Глава 19: Дикая сторона (2/2)

– Ведь, если я правильно понимаю: там, где для меня темнота, для вас – фрагменты этого мира, которые мне не видны! – продолжил он, какими-то непривычно детскими, восторженными глазами глядя на миллиарды звёзд. – Я никогда не мог себе вообразить, настолько широкий этот мир... Я старался, но у меня не получалось. Это всё равно, что слепому человеку пытаться представить, что значит «видеть»... Однако прошло уже несколько лет, как я понял, что мир, который вижу я – неполноценный. Что другие люди видят его иным, и мне их никогда не понять.

– Н-да, – только и смогла я из себя выжать. – А ты что, с рождения с этой болезнью?

– Ага. Я к тому же и видел плохо в раннем детстве, но в тринадцать лет мне это исправили операцией... По сути, в ней смысла не было никакого - после неё я только сильнее начал завидовать хорошо-видящим людям. Тяжёлое чувство...

Перекатившись на бок, я с сочувствием смотрела на Грифа и понимала, что он меня в данный момент не видит. В его поле зрения – только звёзды. Максимум ещё макушки деревьев. Я медленно помахала рукой – он этого не заметил. Тогда я начала тянуться рукой к его плечу – и он всё ещё не видел мою руку. Всё настолько плохо. Когда моя рука уже совсем нависала над его плечом в кожаной куртке, я дотронулась до него. Гриф искренне вздрогнул от испуга, так как не ожидал, что я всё это время к нему тянулась, и повернул лицо ко мне.

– Я просто... проверяла... Да не важно, – я легла обратно на спину, но Гриф всё равно меня понял.

– Да, я тебя не заметил...

Через минуту такого лежания и молчаливого раздумья над болезнью Грифа его кисть вдруг пришла в движение. Он слепо тянул её ко мне и что-то искал. Его рука прошла надо мной, а потом, словно передумав, опустилась вниз и обнаружила мою. Взявшись за неё холодными пальцами, он весело переглянулся со мной.

– Молодец! – улыбнулась я ему и который раз поняла, настолько нам тяжело понять друг друга, если для Грифа является испытанием всего лишь вот так, не глядя, найти мою руку. Я бы с лёгкостью сделала это с помощью бокового зрения, Гриф же тянул руку в темноту, и я для него была в темноте. В плотном, слепом мраке...

К сожалению, всё, даже самое счастливое и светлое, должно подходить к концу. Мы с Грифом очень долго лежали на холодном песке, глядя в небо, отыскивая созвездия и случайно забыв отпустить руки друг друга. А может и не случайно. Лично я буду на это надеяться... В конце концов мы начали замерзать и вспомнили, что меня, между прочим, ждут дома. Неохотно поднялись с земли, долго стряхивали друг с друга прилипший песок и пошли к крутому земляному склону, с которого я пару дней назад чуть не навернулась кубарем.

– Чёрт – телефон! – воскликнула я, резко остановившись. Гриф тут же за ним сбегал. Вот как всегда у меня всё наперекосяк. Видимо, некоторая рассеянность у меня в маму. Должна же я хоть чем-то быть на неё похожей. Вернувшийся с Нокией Гриф хотел было сджентельменствовать и подсадить меня к краю обрыва, но я отказывалась выступать в роли кисейной барышни и, наоборот, предложила Грифу маленькое соревнование – кто быстрее взберётся по склону. Как и насчёт прогулки по берегу, его не пришлось долго уговаривать – мы оба сорвались с места и, вновь развеселившись, полезли по склону, поскальзываясь и мешая друг другу.

– Я первая, я первая! – азартно крикнула я и пихнула отстававшего Грифа в плечо.

– Ах ты так? – он еле успел схватиться за корень сосны, чтобы не рухнуть на берег. – Ну уж нет! Я так быстро не сдаюсь! – и он в ответ дёрнул меня за ногу вниз. Я визгнула и проехалась по грязи животом, что снова вызвало у нас дикий приступ смеха.

– Ох, Боже, прости! – сквозь смех извинялся Гриф. – Силы не рассчитал. Может застираем твою бедную куртку, пока не поздно? Вода рядом.

– Иди ты уже, Царь Горы, – отсмеялась я. – Полезли, а то сейчас ещё и ты измажешься.

