Часть 15. «Мяу» (2/2)

— Как же? Вы совсем не ориентируетесь в политике, которую транслируют красные? Частной собственности не будет, а значит, не посибаритствовать вам.

Слушатель повертел головой. Подобные высказывания заставили его задуматься, в первую очередь, конечно, о кабаре. Если случиться так, Бухарин с Собакиным своего заведения лишатся. Тогда, выходит, никто с него зарабатывать не сможет. Злорадствовал каплю, понимая, что фляжник, немного погодя, станет абсолютно ничтожным. Однако, с уверенностью то сказать нельзя — больно юркий. Куда бы не попал, куда бы жизнь не занесла — везде крутиться как может, точно таракан. Значится, над ним не посмеяться, но и волноваться за него не стоит. А вот за себя — обязательно. Удивительно получается, что люди без хоть кой каких навыков, живут лучше чем те, кто отдали на их совершенствования годы. Потому и нельзя полагать, что в мире есть справедливость.

Слепо верить таким высказываниям, конечно, он не мог. Ныне все нужно проверить, прощупать, прочувствовать. Надо, важно, намотать на ус подобную информацию. Именно она наводит на размышления о том, что, кажется, Бухарин вновь думает схитрить. Пока есть время — загребает себе в кошелек побольше, чтоб если новая страна придет — под нее подстроиться хоть с кой каким капиталом. Потому и гребет сколько может, о долгах старается не вспоминать. Как их стрясти — сложно представить. Не станет ж Собакин угрожать совладельцу, под страхом смерти вернуть. Пусть ему и понятно, что жадничает Бухарин, поделать, кажется, ничего не может. Не стоило вовсе лесть в эту сферу.

Когда-то, когда здание было совсем с иголочки, Нил заведовал им в одиночку. Оно не свалилось на голову, не было случайным приобретением, а являлось родительским подарком на юбилей. Зачем ему такое счастье, правда, долго не понимал. В те годы полученное было для него не больше, чем игрушкой. Думалось, в руках небольшой домик со своими матрешками, куклами и волчками. Мать с отцом посчитали, мол, однажды образумится, да пригодится сыну заведение. Если нет — продаст. Кому же лишним будет свое дело? Важно заметить, что они не учли одного — пока убеждали на сцене выступать, подзабыли, что для управления любым предприятием нужны знания. Они, если повезет, и появляются с опытом, да зачастую такого не происходит. Либо дар, либо яма. Если б каждый умел брать под покровительство кабаки, да выводить из них прибыль — люди бы не тратили на обучение таковому мастерству годы в университетах. Отвратительной была затея бросаться за все и сразу.

Даже для тех лет, Собакин был слишком щедр. Неясно правда, из каких намерений: из желания показаться успешным и независимым, иль же из жалости — угощал приятелей все чаще. В какой-то момент под этим незамысловатым словом, стал подразумевать все больше людей. Тогда за близкого человека сходила любая миловидная девочка, просившая выпить или перекусить. Пред столь любезными устоять ему было сложно. Доходило и до того, что совершенно незнакомые люди подходили, да просили сделать заказ. Зачастую взаимен ничего не просил. Вспоминая, как часто Нил был вне трезвого рассудка, из этого следует, что, бывало, из своего кармана кормил не мало народу. Следить за тем, кто действительно голоден, а кто пришел за чужой счет залить бельтюки было практически невозможно. Если он замечал обман, очевидно, много кричал, дрался, да таковые случаи — единичные.

Когда стало ясно, что тонет его ответственность, опечалился, да перестал пить. Тогда это было не сложно, потому и всплывало в его воспоминаниях, хоть с горестью. Ходил туда-сюда недели две, выступал, да глядел с Мамоновым на девок. И вроде, все по чести. И вроде, нет излишних трат. Что же не так? Как же быть? С горькими вестями просил он средств у родственников, да куда вкладывать — не знал. Это была пустая трата времени и нервов. Ничего хорошего не выходило. Хотелось опустить руки, но расстраивать родителей — нисколько. Пусть и должны они были рассчитывать на отсутствие умений Нила. Видно, где-то прогадали. Винил себя, да ситуация лишь накалялась. Жить было на что, а вот признаться в отсутствии навыков он не мог.

