Глава 11: Событие века (2/2)

– А-ага, – Гриф почесал отрощенным для гитары ногтем у виска и понизил тон. – Ты услышала, о чём мы говорили в коридоре, да? – я по необъяснимой причине опять вспыхнула лицом.

– Нет-нет! Я ничего не слышала, клянусь! – быстро ответила я, отрицательно скрестив руки.

– О, правда? – даже в темноте я увидела, как Грифу стало легче от этой новости. – Это хорошо, потому что разговор был приватный... Но почему же тебя тогда интересует Доминика?

Этот вопрос загнал меня в тупик. Я не знала как ему на это ответить. «Потому что ты мне нравишься» – так что ли? Нет, это будет совсем тупо. Я мялась и мямлила, и именно в этот спасительный момент мы заметили, как в окне дома Ильи появился силуэт взрослого в халате. Это был папа Ильи, видимо, разбуженный лаем пса. Он узнал нас и помахал нам рукой. Мы тоже поднялись на ноги и помахали ему. Папа тихо открыл окно, высунулся в него по пояс и шепнул нам.

– А чего это вы так поздно гуляете, а, молодёжь? – лицо ещё молодого мужчины с небритой щетиной было достаточно хорошо видно в темноте.

– Добрый вечер, Денис Иванович! – поздоровался громким шёпотом Гриф. – Мы не гуляем, я её всего лишь до дома провожу.

– А не поздновато ли для свиданий? – и Денис Иванович усмехнулся. Мои щёки залились краской.

– Да какое там свидание! – опять неловко оправдалась я. – Мы просто у Джо в гостях были, вот и всё.

– Ах у Джо? Ну, у Джо – это весело... Ну ладно, давайте, идите по делам. Смотрите, не заблудитесь! – мы усмехнулись, так как до моего дома было всего-то метров сто, и пожелали папе Ильи спокойной ночи.

– Ой, постой-ка, Гриф! У тебя закурить есть? – Гриф кивнул ему, затем проворно перелез через забор, подбежал к окну и передал Денису Иванычу зажигалку. У того уже между двух пальцев болталась сигарета. – Вот спасибо, выручил, а то прям не уснуть без этой дряни было... – затянулся дымом. – Всё ещё куришь, значит? Это плохо. Бросай, не то как я станешь к сорока годам: одинокий, небритый и вечно пахнущий дымом железнодорожник.

– А вы тогда тоже бросайте.

– Мне уже поздно. А ты вот молодой ещё, тебе организм целым нужен... Ну всё, беги, рыцарь, провожай принцессу до замка.

– Спокойной вам ночи! – Гриф последний раз погладил Атоса и перепрыгнул через забор ко мне.

Чем ближе мы подходили к моему дому, тем печальнее я становилась. Гриф это чувствовал, но молчал – знал, что я отвечу, как Джо. Ему и самому, должно быть, было жалко, что вечеринка подошла к концу. Сейчас он вернётся к Джо домой, а там уже все спят в куче друг на друге, а последние неспящие полуночники будут нетрезво философствовать на кухне.

– Это твой дом, да? – спросил Гриф, и мы встали перед крыльцом. Забор вокруг нашего участка был настолько гнилым и старым, что его, считай, не было. Дом спал, ни огонька в его окнах не горело – видимо, мама ушла наверх, а отсюда окон её спальни не видно, так что не возможно было понять, спит она или ждёт меня за книгой.

– Да... Мой дом... Кажется, что я только что ушла отсюда к Джо в гости... Быстро всё прошло.

– Это так только кажется...

Секундная пауза показалась мне длиной в вечность. За эту секунду я пятьдесят раз успела обдумать, как попрощаться с Грифом: помахать рукой, пожать руку или обняться? Или без рук сказать «пока» и убежать? Как прощаются люди, которые знакомы друг с другом от силы два-три дня?

– Что ж, прощаемся? – подал голос Гриф и сделал жест рукой. Я промычала невнятное «ага» и перехватила его руку, пожав её несколько раз.

– Ну, можно и так, – засмеялся он. Я только сейчас поняла, что он протянул не одну руку, а две с целью обняться, а я, непутёвая, со своими рукопожатиями не увидела его вторую руку. Опять я улыбнулась и покраснела, но, слава Богу, в полумраке ночи моего яркого румянца не было видно.

– Извини, я, видимо, уже устала... – интересно, эта моя неуклюжесть его умиляет? Или, может, она его раздражает? А может льстит? Чёрт его знает, как на такое парни реагируют!.. Я наконец-то отпустила его руку и поняла, что после этого ещё и обниматься было бы совсем неловко. Поэтому я просто засмеялась, наступила ногой на первую ступень крыльца и сказала Грифу: «До завтра!»