Но Гриф тоже не смог долезть до вершины обрыва чистым: на одном из мокрых, мшистых корней у него соскользнул сапог, и он снова еле удержался на склоне, запачкав колени. В иной раз мы бы испугались, но сейчас, сами понимаете, мы были под воздействием елово-морского воздуха и ночи, которые окрыляли нас и в то же время смешили до икоты. Гриф всё-таки первым добрался до финиша и поднял на траву меня. Мы осмотрели друг друга – все по пояс в земле и с песком в волосах – и снова засмеялись. Я, кстати, заметила у Грифа ещё одну не идеальную черту, которая хоть немного роднила его со смертными – его клыки в верхнем ряду росли слегка неровно и выбивались из ровного ряда остальных зубов. И то это было мило, симметрично и вполне гармонично, а не как это бывает у некоторых кривозубых людей. Например, как у моего соседа по парте – Вени Су́дника. У него каждый зуб налезает на другой, и при этом каждый из них покрыт чуть ли не сантиметровым жёлтым налётом. Его улыбка может напугать сильнее, чем улыбка сумасшедшего клоуна из американских фильмов ужасов, честное слово. А дыхание – так вообще отравить насмерть... А вот Гриф... Гриф – просто солнышко! Я отказываюсь верить его рассказам про его тёмное школьное прошлое. Не мог такой улыбчивый, скромный и умный парень выбивать недругам зубы направо и налево... Кажется, это называют слепой любовью. Ну и пусть она будет такой - в конце концов Гриф исправился. А что было, то было...

Мы, болтая и снова взрываясь смехом, шли по тропинке, с двух сторон окружённой голыми кустами. Я уже и забыла, что именно здесь я когда-то познакомилась с Димкой. Когда мы достигли деревни, нам из окна сделала замечание какая-то незнакомая бабуля, мол мы слишком громко общаемся. Мы извинились и поспешили удалиться от недовольной женщины, пока она в нас не метнула самоваром - а это она могла осуществить запросто, так как самовар стоял у неё под рукой, прямо на подоконнике. Ночная свежая прохлада, лёгкий туман, тёмная стена елей, наши хрустящие шаги по песочной тропе и пар дыхания – эти детали навсегда запечатлелись у меня в памяти. А ещё песок в косах, мокрая от долгого лежания на сыром пляже спина и боль в мышцах пресса от беспрерывного смеха.

Пока мы болтали о каких-то не важных, но забавных вещах, мы не заметили, как подошли к моему ветхому дому. У него, как янтарные квадратные глаза, горели все окна, а за ними носился силуэт моей беспокойной мамы. Кажется, она ходит взад-вперёд по гостиной и изредка поглядывает во двор. Нужно скорее прощаться с Грифом – не хотелось бы, чтобы мама стала свидетелем этой сцены.

– Ну, вот и всё, – развела я руками, и в душе у меня что-то грустно кольнуло. Как и в тот день, когда мы расходились после дискотеки. – Место назначения достигнуто.

– Да, быстро как-то, – также поник Гриф и слегка помедлил, словно решая: сказать что-то или не стоит. В итоге он решил, что стоит, и заговорил. – Я тут хотел сказать напоследок... Спасибо тебе за этот вечер, Лиса. Некоторые твои слова сегодня мне очень помогли. Словно груз с моих плеч скинули, понимаешь? – у меня от нарастающей радости задрожали губы и ноги, но я старалась придать своему лицу самое лёгкое и спокойное выражение. Главное сейчас на радостях не кинуться Грифу на шею. – Мне иногда нужно, чтобы кто-то встряхнул меня. Ведь я, если честно, достаточно вялый человек.

– Да ну, брось! – беззаботным тоном сказала я и отмахнулась. – Ты просто мою маму не видел. Нашёлся вялый...

– Но всё же, – и Гриф мягко улыбнулся, – ты не представляешь, сколько ты сегодня сделала для меня. Я это очень ценю... Просто хотел, чтобы ты знала, – и он пожал плечами, что слегка выдало и его неловкость. Не часто же ему приходится говорить что-то настолько искреннее. Да мне повезло.

– Мне тоже очень понравилась эта прогулка. Знаешь, я наверное её никогда не забуду. Не часто удаётся потанцевать под Максим на берегу ночных озёр. А ты – не забудешь?

– Если только моего «внутреннего Деда» не одолеет склероз, – и он протянул мне руки для прощальных объятий. Ну, в этот раз я уж точно в лужу не сяду и не буду так его шарахаться. Я с радостью ответила на этот жест Грифа и сжала его крепко-крепко, словно хотела сломать ему все рёбра – если дурачиться, то до конца. Гриф засмеялся.

– Это Джо тебя научил так обниматься? – задыхался он.

– Почему сразу Джо? Может, я сама так умею.

– Мне казалось, что ты не любительница объятий.

– Тебе казалось, – сказала я, отлипнув от его кожаной куртки.

