Часть 15. «Мяу» (1/2)

Всяко Нил старался Сему уложить, да ничего не получалось. Было вполне занимательно провести с ним некоторое время. Правда, множество раз оглядывался, не стоит ли кто за дверью, считая, что если дамы заметят его за таковым занятием — примут за сумасшедшего. Почему? Сложно признаться в том, что у тебя есть хоть кой какие чувства. Неясно только, для чего себе те мысли в голову вбил. Глупости какие. Откуда взял подобную манеру поведения — много лет остается вопросом. Благо, все были заняты своими делами.

Просидел с мальчиком около часа, и лишь опосля тот начал засыпать. Много слушал, чего отец говорит — под речи сложно забыться. По крайне мере, не этому ребенку. К таковому надо приучать. Когда у тебя своя комната, которую ты не делишь с другими детьми — не очень важный навык. Но, все ж, хорошо было бы его иметь, исходя из всех минувших ситуаций.

Медленно поднимаясь на ноги, Собакин слушал тихое сопение сына. Хорошо бы того не разбудить случайным шумом или грохотом, не запнуться о что-либо, ничего не уронить. Посему, со всей осторожностью, не спуская взгляда с мальчика, направился к выходу. Мог бы — шел на цыпочках. Однако, поднялся б на них — упал, по понятным причинам. И так же медленно прикрыв дверь, с чрезвычайной мягкостью, за ней услышал лишь пустые разговоры. Голоса почудились чужими, и вовсе невразумительными. Пришли гости, надо полагать. Встречать их так, в домашней одежде, с растрепанными волосами, торчащими, вероятно, как солома, не хотелось. Теперь Галя сама людей в дом водит? Надо это обсудить. Хотя, вероятно, винить можно и Шофранку. Паранойя с одержимостью никуда не улетучились, посему хозяин очень разозлился. Кто бы это ни был — ему тут не место.

Двигаясь по темному коридору, Нил, без сомненья, прокручивал страшные истории Галины в голове. Хотелось себя уверить в том, что весь ее лепет — городские слухи. Пусть однажды и стал свидетелем неприятной сцены со стрельбой… Разум усердно старался все то забыть, стереть так, чтоб не мешало жить. По всякому, бывает, организм реагирует на стресс. Посему же думалось — минувший случай единичный. Словно крался, не передвигался спокойно.

На кухне застал он жену Бухарина в компании своих соседок. Те пили чай, да кушали долгожданное мало с хлебом. Накрыла тогда Собакина волна непонимания, и, в частности, огромного недоверия. Абсолютно точно был уверен, что ее нельзя было так безоговорочно пускать, даже не смотря на то, прощались они и сердечно. Все, кто связаны с ее мужем — плохие люди! Так предательства и свинства можно ждать вечно.

— Доброго дня! — поздоровалась женщина, но нисколько ее приподнятое настроение не скрасило замешательства. Тот и слова не произнес, лишь кивнул, молча приветствуя. Лучше б она прощалась! К кому явилась, для чего? — Я шла мимо, да решила заглянуть. Прошу прощения за внезапность! Не полагала, что вы дома.

Живот загудел, и боле того, лишь сильнее заболел. Шофранка, что вполне понятно, вернулась. Видимо, ей купленное и кушали все за столом. Только вот, делиться с, буквально, случайной прохожей, вовсе не хотелось. Да, когда Собакин был у нее в гостях — и накормили, и спать уложили. Но надо рассчитывать, не у всех есть подобные возможности. Мог бы — угостил. А так… И подруги то его, дамы не глупые, невесть для чего так расщедрились. И это, учитывая, что Нил совсем ничего не ел с самого пробуждения. Дурдом! Тогда уж на первый план встали физические потребности, не волнение о внешнем виде. Да не вытолкнуть ж всех от стола. Разбираться за еду — животные порывы. До такого явно нельзя опускаться, как бы не хотелось. Думалось, однако, еще пару столь голодных дней, когда пищу чуть ли не изо рта выхватывают, да будет все равно.