– Спокойной ночи, Лиса! – весело засмеялся в ответ он и отошёл на пару шагов, собираясь уходить. Всё-таки он совершенно другой человек, когда улыбается... – Правда я сомневаюсь, что завтра мы сможем увидеться – все будут отходить от праздника, отсыпаться... Так что лучше сказать «До скорых встреч!»

– Ну, до скорых встреч!.. Аккуратней в лесу! – крикнула я на прощание. Гриф на это кивнул, последний раз помахал мне и зашагал по тропинке обратно, на своих длинных ногах в высоких ботинках. Я долго смотрела ему вслед, облокотясь на перила крыльца, и следила за его тёмной фигурой... И всё же что-то в нём меня цепляет. Не только внешность, нет. Он симпатичный, хоть у его лица и есть недостатки: оно несколько угловатое из-за скул; глаза волчьи, суровые, несколько воспалённые и, как оказалось, подслеповатые. Нос с горбиком, мышечной массы мало, бледная кожа, вдобавок он ещё и курит... Но его характер и поведение придают его худому, болезненному телу какое-то обаяние и силу. По Грифу с первого взгляда понятно, что он очень сильная личность и сможет пережить буквально всё и всех, если раньше не сгубит здоровье курением. Он борец и не даст в обиду ни друзей, ни родных, ни себя. Чаще бы встречать таких людей, как он. И чаще бы разговаривать с ними... Вот, кажется, мы всю дорогу шли и болтали по душам, а всё равно у меня нет ощущения, что Гриф мне открылся. И правда, скрытный, как Кас и говорил. Вроде бы и поддерживает беседу, а сам тушуется, о главном молчит. Не доверяет...

Уходит, всё дальше и дальше... К друзьям, к вечеринке и, наверное, к Доминике, с которой у них непонятные отношения и секреты... Я вздохнула и поняла, что Грифа больше не видно.

Зашла в дом. Ленивым, безжизненным движением включила свет в прихожей, потом в кухне. Выпила воды. Села за стол...

И тут на меня навалилась такая странная тоска, какой я прежде никогда не испытывала. Тяжёлое, как кирпич, нечто лежало у меня на груди и мешало сердцу биться. Будто вместе с Грифом из меня ушла вся радость, всё веселье, вся душа и жизнь. Всё это ушло с ним, а я осталась одна. Опустошённая и брошенная... Я часто заморгала, пытаясь остановить позыв расплакаться, но у меня не получилось: слёзы наполнили глаза и начали горячими, солёными ручьями стекать по моим щекам, по подбородку, по губам, и капать на стол. Я потёрла пальцами глаза, размазав весь макияж, и заплакала ещё сильнее, с громкими всхлипами и судорожным дыханием. Пока я рыдала взахлёб, я не заметила, как на первый этаж спустилась покашливающая мама в нелепом халате, тапках, очках с толстыми линзами и торчащими во всё стороны волосами. Она, ещё толком не проснувшись, встревоженно забегала вокруг меня.

– Ирма! Ирмочка! Что такое? Что там случилось у Джо? Тебя обижали?

Я ничего не смогла выговорить сквозь слёзы и продолжила скулить. У мамы на лице вдруг появилась непривычная решительность, и она убежала за печку, шурша тапками и всё ещё кашляя. Я продолжала плакать и всхлипывать, вытирая лицо мокрыми руками и бинтом с ладони. Очень скоро этот бинт стал весь серый от размазанный туши... Я услышала кипение чайника и чуть-чуть пришла в себя. Скоро мама выбежала из-за печки, держа в обеих руках чашки с чаем. Одну она поставила передо мной, а вторую – перед собой. Потом она дала мне пачку одноразовых салфеток и терпеливо подождала, пока я управлюсь со своим лицом и начну объяснение.

– Доча, – тихонько сказала мама. Я высморкалась в платочек и, скомкав его, выкинула под стол. И без зеркала мне было понятно, что у меня очень сильно распухли губы, нос и глаза. – Чего такое случилось? Хочешь мне рассказать? Я же всё пойму... Я, конечно, на этом не настаиваю, не хочешь – не говори, но если что, я всегда готова помочь, знай...

– Я сама не знаю, ч... ч-что со мной, – всхлипывала я. – Просто вдруг как-то... Г-грустно стало.

Мама печальными глазами бассет-хаунда изучала меня. Я тем временем хлебнула чай, но он оказался слишком горячим, так что я его отставила остывать.

– Тебе там кто-то нравится? – тихо спросила мама.

Я вздрогнула и покраснела от этого вопроса и подозрительно посмотрела маме в лицо. Она была серьёзна и точно не собиралась шутить про «женихов», как это принято у большинства взрослых. Также она сейчас до ужаса напомнила мне этим вопросом и этими глазами, полными сочувствия, Каспера. Я зачем-то начала мешать чай ложечкой, потом отбросила ложечку и ответила.