– Ну ладно, учту, – усмехнулся он с хитрым блеском в глазах. Но как только он перевёл взгляд куда-то мне за голову, его глаза изменились. Я тоже обернулась в ту сторону и увидела стоящую на крыльце маму в халате.

– Вот вы где, юная леди! – сказала она сдержанно-негодующе. Орать на меня ей не позволяло присутствие Грифа. – А я между прочим тебя обыскалась. Хоть бы предупреждала, что будешь гулять... – мама перевела своё внимание на Грифа и, видимо, только сейчас поняла, кто это. – Здравствуй! Ты же Гриф, я не ошиблась?

– Доброй ночи, Вера Сергеевна. Всё верно, это я, – и он слегка поклонился корпусом.

– Интересно, – протянула она и на секунду глянула на меня. Я сжала челюсти, надеясь, что мама меня не выдаст своей красноречивой мимикой. – Что ж, мне очень приятно с тобой познакомиться. Наслышана.

– Неужели? – и Гриф вопросительным взглядом покосился в мою сторону. Я вновь отмахнулась со значением: «Долго объяснять», – но в душе искренне негодовала на них обоих. Мама с Грифом ведут себя так, словно сговорились против меня!

– Да-да. Она мне много рассказывала про вас с друзьями. С её слов вы мне нравитесь. Даже не страшно отпускать её гулять с вами допоздна.

– Насчёт этого не ругайте её, пожалуйста, Вера Сергеевна. Она не нарочно так поздно вернулась. У неё по дороге случилось небольшое ЧП, и я ей помогал. Вот и задержались.

– Я ногу вывихнула, – на всякий случай решила пояснить я, – но Гриф мне её вправил, так что уже всё пучком.

– «Пучком», – усмехнувшись, передразнила меня мама. – Ну смотри у меня. Гриф, а ты не хочешь к нам на чай зайти? Посидели бы, ты бы отогрелся, а то на улице совершенно не тепло.

– Нет-нет, спасибо большое, мне не хочется вас стеснять. Для гостей уже слишком поздно, к тому же у меня младшая сестра дома одна. Так что...

– А, ну раз сестра – беги. Привет ей от нас передавай. Может, хоть конфет возьмёшь немного? Нам с дочкой столько не надо.

– Эй! Говори за себя! – в шутку возмутилась я и сложила руки на груди.

– Тебе для друга конфет жалко, жадина? – укорила меня мама и убежала в дом за гостинцами.

– Она у тебя милая, – шепнул мне Гриф.

– Но не когда живёшь с ней всю жизнь... – хмыкнула я.

– Уж поверь, по сравнению с моими родителями, она – ангел во плоти.

Моя мама выскочила в стёртых тапках на крыльцо, неся перед собой внушительной величины пакет с конфетами, а Гриф засмеялся и подошёл к ней навстречу.

– Спасибо вам огромное. Соня будет до потолка прыгать от радости!

– Да не за что. Нам ведь не жалко, так ведь? – и мама пристально уставилась на меня из под очков.

– Да разумеется не жалко! – подтвердила я. – Чего ты на меня так смотришь? Уже и пошутить нельзя...

– Шутки у тебя недобрые.

Ещё пару минут мы провели за светскими беседами на крыльце. Мама расспрашивала Грифа о его жизни и интересах, словно прикидывая, хорошим ли он будет зятем. Гриф отвечал честно, без задней мысли, а я молилась, чтобы он ни о чём насчёт меня не догадался. Где-то на середине разговора я поняла, что Гриф забыл про свои косички, но всё же предпочла не напоминать ему о них, чтобы он не смущался. Судя по лицу мамы, её тоже не смущала необычная причёска моего друга. Наверное, она списала это на его младшую сестру, что, собственно, и было правдой. Набеседовавшись, нам пришлось попрощаться: помахали друг другу, пожелали спокойной ночи; мы с мамой вошли в дом, а Гриф ушёл по тропинке.

– И всё-таки хороший парень, – заключила мама, запирая на засов входную дверь.

– Конечно хороший, раз так смирно терпел, как какая-то незнакомая тётя препарирует его жизнь.

– Чего-чего, прости?

– Ты слишком подробно его расспрашивала. Это волей-неволей наведёт на подозрения.

– Ой, да брось, какие там подозрения? Я просто так знакомлюсь.

– Но Гриф-то этого не знает. Для него это выглядело, как допрос. Или ещё хуже – как встреча жениха с семьёй невесты!

– Ну так, а вы кто? – и мама хитро улыбнулась мне. Я залилась краской и только буркнула: «Да ну тебя...»

