Глава 13: Неожиданная новость (2/2)

Совсем на окраине посёлка, где уже начиналось поле, я увидела жуткое, одинокое четырёхэтажное здание, окружённое забором. У самого забора росли какие-то кусты, заслонявшие собой внутренний двор, но, поскольку сейчас эти кусты были лысыми, они свою функцию выполняли хуже – двор был виден. Он был асфальтированным, скучным, с парой скамеек и цепочных качелей, а сам асфальт был разрисован мелом и выцветшими красками: классики, признания в любви, крестики-нолики, рисунки каких-то животных... Крыльцо с пандусами, занавешенные занавесками окна и мелькающие за ними тени людей. Точнее определённых людей – детей.

– Это что, какой-то детский сад или?.. – шепнула я Касу. Он посмотрел в моё окно и помотал головой.

– Не совсем - это интернат для детей с инвалидностью. В нём учится Соня, сестра Грифа, но на каникулы родители её всегда забирают домой.

– А некоторых что, не забирают?

– Ага. Те дети либо сироты, либо тяжело-больные, либо их родители считают, что им будет полезнее жить на природе – большую половину детей сюда привозят из городов.

– Бедняги...

– Не то слово. Соня говорит, что её там обижают соседи по комнате.

– Козлы, – откликнулся с водительского сиденья Джо. Его кучерявая голова торчала над спинкой сиденья. – Нас на них нет! Гриф бы им быстро морды нашинковал!

– Угу... – вздохнул Каспер. Мы проехали Сонин интернат, а я ещё какое-то время смотрела на него через зеркало заднего вида. Когда он исчез из нашего поля зрения, нас обступило сплошное поле, край леса вдалеке и туман.

– Это наша заброшенная трасса, – пояснил Джо для меня. – Я сказал «наша», потому что мы тут почти каждый день катаемся. Преимущественно ночью или рано утром – так интереснее.

– И когда вы успеваете учиться? – улыбнулась я. – Я постоянно только и слышу, как вы всячески развлекаетесь.

– А вот мы успеваем! – усмехнулся Джокер. У него, кажется, налаживалось настроение. По крайней мере внешне... Какое-то время он очень активно рассказывал про то, на кого он учится, и на кого учатся Енот с Грифом: Енот - будущий преподаватель, Гриф же - будущий врач, только какой именно, Джо не смог вспомнить.

Мы вскоре замолкли. Каспер слушал в наушниках музыку, Енот прислонился лбом к стеклу и дремал, так как из-за дискотеки не спал всю ночь, а Джо, как ни в чём ни бывало, подпевал играющей в радио дедовской песне (кажется, Розенбаума) и постукивал в такт руками по рулю: «Я хотел бы подарить тебе песню-ю, но сегодня это вряд ли возможно-о. Нот и слов таких не знаю чудесны-ых. Всё в сравнении с тобою ничтожно-о...» Я в это время смотрела в своё окно, никого не трогала, как вдруг...

– Джо! Джо! – закричала я, даже привстав с сиденья от азарта. – Тормози машину, срочно!

– Чего такое, Боже мой?! – испугался моего неожиданного вопля он и притормозил ход автомобиля. – Чего ты там увидела? – Кас и Енот тут же проснулись и с недоумением смотрели на меня. – Гриф?

– Нет, не Гриф. Тормози же!

Машина резко встала на месте, и я тут же, не дождавшись полной остановки, распахнула дверь машины и спрыгнула на разбитый асфальт. Давно тут не делали ремонтных работ, а надо бы: ещё немного, и ездить по этому маршруту будет чревато для машины. Я огляделась по сторонам и озадаченно почесала голову. Джо опустил стекло окна на своей дверце и, просунув наружу свою вытянутую рыжую голову, крикнул мне:

– Да что там, Лиса? Животное какое-нибудь пробежало? Так это не страшно, у нас бывает.

– Да, Джо, там было животное, – и я заговорщецким, страшным шёпотом, произнесла, – там был единорог!

У Джо, Енота и Каспера, судя по их лицам, в головах шло переваривание услышанной информации.

– Какой... к лешему... – начал спрашивать меня рыжий.

– Да правда! – воскликнула я. – Я не шучу, ребят! Я увидела там, в траве, лошадь! С вот такой вот штуковиной во лбу! – и я рукой смешно изобразила рог.