– Возможно...

– А ты ему?

– Скорей всего, нет. Я для него... малявка.

– Откуда ты это можешь знать?

– Оттуда, что мне пятнадцать лет только месяц назад стукнуло, а ему за восемнадцать уже! – громко ответила я и стукнула рукой по столу. Опять глаза заслезились. Мама мудро выдержала паузу, позволяя мне успокоиться.

– Не взаимно, значит?

– Не знаю я... – неуклюже ответила я. Не умею я вести такие откровенные разговоры, особенно с мамой. Она старается, проникается, пытается мне помочь, а я как бревно, ей-Богу! – Я даже не могу разобраться, любовь это или простая симпатия. Я в этом новичок, сама понимаешь...

– Понимаю... И что такое безответная любовь – понимаю... Знаешь, помнится, моя учительница говорила...

– Опять твоя учительница по литературе? – мрачно перебила я. Ой, зря я это сделала: мама посмотрела на меня предельно холодно и осуждающе, так, что у меня аж мороз по коже пошёл. Я виновато прокашлялась и продолжила. – Ну и... что она там... говорила? – мама помолчала, вздохнула и закончила свою реплику:

– Она говорила, что безответная любовь для души даже полезнее, чем взаимная, – договорив, она покашляла в кулак.

Я болезненно поморщилась и несогласно помотал головой.

– Это похоже на оправдание людей, которым не повезло в любовных делах.

– Не рассуждай так плоско, Ирма. Моя учительница уж поумнее тебя была.

– Да я и не спорю с этим. Просто... Все ошибаться могут... – я помешала чай и опять запальчиво воскликнула. – Чем безответная любовь может мне помочь? Это только боль, слёзы и нервы – всё!..

– А про душу, я так понимаю, ты не подумала? Как эта любовь на неё повлияет?

– Душе хорошо, а у тела сыпь и гастрит появится...

– Какая же ты материалистка! – уже мягче сказала мама и отхлебнула чай. – Тело, сыпь, гастрит...

– А ты, наоборот, про тело не думаешь! – взвилась я. – Портишь себе зрение круглые сутки у компьютера, скоро совсем ослепнешь! Вон уже стёкла какие в очках! И спина крючком станет!..

– Я не просто так сижу и «порчу зрение у компьютера», если ты забыла. Я занимаюсь делом своей жизни, которое и мне удовольствие, и вам с папой деньги приносит.

– Ну ладно, ладно... Извини...

– Невзаимная любовь – это не одни нервные срывы и сыпь, иначе об этом не писали бы книг многие тысячи лет, – сказала мама после короткой паузы.

– Многие тысячи лет думали, что Земля плоская... – вставила я.

– Помолчала бы, острячка. Вечно себя умнее всех считаешь. И зря, между прочим... – и она закашлялась. Да что это с ней сегодня? – Я к тому... кхе-кхе... что такая любовь может и вдохновить, и побудить к чему-либо, и стать целью... Думаешь, у тебя у одной такая ситуация? Думаешь, я не понимаю и никогда не взаимно не любила? А у меня тоже такое было... Да, мне нравился кое-кто, ещё в твоём возрасте. Что-то вдруг меня зацепило в этом человеке. Показался он мне настоящим что-ли, искренним, живым каким-то. И с тех пор я до самого десятого класса покоя не знала и всё следила за ним, всё грустила по нему, а когда он на меня смотрел – отворачивалась.

– И что, ты так к нему и не подошла?

– Нет. Он тоже не бездействовал все школьные годы – он был занят другой девочкой. Уж не помню, как её зовут, но я тогда думала, что она ничем не лучше меня, а даже хуже... Завидовала ей и еле удерживала себя, чтобы не сделать ей какую-нибудь гадость... – всё, что говорила мама, было мне до боли знакомо: Доминика... – Но позже я повзрослела и поняла, что они вместе – вполне счастливы, и что я не хочу к ним вторгаться и рушить всё, что они класса с девятого построили.

– А теперь жалеешь зато, – укорила я маму.

– И жалею, и не жалею в то же время. С одной стороны, да, грустно, что он так и не увидел моих чувств. Так и не узнал, что кто-то, находившийся с ним ежедневно в классе, любит его... Но с другой стороны, я подумала, что если бы он после стольких лет вместе бросил бы ту девушку и променял бы её на меня, то он мне такой не был бы нужен. Чего он будет стоить, если так быстро сможет сменить объект своей любви? Ни-че-го. Я не терплю ветренности... Поэтому я оставила их в покое, делала вид, что мне всё равно на них, и при этом каждый день радовалась, что он её не бросает. Что они продолжают быть вместе, несмотря ни на что. Он меня не разочаровал. Он, сам того не зная, доказал мне, что он тот, которым я его считала – верный, преданный и настоящий. Только не мой... – и мама с мечтательной, ностальгической улыбкой помешала чай ложечкой. Печальная история вышла.

