на щеках и, конечно же, полосатый колпачок, как в советском фильме. – Пожалейте его, с утра не ел человек!

– Меня бы кто пожалел, Шаляпин! Как очумелая ношусь с вами. Знал бы ты, скольких нервов мне это стоит!