Тридцатое октября – знаменательная дата. Для меня она означает пятый день моего прибывания в деревне Н., для мамы же это день рождения Фёдора Михайловича Достоевского по старому стилю. Да, представьте, моя мама отмечает дни рождения писателей. Своих так называемых коллег, хотя она предпочитает называть их «учителями» – слишком уж скромная, чтобы ставить себя в один ряд с Пушкиным, Достоевским и Толстым.

Поскольку за пару дней гуляния по ночам у меня успел накопиться недосып, сегодня я спала, как сурок, почти до самого обеда. Проснувшись, спустилась вниз, чувствуя себя так, словно я вчера была избитой дубинками пиньятой. Затылок тяжёлый, мышцы ватные, сил всё равно нет и в голове держится стойкое ощущение того, что этот день уже упущен. У моей выздоровевшей мамы всё было ровно наоборот: рано встала, сходила в баню, прибралась в доме, повышивала крестиком, приготовила мне оладьи и написала целых две главы (в десять страниц каждая). Всё это она мне активно пересказывала, пока я безжизненными движениями пыталась распилить вилкой свой оладий. Тот оказался крепче, чем выглядел.

– Да, оладьи на дрожжевом тесте всегда такие резиновые, – увидела наконец мои мучения мама. – В следующий раз, пожалуй, на кефире сделаю. Тебе ножик дать?

– Да я так уже... – я отложила вилку и взяла оладий руками. Кусать его было проще, чем пытаться разрезать. – Вкусные...

Мама вновь затараторила, на этот раз уже насчёт рецепта оладьев. Я перестала её слушать уже на втором предложении и перевела взгляд на окно, сквозь которое было видно осеннюю улицу и край леса. На ветку ели приземлилась мелкая птичка, покрутила головой, что-то клюнула и снова упорхнула. Было едва слышно, как за окном раздаются стук топора и бас большой собаки. Возможно, это Ильюхин Атос... Деревня уже живёт и работает во всю силу, а я ничегошеньки не хочу. Я всё профукала. До чего хочется пропустить этот день и перемотать время сразу на завтрашний, в который я встану рано и буду бодрой и жизнеспособной. Какая досада, что я так не умею. Ведь есть такие дни, в которые совершенно не хочется жить. Правда, и умирать в них не хочется, ведь ненадолго не умрёшь... А мама всё ещё говорит, а параллельно с ней вещает радио с комода. До чего же шумно...

– Ой, кстати, Ирм, – вдруг разобрала я реплику мамы среди сплошного потока её речи, – я тут вспомнила, что с утра за тобой опять Гриф заходил.

Я мигом проснулась, словно мне дали крепкую пощёчину.

– Что-о? Когда? Чего он хотел?

– Твоих руки и сердца конечно же, – с кокетливым выражением лица ответила мама и пару секунд наслаждалась моей недоумевающей реакцией на её слова. – Ха-ха-ха! Да шучу я, расслабься.

– Не смешно ни разу...

– «Бу-бу-бу», – передразнила мама моё ворчание. – Так вот, Гриф заходил, чтобы позвать тебя куда-то. Они с друзьями-товарищами собираются то ли в поход, то ли не в поход...

Поиски Енота! Точно! Вот дьявол! Сердце у меня заколотилось об рёбра и я схватилась за голову. Я всё упустила, я такое упустила...

– Почему ты меня-то не разбудила?!

– Мне было жалко, ты так крепко спала. Я подумала, хоть выспишься, – мама виновато смотрела на меня и говорила всё тише и неувереннее.

– К чёрту этот сон! – я встала из-за стола. – Надо было меня стягивать с кровати за ноги и бить головой об пол, чтобы я встала! Я должна была ехать с ними! Где теперь их искать?.. – и у меня в голосе прозвучали слёзные нотки.

– А куда вы ехать-то хотели?

– Да уже не важно, – я предпочла не говорить о Еноте маме и упала на диван, разбитая не только физически, но и морально. Какой всё-таки противный голос шипит из радио, и как противно болит голова, и вообще какой же сегодня противный день: пасмурный, свинцовый, тяжёлый и как всегда влажный. Облачное серое небо давит на верхушки елей и сосен и даже на крыши домов. Сейчас они не выдержат и треснут, и небо задавит собой всех жителей деревни, прячущихся по домам. Оно зальётся в их окна, форточки, затечёт к ним под стол и под кровать, подберётся к горлу и придушит их своей скучной серой массой. Сейчас я была бы не против такой участи. Что угодно, только бы не терпеть это тридцатое октября...