– Прямо лошадь? С рогом? – недоверчиво спросил Джо и прищурился.

– Так да! Почему ты мне не веришь? По твоей логике, призраки могут быть, а единороги – нет?!

– Как бы тебе сказать?.. Призраки – они немного другого порядка, нежели мифические животные... В них я верю меньше, намного меньше. Ты точно не ошиблась? Может, это была ветка дерева или копыто?

– Копыто? Во лбу? – Енот усмехнулся моим словам в кулак. – Джо, эта белая лошадь бежала по полю, и у неё во лбу был чёртов рог! Такая конусная длинная кость!

– Я знаю, что такое рог Единорога.

– Ну так?

– Эх, Лисичка... – не хотел верить он. Или хотел, но его мировоззрение ему не позволяло. Он, сведя брови домиком, осмотрел поле из окна машины и сказал мне. – Очень сомнительно, что это был именно единорог. В конце концов, тут вокруг туман страшный, в нём всякое может примерещиться.

– Я знаю, что видела. Я не ненормальная.

– Я понимаю, даже очень... Короче, садись в машину, Лиса. Садись. Нам ехать надо, а мне с Каспером ещё дома убираться к приезду предков.

Я тоже вспомнила, что мне надо домой к маме, и сдалась – села обратно в машину, на последок бросив взгляд, полный надежды, на поле сухой травы. Ни следа Единорога. Но он же точно был! Пробежал вдоль дороги такой лёгкой и грациозной походкой!.. Ну точно я сегодня ёжик в тумане: встретила белую загадочную лошадь, теперь же, для полноты картины, нужно потерять сумку с купленными лекарствами, испугаться совы и грохнуться с обрыва в то ледяное озеро...

В целом, дорога домой получилась довольно однообразной: трасса, трасса, и лес с полем. Никого по пути мы не встретили: ни одного велосипедиста, ни одной Жигули, ни одного мотоцикла. В какой-то момент мы свернули в рощицу молодых сосен, а потом неожиданно оказались в лесу, и также неожиданно – в деревне за рельсами. Может, я просто засыпала в эти моменты. Поскольку я пригрелась к сиденьям и, по ощущениям, приросла к ним намертво, мне не хотелось, чтобы эта поездка заканчивалась. Но Каспер уже сматывал в комочек наушники, Енот потягивался, а Джо приговаривал: «Дом, милый дом».

– Всё? Приехали? – пробормотала я и сонным глазом глянула в окно. Там был туманный рынок, школа, рельсы и дом Джокера. В другом окне был виден недалёкий пляж и серое бескрайнее озеро с каймой елей.

– Да, наша деревенька. Тебя довезти до дома или хочешь сама пройтись?

– Я... – мямлила я, просыпаясь, – я дойду сама, спасибо. Не надо вам лишний раз гонять туда-сюда машину.

– Гриф скажет тебе за это огромное спасибо, – тускло улыбнулся Джокер.

– А вы не собираетесь выяснить, где он бродит? – беспокоилась я. – Вдруг с ним что-то стрясётся?

– Не стрясётся, уж поверь мне. Скорее этому «что-то» надо бояться, что с ним стрясётся Гриф... А если без шуток, то он сейчас скорее всего гуляет в поле, так как всегда справляется с наплывами депрессии подобным образом. И он не терпит, чтобы в такие моменты к нему кто-то лез. Так что просто подождём, пока Гриф вернётся сам – это максимум того, что мы можем для него сделать.

– Ну ладно... – вздохнула я. Джо припарковался у чьего-то забора. Я посмотрела в окно и поняла, что мы находимся у приозёрного большого дома. Сделан он был по-скандинавски, крепко и дорого. Два этажа, тёмно-зелёная крыша, пластиковые окна, как в городе, и что-то типа сарая или столярной пристроено рядом с крыльцом. Из печной трубы идёт серый дымок.

– Это что, дом Грифа?