Несколько обиженный, он подошел к столу. Осталось всего на пару кусков! Надо не забыть взять вечером еды в кабаре, да отложить на утро. Будет отвратно, если то повторится. Ему, почему-то, на стол никто не желал накрывать.

— Где же мне быть? — с жгучим сомнением поглядывал на жену Бухарина. — Для чего, иначе, вы здесь? Кто вас принимает? — от недоедания, или, может быть, недосыпания, он говорил прямо и грубо, совсем того не осознавая. Чаще специально под кожу лез, да ныне — того не хотел.

— Галечка, — чуть приподняла брови, да улыбнулась, при том, стараясь сильно не растягивать губы. Довольно странная мимика. — Думала, передам чего хотела, да побегу. А ты тут… Вы.

Говорила она неестественно тонким голосом, так, словно старалась кому-то угодить. Желалось скорее позавтракать, от того бы получил Нил море удовольствия, посему внимания на гостью старался не обращать. Наконец, желаемое оказалось во рту. Пусть уже и немного подтаявшее масло, ощущалось очень нежно и приятно, лишь попало на язык. Обычный хлеб напоминал ему и пирог, и сладкую булочку, и даже торт — настолько желудок радовался. Настоящий праздник живота! С изумительной страстью, Собакин завтракал, даже не присаживаясь — некуда. Боле того — в сухомятку. К черту. И так вкусно. В голову не лезли вопросы о том, кого в дом приглашают. Пусть то будет поднято чуть позже, когда все сыты будут.

— Полагаю, в таком случае, стоит напомнить лично, что мое предложение все еще в силе, — также напряженно натягивала уголки рта. Блаженство от пищи несколько исчерпало себя. Напряг всевозможные извилины Собакин, но что по пьяне происходило, понять не выходило. Вспомнить абсолютно невозможно. К тому же, честно даже не признаться — заявления о том, что память по пьяне отшибает могут сыграть совсем плохую шутку. Если уж сама она не воспользуется, так другие за дело возьмутся. В окружении этой женщины, надо полагать, много недобросовестных людей. Проболтается — пиши «пропало». Да и как выкрутиться не знал, чего отвечать — тоже. Сделав милое лицо, поглядел на Галю, словно моля о помощи. Та без слов, кажется, того поняла.

— Агата Михайловна, — и сразу перешла в наступление. — Может еще чаю?

— Если тебе не тяжело, милочка, — для чего-то положила руку на шею. — Я бы с радостью. Очень уж вкусный!

— А вы расскажите мне, что у вас за предложение к Нилу? — будто за себя поинтересовалась.

Шофранка молча наблюдала за цирком любезностей. Чувствовала стыд за давно прошедший вечер, страшно и слово вставить — начнет чего жена Бухарина говорить! Схожее, что не мудренно, ощущал Собакин, да только он с закрытым ртом при решении сих вопросов сидеть не мог. Пришлось и трапезу остановить. Как бы не пленила еда — разговаривать с полным ртом не лучший тон. А уж вести себя подобным образом пред пассией собственного антагониста — хуже идеи быть не может.

— У меня, — внимательно наблюдала женщина, как льется сладкое угощение. — Есть один очень хороший приятель, у которого в частности «Бисерина». Это кафе, — поглядела на серьезно озадаченного Нила. — Мы и обсуждали, что стоит лучше поработать на него. Соломон Давидович не обманет, а пока у моего мужа денег нет выплатить долги — лучший исход. Да и толку Нилу Тимофеевичу грызться каждый раз на работе? Разницы, как уж выяснили, нет где выступать. Правильно говорю?

В ответ тот лишь неучтиво промолчал. Глаза его были полны удивления, да воспоминания никак не могли всплыть. А не обманывает ли она его? Терпеть ныне не мог все, что связано с Бухариными, да выпроводить Агату Михайловну лишь по причине их отношений не мог — грубо. Кругом, должно быть, обман. Иначе для чего ей протягивать руку помощи? Настороженно слушал, и уж точно не поддавался порывам радости. Хотелось, чтоб среди приятелей появился кто-то, подкованный юридически, дабы снова обвести Нила вокруг пальца не удалось. Вот только, где его взять? Платить деньги за таковые, пусть и очень важные, знания он не мог. Однако, и терпеть новые измены, даже от полезных знакомств не был готов. А можно ли вовсе без них? Опираясь на последние события, думается, что это — большая редкость.