Тогда и явился Бухарин. Кто конкретно так ноты попутал — никто уже не помнил. Иногда хотелось думать, что тот восстал из преисподней, а затем, под руку с самим дьяволом, пожаловал. За годы многое из воспоминаний, вольно и невольно, исчезало. Так и с нашим, тяжко затюкавшим Собакина, героем.

Поскольку в одиночестве Нилу казалось проводить время — это позорно, вечно брал с собой Сашу. На его фоне, косматого и неопрятного, боле того, выглядел как херувим. Разговоры вести с Мамоновым, как мы помним, было тоскливо, посему когда к их, юному и абсолютно трезвому, дуэту подсел новый человек — его никто не погнал. Конечно, парни во цвете лет, были крайне поражены желанием фляжника присоединиться. Тот заказал коньяка, да стал крайне дружелюбно вести разговор. Он чудился старым и одиноким, от него пахло тяжелыми сигарами и виски. А вдруг и они доживут до такого, что выпить даже не с кем будет? О Бухарине в том числе сжались.

— А чего не пьете, мальчишки? — как гвоздем вбито, вопрос засел в голове Собакина до нынешних дней. — Я угощаю! — подумал он, что новый знакомец — широкой души человек.

— Я вынужден отказаться, — хоть слюнки и текли, отвечал Нил. — Мне нужно работать, следить за кабаре, с ним некоторые неурядицы. В ином случае, сам бы указал вас отпотчевать.

— Что же за неурядицы такие, кои нельзя решить за хорошим хмельным разговором? — подливал коньяк. — Это, кстати сказать, помогает связкам разгорячиться. Помяните мои слова.

И он помянул. Семь лет эту глупость из головы не мог вытравить. Быть может, все это глупое заблуждение, но настолько Нил к нему привязался, что верить начал свято. Вот она — сила самовнушения! Именно потому, когда встретился с Соломоном Давидовичем, крайне боялся выступать на, как думалось, сухое горло. В первый же день прийти проспиртованным — затея плохая. Там, как обжвется, можно о таком подумать. Пока рано.

Очутившись квартире друга Агаты Михайловны, чувствовал он себя крайне унизительно. Пока его новый властитель рассиживает, почти лежа на стуле, исполнитель, как насильно, стоит пред ним, вытягивая ноты. И эту горькую пилюлю он принял не только за просто так, но и, как явно видно, по своему желанию. Не полагал, что будет отбор, прослушивание, посему крайне волновался. Волнительно, когда глаз с тебя не сводит человек, точно ругая взглядом. Думалось насмехается, и лишь потому слушает — забавляет. Чувствовал себя уличной девкой. В прочем-то, работой Нила и без того является развлечение людей. Но все же, не приятно когда тебя оценивают.

Комнатка была пуста, пороге каждой двери была замечена мезуза, в общем-то, жилье было чистеньким, пусть достаточно скромным — зал, покои кухня, да санузел. По крайне мере, Нил считал, что именно в такой логике обставлена мебель в остальных комнатах — его провели лишь в одну. Видно, для обоих тот день был очень ленивым. Старался, но на Соломона Давидовича глядеть не мог — сразу сбивался, краснел. Это непрофессионально — рассматривать обои, мягкий коврик под собой. Стушевавшись, даже не думал, что будет, если наниматель откажется. С ним такового не случалось. От чего-то не выпадало случаев, когда нужно доказывать свои навыки.