– Агась. Он же просил привезти его машину домой – вот я и привёз. А теперь тихонько выходим на улицу и смываемся, пока не появился его папа. Лучше с ним не связываться, – Джо заглушил машину и вылез наружу. Мы все проделали то же самое, стараясь громко не хлопать дверцами. Из-за уличного холода меня пробрали мурашки, и я потёрла ладонями плечи. Тут воздух огласил резкий двухголосый лай больших собак – мы вчетвером одновременно вздрогнули. Обернувшись на участок Грифа, мы увидели двух цепных и достаточно суровых пород собак: один пёс был красивой немецкой овчаркой с золотистыми лапами и чёрной спиной, а второй был ещё хуже – чёрный мускулистый доберман с блестящей, лоснящейся чёрной шерстью. Если овчарка лаяла без агрессии, предостерегающе, то доберман был готов буквально сожрать нас заживо, стоило нам сделать шаг к калитке. Он опасно натянул свою цепь и скалил клыки, прижав острые уши к голове. Ну и жуткая собака!

– Чёрт, бежим отсюда! – шепнул нам Джо, и мы торопливо сбежали подальше от этого чёрного Цербера. Остановились под какой-то корявой берёзой и выдохнули. – Терпеть не могу Гектора! Такой он злючий... Это охотничий пёс папы Грифа, – пояснил для меня рыжий. – Какая собака, такой и хозяин...

– А второй пёс? Тот, что поспокойнее – он для чего?

– Он у них семейный, сторож – Султан его зовут. Этот больше принадлежит Грифу, чем Владимиру Вольфовичу, поэтому он и добрее.

– «Владимир Вольфович»? – значительно повторила я. – Ну и имечко.

– Да, прикинь, у нашего Грифоши дедушка – пленный немецкий фашист. И не такое бывает... Зато ясно, почему у его папы такой сварливый характер.

– Джо, – перебил Енот – он был какой-то непривычно грустный и тоскливый, – я должен сейчас домой идти. Я ведь и так уже не успел вернуться с вечеринки к назначенному времени.

– А до скольки тебе родители разрешили быть у меня?

– ... До двенадцати ночи, – пожал плечами Енот.

– Да ты самоубийца, друг мой! – вскинул брови рыжий. – Тебя ж в порошок сотрут твои мамаша с папашей! Ты же на целых двенадцать часов перегулял!

– И что с того? По закону я уже взрослый и имею право распоряжаться собой, как хочу! – сказал бунтарь-Енот, но это обращение было скорее не к Джо и вообще не к нам, а к его строгим родителям. – Я хочу разрушить их заблуждение о том, будто они могут держать меня на поводке всю мою жизнь. Пусть ругаются – если что, я сбегу от них куда угодно, как Лида!

– Кто такая Лида? – нахмурилась я.

– Моя сестра, старшая. Долгая история, – тяжело вздохнул Енот. – Если вкратце: шесть лет назад она сбежала из дома, как только школу окончила.

– Так где же это «куда угодно» находится, позволь узнать? – спросил Джо. – Куда ты сбежишь?

– Да хоть к вам!.. – воскликнул он, но потом засомневался в сказанном.

– Ага, – кивнул Джокер, опять принимая на себя роль наставника. – У меня многодетная семья, которая еле влезает в трёхэтажный дом. У Грифа папаша не лучше твоего, и мама странная. У Каспера... – он скосил глаз на Каспера и выразился мягче, чем собирался, – у Каса – сам знаешь... К кому ты съедешь, Енот? Прости, но идти тебе особо некуда. И денег на свою квартиру, насколько я помню, у тебя нет. Лидия хоть с парнем сбежала, ей было легче. А ты... У тебя парня нет, – не удержался Джо от шутки и прикрыл рот кулаком.

– Не время сейчас шутить, Джо... – нахмурился Енот. – Значит, буду жить хоть в сарае, хоть в шалаше, но не с ними! Они меня так задушили учёбой, что жить тошно! Так что лучше уж быть бездомным и нищим, чем несвободным и зависимым от семьи. Буду, как Кас, в библиотеке подрабатывать, и проживу как-нибудь, пока не доучусь. А там – заживу...

– Н-да-а... Ну, флаг тебе в руки, дружище. Мы тебе поможем, если что... Может, я всё-таки Матвея с Тимошкой на пол выселю и тебе кровать освободится! – усмехнулся он. – Не переживай только.