Не получив должного ответа, женщина продолжила делиться с Галей информацией. Вероятней всего, ей было понятно, что Собакин мало чего помнит — строить не очень-то естественные эмоции у него мало получается. Многим это уж было доказано. Да и Бухарина — не глупая, живет немало лет уж. Но, вероятно, времени жалеть, что на него потратила, не стала, решив выжать последние соки. Хоть какой-то толк должен быть в том, для чего пришла.

— А почему ваш муж не должен о таковом знать? — Гале, быть может, то и не было интересно, она глядела на Нила с презрением, задаваясь таковым вопросом. Хотелось, чтоб сам решал свои дела. Боле того, ей думалось, что уж очень задержалась в гостях и она, и Агата Михайловна. В отличии от некоторых, пока хозяин вовсе не представляет, как самостоятельно в жизни крутиться. Пусть и по-свойски, но с ноткой волнения, девушке хотелось на то повлиять. Действовать, ей думалось, можно только одним ходом — так же, как бросают в воду, ради того, чтоб научить плавать. Страшно, бесспорно. А как иначе? — Вы сказали это тогда, утром нашего знакомства.

— Верно. Это настоящий абсурд! Ревнует меня, крепко ревнует, к Соломону Давидовичу. Почему-то для него «глубокоуважаемый», все равно, что «глубоколюбимый». Посему, считаю, наше общение с ним должно остаться в тайне, — Нил усмехнулся. Правильно, видать, говорят, что муж и жена — одна сатана. Один, что всем известно, не мало от Агаты Михайловны скрывает, вторая, судя по рассказам, тоже не чиста. Их дело. Смешно пусть, как нашли друг друга, но, в общем, все равно. Хотя, может, действительно тревожить не хочет, и лишь потому молчит? Случается ли такая искренность? — А я, кстати сказать, даже поводов не давала. Приходится, вот, друга скрывать.

В такие же минуты, Собакин радовался, что ничего и ни от кого не должен прятать. По крайне мере, так он думал, отбрасывая свои тайные похождения, которые так тщательно скрывал от глаз Семы. Не завидовал гостье все больше: то замужем за дьяволом, то еще и жизнь себе губит. Но, что же тут чудного, если обоих все устраивает? Любовь, видно, разная бывает. Однако та, кою знал Нил, была либо губительна, либо трагикомична, раз о ней книги пишут.

— Вы что-то надумали? — похлопала длинными ресницами Бухарина.

— Я… Честно признать… Не уверен, что могу вам доверять, — тон его был несколько нелеп. — Буквально ничего, из обещанного вашим супругом, я не увидел. Где гарантии, что и сейчас он вас сюда не подослал? Возможно, я слишком жесток по отношению к вам, но поймите правильно. Пока Бухарин отдыхает, да заведует всем, я буквально без рук. Что же это за дела такие?

Застать возмущенного на сей теме Нила, гостья, вероятно, не была готова. Надо полагать выпившим, был более покладист к разговору. Или, может быть, уже разжеванная некогда информация, нуждается во вторичной переработке? Зазря, конечно, эти резкости. Когда хочется человеку помочь, а тот тебя совсем не воспринимает, желание может пропасть. Но, все ж, боялся Собакин остаться без гроша в кармане, такие как фляжник до нитки любого обкрадут, и бровью не поведут.

— Я еще раз повторю, мне незачем вас обманывать. Это будет мне даже в убыток. Однако, приятно будет осознавать, что я послужила подспорьем в жизни вашего ребенка и своего приятеля. Соломон Давидович мне раньше помогал, так что, я большая должница, — уж третий раз заводила тему о своем дружке, да и произносила имя его так, как обращаются ныне к императорам, иль королям. — Ну и, Семен… Коли батька не в состоянии сам его прокормить, хоть через третьи руки. Как говорится, с миру по-ниточке.