– А сейчас что с ними?

– Я слышала, что они женились в девяностом году, – счастливо улыбнулась мама. – Примерно тогда же, когда и я с твоим папой. Через пару лет у них сын родился – помладше тебя, соответственно. Вот. Так и живут они припеваючи...

Моя мама была сейчас как никогда похожа на героиню романов девятнадцатого века – тех, что про жертвенную, несчастную, но истинную любовь. Эта история была и настоящей, и красивой, и в то же время какой-то нереальной.

– В общем, Ирма, – продолжила мама после молчания и опять зазвенела ложкой в стакане. – Я тебе вот что посоветую: если у твоего любимого человека уже кто-то есть, то не будь яблоком раздора. Не нужно змеиных выходок, какие бывают в турецких сериалах. Некрасиво всё это, низко... А вот если твой любимый человек пока в поиске, то, умоляю, поторопись! Борись за него! Хватай его обеими руками и держи, и не отдавай никому, поняла? Не повторяй ошибок твоей нерешительной матери, которая ждала-ждала, наблюдала-наблюдала, пока мой любимый себе свою любимую не нашёл. Действовать надо!

– Да, тут согласна, – и я отчётливо вспомнила в голове Грифа и Доминику, танцующих в толпе, и себя, мрачно сидящую в кресле и бездействующую.

– ... У тебя он не занят хотя бы?

– Да вроде, нет... Правда подруга у него есть какая-то... Если честно, я так и не поняла, что у них.

– Ну ладно... За восемнадцать, говоришь? В армию скоро – это жаль. Армия – это испытание для любви, не каждая пара его проходит.

– А может, и не возьмут его в армию... – вздохнула я. – Или уже не взяли – я не знаю, как там призывают...

– Почему это не возьмут?

– Он немного инвалид. Не колясник, не думай! У него какая-то хроническая болезнь глаз... На ”г” начинается... Зрение теряет.

– Ах это этот мальчик? – и мама ахнула. – Я сегодня на рынке с его мамой разговорилась, она мне как раз и рассказала, что у неё сын почти слепой. Ой-ой-ой... – мама с минуту молчала, я тоже. Мы обе слушали, как за окном скрипит стволами лес. Небо капельку побледнело и стало тёмно-зелёным. Уже почти утро. – Симпатичный он хоть? – и мама хитро улыбнулась.

– Ну, в целом... да! – и я засмеялась. – И не только: он ещё крутой гитарист, и у него, вроде, мотоцикл есть. И своё охотничье ружье! Классный он... Жаль только, что мы отсюда уедем...

– А ты его номер возьми, вот и будете связываться.

– У них тут связи нет.

– В том посёлке, я слышала, есть. Там же поселение городского типа – почему бы там не быть связи?

– Хм... А ведь верно! – наконец моя тоска начала уходить и сменяться чем-то светлым, мотивирующим и живым. Кажется, у меня в душе появилась Надежда... И Вера, и Любовь тоже! Надо же – первая любовь! Событие века...

– Как лес шумит... – мама отрешёнными глазами в очках смотрела за окно. – Знаешь, а я ведь там сегодня заблудилась.

– Это каким образом?

– На разведку хотела сходить. Погулять, подышать хвойным воздухом. Чисто для профилактики, – и опять она хрипло закашляла.

– Вот и догулялась.

– Да, тут ты права. Я пока там бродила, изрядно заморозила ноги. Бродила пару часов и даже отчаялась найти выход из леса... Но, не поверишь – что-то меня вывело.

Я замерла, а сердце, наоборот, забилось чаще.

– М-м... А что именно тебя вывело?

– Дудочка! Я услышала откуда-то звук дудочки и пошла, соответственно, на него, думая, что звук идёт из нашей деревни. Шла, шла. На деревню вышла по итогу, а на музыканта – нет.

– Ты смотри, не ходи больше одна в лес, мам, – подозрительно прищурилась я. – Мало ли что там может на дудочках играть... – мама удивлённо подняла брови. – Тут такое творится, что я уже не знаю, кому верить и верить ли вообще...

Мама с хрипом закашляла.

– У нас есть лекарства какие-нибудь? – спросила я с жалобным лицом. Не дай бог мама ещё разболеется.

– Только иван-чай дедушкин, – и мама подняла и поставила обратно кружку с ароматным чаем.

– Ну и пей его тогда... – за окном зарокотало. – Гроза что ли? – мама неуверенно кивнула. Мы с ней долго ещё сидели так на кухне с чашками чая, и почему-то нам настолько не хотелось уходить спать, что мы подливали кипяток в кружки чуть ли не пять раз. Съели почти все печенья за разговорами, и поплакать успели, и посмеяться. А за окном всё зеленело небо...