– Я и не переживаю – поверь, в душе я давно живу на чемоданах... Ладно, ребята, бывайте, – он пожал ребятам руки, обнял меня и убежал в сторону железной дороги, по которой сейчас грохотал поезд с цистернами. Где-то опять раздался грозный гавк добермана Гектора и раскатился эхом по деревне.

– Бедняга, – вздохнул Джокер о Еноте. Его кудрявая голова возвышалась надо мной и Касом почти на двадцать сантиметров. Вот дылда... – Ну-с, други, расходимся что-ли?

На этом моменте я с ними обнялась. Сначала с Каспером, который опять мило смутился, а потом с Джокером, который на предложение обняться ухмыльнулся и крепко стиснул меня, в какой-то момент даже оторвав меня от земли.

– Э, Джо, ну всё, не переусердствуй! - засмеялась я, болтая над травой ногами.

– Хорошо-хорошо! – и он живо вернул меня на траву. – ... Знаешь, а ты практически вылитая моя сестра! Обе – рыжие ворчуньи, но в душе добрые. Я думаю, что она будет точно такой же, как ты, через пару лет.

– Если так, то у тебя классная сестра... Ладно, спасибо, что довезли. Передайте мне, если Гриф объявится. До скорого! – и я, помахав им рукой, пошла обратно к лесной дорожке, ведущей в мою деревню. Уже пол первого дня – надо бежать к маме!..

Вечером семья охотника, и по совместительству сельского старосты, тихонько занималась своими делами. Виктория мыла посуду, ежеминутно откидывая с лица мешающие тонкие волосы с проседью. В итоге она не выдержала и завязала их в тугой пучок на макушке, что порядочно старило её лицо. Глава семейства сидел на кресле в гостиной у самого камина и грел ноги, которые отморозил во время очередной охоты. Он болезненно морщил нос и то сгибал, то разгибал пальцы ног, налаживая кровообращение. Из детской спальни доносилось сиплое пение малышки Сони, которая играла со своей куклой и пела как будто бы за неё. Во дворе вдруг залаял Гектор, а следом за ним и Султан. Кто-то подошёл к забору, и вся семья поняла, кто именно. Виктория встрепенулась и отложила мочалку в сторону, готовясь встречать гостя. Владимир настороженно нахмурился, поднялся с кресла и вышел в коридор. В щель в дверном проёме своей комнаты тем временем выглянула милая Соня. Ей было интересно, что сейчас будет происходить в прихожей.

– Не выходи пока из комнаты, – приказал ей отец, и девочка, печально вздохнув, плотно закрыла за собой дверь. Муж и жена стояли в прихожей, с готовностью глядя на входную дверь. Виктория вытирала костлявые руки полотенцем, а Владимир сурово сложил руки на груди – сейчас они зададут кое-кому перца.

Медленные шаги по крыльцу.

Ручка входной двери повернулась.

На пороге дома показался светловолосый, измотанный парень в чёрной косухе и в забрызганных глиной сапогах. Это был Гриф.

– Привет, – неуверенно пробормотал он, увидев родителей, ступил в прихожую и захлопнул дверь. Губы у Виктории задрожали, словно она сейчас была готова разразиться слезами, и она подошла к сыну почти вплотную.

– Сынок, что такое происходит, объясни мне? К нам днём приходила Инна Андреевна и очень сильно на тебя ругалась. Она говорила такое, чему я совершенно не могла поверить, но похоже, что она права... Что вы натворили с Доминикой? Что вы наделали, глупые вы дети?

– Они уже давно не дети, Вика, – подал голос Владимир. Он строго разглядывал сына с ног до головы, словно пытаясь разглядеть что-то определённое.

– Но ещё и не взрослые! – у женщины с уродским пучком на голове сорвался голос. – Как вы такое допустили-то? Разве вы не понимали, что является последствием близости?

– Понимали, но... – устало пробормотал Гриф, но не договорил своей фразы. Под глазами у него были серые мешки, а волосы сильно растрепались от ветра.

– В таком случае, вы всё это специально проделали, да?! И уже, должно быть, жениться собрались? А?

– Мам...