Пока пел, дабы не дрожать, старался отвлечься. Но, вот беда, не получалось! Пусть в первой видел нового коллегу, уже распирало от злости, негодования. Думалось, не он должен оценивать, разглядывать, искать пылинки на чужом фраке. Это место, по праву, Собакина. Коим образом оказался на противоположном — не понимал. В какой момент доверчивость его пересилила, что кабаре стал с Бухариным делить? Как фляжник на того воздействовать смог? Этого не было в памяти. Даже если долго сидеть, копаться в ней, ничего не явится. Хотелось отбросить мысли, что сделку совершил не в трезвом виде. Есть вероятность полагать, что так оно и было.

Надо отдать, все ж, должное, в десятом году удалось их дуэту подняться лишь за счет труда сообща. Нил выступал, приводил народ, а, соответственно, всем остальным занимался Бухарин. Тогда он стал для молодых примером мужества и решительности, хотя совсем не являлся тем, на кого стоит равняться. О том, что юный певец к нему обращался с почтением, мы поняли уж из ситуации с коньяком. По итогу, один из них получал и как исполнитель, и как совладелец, но вовсе ничего не решал в заведении. Если что-то придумывал, второй звал его за стол, мол, обсудим за выпивкой и, что поразительно, всегда находился компромисс. Может быть, фляжник просто понял как, в каком состоянии, стоит воздействовать на Собакина. Посему же, не многим серьезным людям было известно, кто в документах кем является.

Что печально, пока прослушивался, осознал, что нет из последних лет лучшего воспоминания в трезвости. Все веселые и яркие события происходили в бреду. Наверное, уж и не мог испытать восторга, даже от самых неординарных вещей. Организм, словно свалка, которую нужно очистить, в первую очередь обратившись к разуму. Так быстро и внезапно взял Бухарин все на поруки, что кричать хочется. Кто ж знал, чем все обернется. Все могло закончиться многим хуже. Вероятно, Нил был бы закончил как выпивала и зависимый, если б кабаре не имел. Со всеми внезапностями, как уход в монастырь, в одиночку столь тяжкую работу бы не потянул. Вернувшись в Новгород, в ином случае, увидел б пред собой пустующее заведение. Все делается, как говорится, как надо. Судьба, хоть на сей раз, была на него стороне.

— Ладно, — тихо, но четко произнес Соломон Давидович. — На сегодня хватит. Хорошего понемногу, — в темных глазах его, чуть округлых, засияло что-то светлое. Большие, но при том, колоритные черты лица, нисколько не отталкивали. Хотелось ему отдаться, но есть ли хоть толику доброты в человеке напротив — неизвестно. Новоявленного знакомого Нил воспринимал враждебно, поскольку все вспоминал о недруге. Ничем они не были схожи, но он все ж был как на иголках. Невесть для чего кивнул, и мгновенно пожалел о том. Случайное действие… Но насколько глупое! Вдруг чего подумают не то? — Вас хорошо зарекомендовала Агата Михайловна, и мне ваш романс пришелся по душе. Хотите работать — будете.

Безэмоционально Собакин отреагировал, словно иначе быть не могло. Разговор вести им было больше не о чем, сблизиться Соломон Михайлович с новым подчиненным не желал, потому лишь проводил того до выхода. Так, со всей учтивостью, пожимая руки, они прощались, условившись на определенный день. Лишь дверь захлопнулась, как радость с лиц обоих пропала. Сел Нил в пролетку, да поехал домой.

В душе ему было крайне одиноко и неуютно. Скучно, очень тоскливо. Неужели придется каждый раз так до дому одному добираться? До чертиков нудно. Боле того, времени — восьмой час. Чем заняться не представлял. Пожалел себя, пусть несколько с иронией. Никак уняться не мог. Кошмар! Но, надо надеяться, Шофранка выполнила свое поручение — принесла спиртного с кабаре.