Очень сильно обиженный Нил, к прочему, снова разозлился. Ясно, что озвучена правда, да задето было его мужское самолюбие. От того даже щеки покраснели! Хотелось надуться или уж взорваться — большой вопрос. Предложение о работе мгновенно отклонил. В самом деле, очень повезло получать приглашения выступать, ведь иные не имеют даже того. Выбирать боле не из чего, так что стоило бы согласиться. Ведь, думается, в чем-то Агата Михайловна и права. Если, конечно, не во всем!

— Я в состоянии, — заявил уверенно, однако уверенности в его выражениях не было вовсе. — Иначе, он бы не спал так сладко, как сейчас. Разве это возможно на пустой желудок?

Хмыкнув, Агата Михайловна снова скромно улыбнулась, да допила вторую кружку чая. Разговор прекращать она явно не была намерена.

— Не хотела вас задеть, Нил Тимофеевич, говорю лишь то, что вижу. Раз уж гостей, извините за подробности, хлебом угощаете, так что же до близких? — не нравилось все то благолепие, с коим она говорила, еле открывая рот, а смысл слов вовсе наводил на ужас. Не надо быть психоаналитиком, чтоб понять существующую правду, да все ж неприятно. Собакин старался как мог, правда, иногда стараний бывает недостаточно. В такие моменты нет смысла строить из себя важную персону, вероятно. Уж больно неправдоподобно! — Вам то какая разница где выступать? Смена обстановки еще никому не вредила. Это будет лишь работа на честном слове. Боле того, даже гарантий не даю, когда вам удастся получить все свои долги. Дело в вашей стычке с моим мужем… Думается мне, в ином случае, все было бы давно уж на руках, — выдержала паузу. — И как бы я своего недотепу не любила, в ваши разбирательства не полезу. Это отдельное искусство.

Затея была достаточно интересной, но, все ж, слушающий то хозяин, пытался понять в чем подвох. Стараясь предугадать, когда ждать ножа в спину, на такие исходы сюжета не набредал. Если уж его так крепко предал фляжник, человек, коего знал много лет, так что ждать от его жены? И дело даже не в их браке — совершенно чужой человек. Иметь множество связей не всегда хорошо, как оказалось. Теперь всех их он боялся как огня. Люди выживают так, как могут, но самое низкое — делать это за чужой счет. В чем только дело? Что случилось с мозгами Бухарина? Прежде ведь с ним Собакин в одной компании частенько выпивал, работал на него не единожды, как, собственно, с Шофранкой и познакомился. Сейчас же совладелец совсем с катушек слетел. Обидно, что не ясно чем то вызвано.

Выходит, как бы он не бранил Нила, тот хоть жил по совести, на деньги, кои сам зарабатывал. Никого не обманывал, да и выше головы не прыгал, пусть и очень желал. Скажем, почти стал бы обычным человеком, если б не имел кабаре. Пусть представить его и среди рабочего класса тяжко. Но если бы пришлось, то ничего б не сделал. И пока на улице пахло войной, той страшной, а не юношеской и мужественной, в комнате собралась только настороженность. Исполнитель склонялся все больше к тому, что стоит браться за любое дело, какое только есть. Рано или поздно, он найдет то, что будет приносить стабильность в его жизнь. Стоит только ждать и усердно работать. По-другому не выкрутиться. Но, все ж, важней всего при данных обстоятельствах — оставаться начеку. Мир словно одичал.

— Что же, я уверен, Бухарин превратит кабаре в публичный дом, — до последнего ту тему не хотел поднимать. Ранить человека, кой пытается тебе помочь, пусть и не по своей вине, довольно плохой поступок. Есть вероятность, что эти познания были запретными. Агата Михайловна вновь не поверила в то, чего было вполне серьезно. Тема та уж поднималась, посему мысли его появились не на пустом месте.