– Я не знаю, чем ты думал, но теперь про нашу семью будет плохо думать вся деревня и весь посёлок, а у Доминики это был первый и последний ребёнок. И вообще, она с мамой собирается завтра же переехать в другой город, к бабушке, чтобы зажить с чистого листа. Ты доволен тем, что вы натворили? Доволен? – Гриф опустил лицо и стал выглядеть настолько подавленным, словно он стоял на чьих-то похоронах у самого гроба. – Как будущий мужчина ты должен был быть внимательнее и ответственнее, чем она! Я думала, что ты не такой, что ты серьёзный, а ты вон как можешь, оказывается – в омут с головой! Что ж с тобой дальше-то будет?!

– Замолчи уже, Виктория, – пробасил Владимир. Жена с недоумением обернулась на него и затихла. – Хватит с него нравоучений. Иди на кухню – нам с ним надо поговорить с глазу на глаз.

– Володя, ты же понимаешь, что...

– Иди, я говорю, – Виктория вздохнула, смахнула с угла глаза слезу и ушла на кухню. Зашумела вода в раковине и зазвенели тарелки. Владимир обратился к сыну. – А ты – в кабинет.

Гриф побледнел и большими беззащитными глазами посмотрел на отца.

– Не бойся – просто иди за мной, – повторил мужчина. – Ботинки снять не забудь, – и тот скрылся за дверью.

Грифу ничего не оставалось, кроме как снять сапоги и пройти за отцом. Он волочил ноги по деревянному полу и изнутри горел от стыда, как в адском котле. Вот бы ему, также как и семье Доминики, сбежать в другое место – туда, где его не знают и не будут осуждать. Туда, где и он начнёт всё заново...

В полутёмном кабинете отец ковырялся в своём шкафу. Гриф с детства помнил, что ему запрещено заходить в эту комнату, поэтому он и сейчас трепетал перед ней.

– Прикрой дверь, – прозвучал густой голос. Гриф выполнил просьбу и остался стоять на пороге, не решаясь приблизиться к отцу. В комнате тускло горела настольная лампа, освещая многочисленные бумаги, а также старую склеенную кружку. – Ну чего ты там застыл, как к полу прирос? Подойди и сядь в кресло! Мне что, каждый шаг тебе объяснять?

– Прости, – и Гриф послушно прошёл по комнате и упал в кресло с бархатной обивкой. Отец сел напротив него на стул.

Двое практически одинаковых людей, разве что Владимир был лет на тридцать старше, а также тучнее и сильнее сына. Он, прищурясь, рассматривал Грифа какое-то время и заметил, что не ошибся – его сын сильно поменялся внешне. Он стал выглядеть измученным, взрослым, несчастным и потерявшим надежду человеком. Человеком, который о многом жалеет... Владимир наклонился к столу, взял с него чистейший бокал и налил туда немного вина. Затем он протянул бокал сыну.

– Тебе надо согреться, – объяснил он. Гриф смотрел то на бокал, то на отца. – Бери же, скромник! Теперь притворяться, что ты не куришь, не пьёшь и не водишься с девчонками – бессмысленно. И так ясно, что ты уже всё на себе перепробовал, – Гриф осторожно взял бокал, склонил над ним голову и сильно сжал губы, а лицо у него загорелось румянцем стыда. – Ну хорошо хоть, что стыдно – значит, не всё ещё потеряно, – сухо заметил отец. Хотя что-то в его тоне появилось новое. Эта сухость была не такая, как обычно – за ней что-то крылось. Неужели участие?

– Слушай, Арт, – перешёл он к делу. Теперь он старался как можно меньше глядеть на сына, так как ему редко доводилось говорить с ним по душам. Вернее даже, никогда не приходилось. – Сразу говорю, я не собираюсь тебя ругать – ты, судя по всему, и так себя достаточно извёл и всё давно понял... Я сегодня выгнал эту стервозную бабу из нашего дома. Когда она заходила на тебя жаловаться, разумеется, – Гриф исподлобья глянул на отца.

– Зачем? Не стоило так грубо. Она как-никак друг нашей семьи.

– Уже – нет. Я не мог ей позволить говорить про тебя те вещи. Как она только тебя ни обзывала! Как только твои «подвиги» ни расписывала: и что ты Доминику бил, и что ты её спаивал не единожды, и что именно ты её соблазнял на всякие гадости. Как будто бы мы её не знаем, Доминику эту. Такая прямо вся невинная овечка, сама целомудренность...

– Не надо так...