Морозный воздух так и бил в лицо, несколько по ушам. Улицы выглядели изумительно, пусть и несколько жутко. Хотелось вдохнуть побольше в легкие, да наблюдать за тем, как быстро сменяются переулки пред ним. Нил закурил, совсем не задумываясь о извозчике, откинулся на спинку. И все-таки, что-то душило его побольше дыма папирос. Неведомая тревога так давила, вечно напоминая о себе. Откуда ж корни ее — понять не мог. Тишина напрягала, да поговорить не с кем. Осталось лишь глядеть на звезды в ночной мгле, которые так давно явились, пусть времени еще мало. Они были яркими и такими далекими… Их и не хотелось трогать, лишь с изумлением наблюдать, как за волшебным творением. С ними никогда, кажется, ничего не происходит. Одно спокойствие и умиротворение. Всем бы так.

В голове прокручивал Нил свое пение пред Соломоном Давидовичем, раздумывая какие ноты брать не стоило. Пусть ему понравилось, да идеала нет. А если того нет, соответственно, его не достигнуть. Про себя так же отметил, что в работодателе не было той знойной черты, что была в Бухарине — настойчивость, навязчивость. Самый обычный, маленький ростом и характером, человек. Никакого впечатления он не произвел, и потому страх был совершенно не обоснован. Меж ними думалось, больше сугубо деловых отношений ни-че-го не сложится. Лучше, думается, так, чем внезапная фамильярность, как то произошло с предыдущим коллегой. Каждый будет делать свою работу, а не как с… Надоело уж о нем вспоминать! Весь день, нет-нет, да всплывет.

Воротившись домой, Нил сразу ринулся на кухню, принялся искать выпить, но совершенно ничего не нашел. Его охватила печаль, а затем неумолимая ярость. Крепко сжав руки в кулаках, хотел было позвать Шофранку, да опомнился — только на работу отправилась, вероятно. Кабаре его живет ночной жизнью, все лишь собираются. Даже звать не стал. Посчитал, ничего страшного не случится, коли ночью дома посидит без различных увеселений. Ехать же к бывшему рабочему месту нет настроения. Лучше отоспаться — завтра выступать. Зато, следующим вечером будет вдвое больше алкоголя! Ох, и это единственная радость, единственный стимул.

Свет всюду был приглушен, тихо, как на кладбище. Сема, что не удивительно, спит. Опустошенный и печальный Собакин нисколько не удивился, когда застал на кровати своей Галю. Она, лежа на краю, у маленькой лампы, читала что-то из небольшой библиотеки Шофранки. Поздоровались кратко, пару раз переглянувшись, да она вернулась к своему занятию. Изучала видно, что-то интересное.

Оставалось Нилу лишь перенарядиться в уютную одежку, да лечь под одеяло. Постель была прохладной и чистой, точно кто-то только что принес ее с мороза, да постелил. Нос учуял запах свежести, клонило в сон. Молча, совсем без лишних слов, заключил в объятья Галю. Так удобней и спокойней. В ее компании чувство тревоги почти угасало, медленно стирая за собой следы. В отличии от всего окружающего, девушка была теплой, от чего прижать к сердцу ее хотелось лишь сильнее. Пролез под руками, которыми она держала книжку, лег на плечо. Думается, читать в такой позе не больно удобно. Однако, помеху Галя устранять не стала. Пусть пред глазами и путались чужие волосы, лишь пригладила их, да вздохнула. Надо полагать, это ситуации помогло в меньшей степени. В прочем, если будет лежать спокойно, не потревожит.

Обычно, в самые суровые будни, в это время Собакин или просыпался, или собирался уж выходить из дому. Но тот день вышел пусть и скудным, зато утомительным. В мирной тишине он размышлял о чем-то. Думалось, до утра было б славно просидеть в тишине. Но к ней, все же, был крайне чуток. Слышал, как девушка переворачивает страницы, двигает стопой, от чего появляется еле заметное шуршание покрывала. Эти мелочи, кои многих могли бы вывести, ему чудились милыми. Хотелось попросить почитать в слух, но не примет ли она это за наглость? Про себя отметил, что если бы Галя обратилась с подобной просьбой — послушно согласился бы. Но самому ему, почему-то, для того нужна была дополнительная уверенность. Медленно набирался сил.

— О чем это произведение? — только вот, идею почитать себе так и не озвучил.