Шофранка тоже бросила свой недовольный взор. Его было вполне достаточно, чтоб вспомнить о существовании подруги. Все так же работала в кабаре, пусть ныне лишь в роли танцовщицы. Вновь сталось страшно, что Нил проболтается о чем, пусть подобных ситуаций и не бывало. Он сам понимал — не стоит трепаться о прошлом знакомки, но доверия ее почему-то не заслуживал. Девушка полагала, что справится с тем, чтоб самостоятельно наблюдать за происходящим, он — нет. Если владельца кабаре не в грош ставят, что же до артистки, бывшей проститутки? Наблюдение ее — все на что способна. И боле того, если оно будет тихим, молчаливым. Страшно представить, что случиться могло, если бы Бухариновская жена узнала, как публично тот девушку оголял.

— Найдите того, кто за тем проследит, — улизнула от спора Агата Михайловна. — Тайный накусник, скажем. Думаю, Галечка бы справилась с тем прекрасно.

Хорошо было понятно, что и ее прошлое не лучшее, какое себе можно представить. Боле того, Бухарину не понаслышке известно кем она является. Может, и не было бы столько теплых слов в ее сторону, если б знала супруга чуть больше. Но, все ж, услышанное могло являться и лестью. Иначе… Даже сложно представить, что Агата Михайловна подразумевает за слежкой. Говорит то, вероятно, лишь чтоб Собакин угомонился, да принял предложение. Уговаривать, конечно, она бы не стала, пруд пруди таких, как он. Однако, настоять было бы не плохо. Чудится, переняла волнение.

— Я не скажу вам, кто станет играть эту роль, — несколько томно добавил. — Извините, и, я вас умоляю, не обижайтесь. Это только для безопасности моей, — сердечно просил. — Моей, и моей семьи! — несколько неожиданно подытожил.

— Да что вы! Я вовсе в это не полезу, — вновь зациклилась на мысли гостья. — Я лишь дала вам совет. Как вы поступите — только ваше дело. Вы главное… Не пейте. Хотя бы в «Бисерине»!

— Что? — серьезно затормозил, движения стали неестественно плавными.

— Больно не любит Соломош, — набрала чуть больше воздуха, словно ошиблась. Не оговорка ли «по Фрейду»? — Соломон Давидович синих. Так и прогнать может, не заплатив…

— В таком случае, я вынужден отказаться.

— Ничего не стоит отказаться от выпивки на работе.

— Нет, стоит, — чуть повысил голос. — И стоит многого. Очень многого!

— Вам это тяжело?

— Да!.. Тяжко.

Шофранка с Галей переглянулись. Сказанное не что-то невообразимое, но и не было явью с поверхности. Думалось, не под силам Нилу в таковом признаваться. Да и для чего то делать пред малознакомым человеком? Наверное, есть подвох. Ситуация накаляется.

Самому же ему думалось, что скрывать нечего. Это правда каждой псине известна. Уж боле того, о алкогольной зависимости Агата Михайловна говорила еще в тот злополучный вечер — одно из ряда воспоминаний, коему удалось сохраниться. И как тут поспоришь? Да и, собственно, для чего спорить? Чего доказывать? Подавно смирился со своей участью. Пусть, думает, смеются, пусть ругают — однако, слышат правду.

— Но, что важно, вы имеете право квасить вне работы, — постаралась, словно врач души, углубиться в проблему. — Лишь бы нанимающий вас не видал в таком виде, в каковом видела я. Да и вовсе неэтично людям такового себя показывать! — она успешно и сильно ешл опускала. Невольно, Нил издал какой-то звук языком и небом. Руки несколько затряслись, а сердце заколотилось.

— Это как всепоглощающий пожар, — боле не мог смотреть кому либо в глаза. — Нет. Я не смогу остановиться. Но, — казалось, это было сказано случайно. — Я попробую. Вы поймите, я серьезно болен.

— Правильно! — с особым энтузиазмом вскрикнула Агата Михайловна. — Вы сами посудите, когда от сих заведений следа не останется, то что делать будете?

— Как не останется? Какая-то чушь.