– Да что «не надо»? Я что, вру? Я только факты озвучиваю... – помолчав, Владимир ядовито усмехнулся. – А я-то раньше думал, что Инна – божий одуванчик! А вон что из неё может вылезти... Хороший «друг семьи», нечего сказать... Правда и её понять можно – она стояла горой за дочь. Кто бы так не сделал?.. Да уж, бедная девочка. Не повезло ей... Между прочим, тут уже не твоя вина, – Гриф снова смутился и глотнул вина из бокала. – Она просто была не здорова.

– В каком это смысле «не здорова»?

– С врождённой патологией внутренних органов. Не инфекция – можешь за себя не бояться, – цинично произнёс Владимир.

– Да я и не б...

– Умоляю, уж лучше молчи!

Гриф послушно замолк, но продолжал оставаться истощённым и печальным.

– Так что выкидыш у неё случился бы рано или поздно... – продолжил Владимир после паузы и снова замолчал, собирая мысли воедино. Гриф сидел так тихо, словно его и не было в комнате, не шевелил ни одной частью тела, даже глазами. – ... Я сначала подумал, что ты как все – натворил дел и решил спрятаться, сбежать. Согласись, кому оно надо – тащить на себе семью в девятнадцать-то лет, верно? На это не готов ни один человек твоего возраста... Но я вскоре понял, что ты из другого разряда, из более редкого, – Гриф приподнял лицо и заглянул отцу в глаза. – Я смотрю на тебя и вижу то, чего не увидела твоя мать: ответственного, зрелого человека, который на самом деле готов ответить за свои поступки. Который готов взять под защиту и Доминику, и её... ребёнка, – у Грифа судорожно дрогнуло лицо, и он прикрыл его длиннопалой бледной рукой. – Да ну? Неужели ты ещё и полюбил его? – Гриф незаметно качнул головой. – Бог ты мой... Да, это тяжёлое чувство. Но ты сильный человек, ты это переживёшь со временем. Так ведь?

– Да, конечно, – отозвался Гриф и торопливо вытер глаза.

– Выпей ещё, полегчает, – неумело попытался поддержать сына Владимир, но смотрелось это всё равно грубовато. Гриф уже осмелел и сделал очередной глоток, больше предыдущего. – Пожалуй, ляг сегодня пораньше и выспись.

– Мне надо лекции учить, – пробормотал Гриф и поставил почти пустой бокал на стол. – В меде нельзя расслабляться ни на день.

– Здоровье важнее сессий, – Владимир поднялся со стула и спрятал бутылку с вином обратно в свой шкаф, – и ты как будущий врач должен это понимать. Тем более, ты сегодня не в состоянии заниматься уроками... Завтра лучше тоже побудь дома: займись самоанализом и послушай музыку. Я тебе официально разрешаю отдохнуть, если понадобится – хоть пару дней.

– Разве я...

– Заслужил, – перебил отец. Гриф слегка улыбнулся из-за того, что отец понял его с полуслова, и тоже встал с кресла.

– Спасибо, что... поговорил со мной, – признался он. Владимир дёрнул плечом и изобразил на лице неловкое подобие улыбки.

– Я не мог иначе... Делать, как мама, было ни в коем случае нельзя – иного она бы довела подобными словами до самоубийства. Но, опять же, ты выше этого... Ты сильный человек, Арт... – эти слова никак не получались у него ласковыми, но они такими задумывались, поэтому Грифу на душе стало немного теплее от них. От одной лишь попытки отца поддержать его. – Ладно, уже ночь на дворе. Выпей снотворного, ложись спать и не загоняйся больше – это ничего не исправит... И глаза закапать не забудь. У тебя же ещё осталось лекарство?

– Осталось, пара миллилитров.

– Плохо, что так мало... Ну, иди.

– Угу... – Гриф положил руку на ручку двери, подумал и сказал. – Спокойной ночи, пап.

– И тебе спокойной ночи.

Гриф тихо вышел за дверь. Владимир устало вздохнул и тоже налил себе вина. Со стены на него смотрела суровая чёрно-белая фотография Вольфа Лефлера – хмурого, агрессивной красоты арийца в солдатской униформе...

Этой ночью Владимир пару раз просыпался от того, что в соседней комнате ему мерещился плач.