— О двух сестрах, — полушепотом ответила Галя. — Какие-то ничтожные драмы. Погань редкостная, если честно. Затягивает, и хоть понимаю, что глупость несусветная, а интересно, чем закончится. Таковое описание напоминает мне мою собственную жизнь, — улыбнулась, а слушатель лишь робко усмехнулся. — Хочешь послушать отрывок? — этот вопрос отразился где-то в глубинах души. Показалось ему поразительно приятным совпадением, что смогла она мысли прочитать. Надо же! Второй раз. Долго не гадая, согласился. Да и думать то, в прочем, не о чем.

Он глядел в книгу, но когда голова боком повернута, это, конечно, не лучшая затея. Ничего не ясно. Да и когда столь ласковый голос все вслух произносит, следить за строками — бессмысленно. Рассматривал на ее симпатичные ручки, моргая крайне редко и медленно. Даже то, что речь Гали была плавна, уютна, в сюжет вникнуть никак не получалось. Важней была не суть, а само звучание. Успокаивает… Главное, чтоб позднее не задалась вопросом о самой истории непосредственно!

Как бы не старался — все равно Собакин задремал. Это случилось так внезапно, что даже Галя затормозила осознать, в какой момент ее перестал внимать. Не сопел даже, потому поняла это лишь тогда, когда обратилась с вопросом по тексту. Без толку. Будить не стала, продолжила чтение про себя. В самом деле, думала она налить злополучного чаю, если хлеб остался — перекусить. Для того нужно было, конечно, подняться, а вот мешать спать почему-то не хотелось.

Так мучительно она пролежала около получаса, затем книга надоела. Не так, чтоб навечно, но глаза перенапряжены, очень сухие, а разум уж ничего не соображает. Надо сделать перерыв, если вновь захочется вернуться к воображаемым героем — сделает то. А пока они совсем приелись. Могла бы кратко и легонько, сдвинуть, но принялась будить. Поскольку Нил, после того печального дня с выстрелами, был как на иголках в постоянном режиме, вздрогнул, мгновенно очнувшись. Почувствовал как осторожно водит девушка ногтями по коже рук, да вновь тихонько лег. Как будто украдкой, чувствовал ее касания и вновь терялся, затем — опять пробуждался. Странный круг.

— Я утром, полагаю, домой поеду, — вполголоса уведомила. Реакции никакой не послужило — спросонья мало чего Нил понимал.

— Зачем? — в глаза неприятно бил свет. Пусть он был тусклым, после абсолютного мрака напоминает жжение солнечных лучей. Хотелось прикрыть очи вновь, что он, собственно, и сделал. — Почему бы тебе не остаться здесь? Со мной? — ощупью дотянулся до руки, да кратко поцеловал. Хотелось, чтоб она не уходила никогда.

— Мой дом там, помнишь?

— Но ведь в Городках у тебя совсем никого нет. Разве я не прав? — говорил как-то лениво.

— Прав. Потому то туда и стоит вернуться, иначе мал шанс, что новые знакомства обрету. А сейчас время такое — их бы побольше надо.

— Тебе придется тянуть на себе дом, все хозяйство…

— Потяну.

Легко нахмурившись, Нил открыл глаза, да быстро заморгал. Это же ощутила Галя, поскольку тот все лежал на ее, довольно глубоком, декольте. Затем поднялся, с абсолютным непониманием поглядел на даму, но ничего не сказал. Опустился обратно. Так хотелось говорить, а сказать нечего. Было ясно, что, кажется, она хочет взять на себя больше, чем сможет унести. Это вполне очевидно. Ни денег, ни работы, ни, как она уже упомянула, полезных приятелей в городе. Все равно, что взять билеты в одну сторону на неизвестную тебе землю, а потом смотреть чем эта идея закончится. Решил, что толку учить нет. Молодая очень, не поймет. Кто в ее возрасте не желал бросить все, да умчаться подальше от старых друзей? И даже те, что постарше, время от времени, так импульсивно убегают от своей действительности. Что уж до двадцатилетней девки? Надо полагать, она уже все рассчитала, все представила: от роскошного сада, до уютной ванной. А вот знает ли как это воплотить в реальность — другой вопрос.

