Часть 5 (2/2)

Рядом присел Любим с бисерным кисетом, набирал бисерный узор умелыми пальцами, ловко подцеплял иголкой костной крохотную бисеринку, нанизывал на нитку — Беляй невольно зацепился боковым зрением за пестрое мельтешение, отвлекся от двора, засмотрелся, рот разинув. А Любим, поняв, что привлек к себе, придвинулся порывисто ближе и зашептал:

— Ты его любишь? Скажи — любишь?

— Нет, — честно ответил Беляй, но честно же и поправил себя: — Не целиком.

— Как энто? — Любим приподнял ровные дуги бровей, недоумевая, и Беляй пояснил с досадой:

— Половина любит, половина ярится. Тяжко мне.

— И мне тяжко. Токмо я ни половиной, ни четвертиной Дарко не люблю. Постылый, горячливый, дрова вечно ломающий, — Любим зашептал зло и быстро. — Жаль, что ты не дал ему сдохнуть! Я б лучше с ним лег в ладью посмертную, к Велесу провожающую, чем жить вот так кажный день! Меня он супротив воли взял, Демида моего убил, ирод, любимого моего убил! Батя с тятей на богачество повелись, а Демид что, простым кузнецом был. Не могу я больше так! И уйти мне некуда, родичи вернут Дарко обратно, а он меня сам никогда не отпустит, любит, твердит мне кажную ночь! А меня от него воротит! Сбежал бы хоть куда, но токмо кисеты расшивать умею, не проживу один.

Беляй сожалеюще посмотрел на Любима, такого пригожего, юного, но дюже несчастного, прислушался к себе — сердце радостно торкнуло, соглашаясь. И шепнул в ответ:

— Вместе побежим, хочешь? Я — ведун, я нас хоть где прокормлю.

Любим загорелся лицом, закивал быстро-быстро, прижал тонкий палец ко рту, чтоб никто не услыхал их, придвинулся ближе и вжал розовое ухо в губы Беляя, таперича определившегося, слившегося воедино. Все как-то встало ладно и просто, как стрела в излучину: не станет Беляй счастливым с человеком, пущай даже и суженым, несправедливость поощряющим, брата-убивца защищающим. Беляй порочный круг обратного зла разорвал, а разорвет ли Данко? Поймет ли когда-либо Дарко, супротив воли Любима при себе держащий, невинных ведунов убивавший?

Бежать решили чрез луну, когда братья пойдут в большой поход по землям своим: дань сбирать, а кого-то и укорачивать, Любим сказал, что они обычно по три седьмицы в походе бывают, больше в году нет другой оказии, вечно сиднем сидят в граде. Беляй улыбнулся вяло — значит, второй половине остались четыре седьмицы радоваться любви, покамест первая половина успокоенно ждет освобождения. Что ж, можно ее порадовать на всю остатнюю жизнь, а коли повезет, то Беляю от суженого ребенок останется, вырастет дитя справедливым, порочный круг запрещающим, а, можа, и белый свет изменит.

Смотрел вернувшемуся Данко в глаза стыдливо, пряча чувства, пряча намечающийся побег, Данко почуял неладное, прижал к себе, зацеловал, заглянул пытливо в глаза, спросил:

— Что с тобой, любый мой? Ты переменился ко мне сызнова?

Беляй замотал головой, краснея и пытаясь выбраться — было стыдно врать, но правду молвить невозможно было. Выдавил лишь:

— Почему Дарко Любима не отпускает? Они ведь не суженые, а Любиму Дарко не по сердцу. Коли альфа отпускает, омега может нового мужа найти, закон такой ведь.

— Ааа, вот откуда охлада пришла, — Данко цокнул с досадой, прижался плотнее и сказал устало: — Не примеряй чужую долю к себе, Беленька, прошу. Мне бы нашу расхлебать. Дарко любит его, очень сильно любит, даже от суженого бы отказался, коль встретил бы. С детства только Любимом грезил, я упреждал его, что не надо Любима брать, но не смог он, пойми.

— Не понимаю, — холодно отрезал Беляй, выскальзывая из объятий. — Коли омега несчастлив, то отпустить альфа должон! — помолчал, кусая губы, и спросил тихо: — А ты отпустишь меня, коли мы не сладимся и я не смогу отпустить былое, Данко?

Данко потух лицом, спрятал глаза и ответил после долгого молчания:

— Не знаю, Беля. Не смогу, думаю, — и, повернувшись к нему порывисто, попросил с мольбой: — Ну разреши сделать тебя счастливым, дай мне энто, пусти в свое сердце.

Потянул к себе, поцеловал в губы, заглянул в глаза сызнова, умоляя уже ими безмолвно — Беляй напрягся, было, но отпустил себя, прикрывая глаза, разрешая себя обнажить, уложить, взять мощно и сладко. Колыхался под мужем ответно, забываясь в наслаждении, а опосля лежал тихонько, мучаясь и думая, удастся ли когда-либо им понять друг друга? Поймет ли Данко, от чего Беляй сбежал? Думалось, что нет.

Все четыре седьмицы жили то душа в душу, то как кошка с собакой. Беляй, примечая несправедливости, шипел злобно по-кошачьи, царапал Данко яростно, отталкивал, когда тот пытался его поцеловать. Тот рычал псом, рвал на нем одежду, распахивая его для себя, расталкивая сжимающиеся ноги в стороны, но не брал против воли, укорачивал себя в последний миг, ложился на него с поцелуями, умоляя открыться, не злиться, принять их устои, покамест Беляй не разгорался сумрачно огнем и не тек призывно — Данко вплывал в него ласково до основания, замирал на нем, утыкаясь в меченную шею, а опосля срывался в яростную скачку, доказывая Беляю, что Беляй — его, его и только его. После таких ссор ходили по несколько ден спокойно, ластились друг к другу, Беляй лишь обреченно разрешал своей половине насластиться на век вперед, не принимая устоев, лишь принимая плоть, готовясь душой и телом отбыть вскорости.

А ночью, чрез четыре дня после отбытия братьев в поход, Беляй с Любимом ушли навсегда, оставив за собой свои счастье и несчастье.

ЗАВТРА ДОПИШУ