Нет ничего плохо в том, что Галина решила взять себя в руки и начать трудиться над своим гнездышком. Однако, если опустить то, что как минимум, это крайне опасное занятие, одной обживаться в чужой местности, так еще и совсем не выгодное. Стремление не всегда имеет толк, если оно слепое. На что она, хоть, питаться будет? Верно, у нее был план в голове как выживать, только не учла одного — в стране не то время, когда каждый может подняться с колен. Когда все закончится, упорная работа, должно быть, сыграет ей на руку. Пока об этом рано думать.

Можно предположить и то, что ей было не комфортно жить за чужой счет. Или же, квартира, полная людей, к тому же маленький ребенок, не устраивала. Слова соседки заставили задуматься? А, вдруг, просто истосковалась по родным стенам? Это чувство знает каждый, можно разделить. Не многим нравится задерживаться в гостях. Видно Галя, в отличии от Шофранки не была такой авантюристкой, более домашний человек. Ей не нужно было искать где переночевать, боятся, что однажды окажется на улице совсем одна. Всем, у кого есть шанс к стабильности, не хочется ее терять, но то, кто на какие жертвы пойдет ради нее — совсем другой разговор. По крайне мере, в одиночестве никто не станет бранить тебя за то, что ты сделала, а что нет.

— Выходит, сегодня наш последний день? — задался не очевидным вопросом Нил.

Он и сам не шибко понимал, к чему это сказал. Была какая-то тревога, которая затрагивала вообще все грани его жизни, включая, конечно, и подругу. Хотелось бы попросить остаться подольше, вразумить одной в поселение не соваться, да только… Зачем? Всем не поможешь, как бы ни хотелось. Так подумать, его положение самое нестойкое, какое могло бы только быть. Станет дальше волноваться, и, наверное, чаще писать. Как-то свыкся с тем, что она все время рядом, хотя времени прошло всего ничего. А уж предлагать погнать Шофранку, заменив ей Галю… Эти чертовы мысли раз за разом являлись, да к устам, благо, не подходили. Нельзя ж обращаться так с людьми. Хотя, честно признаться, он совсем не осознавал для чего так ко всем тянулся. Ранее такого не было, посему чем вызвано — догадаться сложно.

— Почему же последний? — настороженно вопрошала она. — Хочешь, чтоб эта встреча стала нашей последней? Я не буду противиться, — чуть сгорбилась. — Обижаться тоже не буду. Ну, это лишь несколько странно.

— Я… Нет, — несколько оробел. — Совсем нет. Не о том думаешь.

Собакин не мог собраться с мыслями, все они были хаотичны. Теперь они не понимали друг друга так же, как Галя с Шофранкой. Но, все же, хотелось надеяться, что это единичный случай. Для того надо раскрыть свое сердце, да перестать мудрить!

— Последний, на долгое время, — уточнил. — Я неправильно выразился.

Галя помолчала, да ниже опустилась в кровать — спина все еще ноет. Она поглядела на потолок, и задумчиво прикусила губу.

— Должно быть. Не думала об этом, — развернулась к Нилу лицом. Тот взглянул в глаза ее, и длилось это лишь краткое мгновенье. Затем он перевел свой взор чуть ниже, правее, левее… От чего-то сложно удержать свое внимание на чужом лице. Это напрягает. Не лучшая картина, вероятно, со стороны Гали наблюдать, как глазки бегают. Немного оробев, глотнул слюну. — Что ж ты так печешься об этом?

В ответ лишь пожал плечами, тяжко вздохнув. Хотелось придумать что-то такое, чтоб ей желалось возвращаться раз за разом. Но зачем? И почему такие мысли? Хочется надеяться, что заведет вскоре новых приятелей в кабаре, поскольку так тяжко отказывать даже от одного, как оказалось.