Часть 14 «Вселенная» (2/2)

Ничего страшного, тем не менее, подруга его не учудила. Выпила, правда, много, да громкой стала. Благо, некая иная дама решила, что стоит Кхмаловну забрать к себе домой, пока ей никто не навредил. Так что, до утра просидела у неизвестной доброжелательницы и направилась домой. Переплюнуть Собакина ей не удалось, но и вспоминать себя в бреду было не слишком приятно. Хотелось так же оставить этот день. Помимо того, думала, что стоит найти загадочную щедрую душу, да отблагодарить. Однако, пока совсем не до этого. Другие дела есть.

Поглотив огромное количество воды, Нил громко стукнул кружкой об стол. Это было не специально, однако звук раздался неприятный. Стоявшая у плиты Шофранка с сожалением посмотрела на эту картину, но никак помочь не могла. Свои мозги другому не отдашь, и это, возможно, правильно. Надо надеяться, однажды дойдет, что пить бросать надо. Должно же что-то случиться, чтоб на такие мысли навело? Неясно, какие вещи могут на него повлиять. Ведь как-то удалось бросить на два года! Снизить бы хоть переодичность этих «веселых» дней.

И вот, выжидали девушки нравоучений. Если подслушал, их не избежать. Надо полагать так же, обиделся. Утро начинать с того совсем никому не хотелось. Характер Собакина — настоящее проклятье. Где-то в мыслях, обе просили, чтоб день прошел без ненужных возмущений. Наверное, как бывает с толь порывистыми и острыми на язык, ему нужно было найти свое занятие. Куда-то, все ж, нужно сбрасывать негативную энергию. Явно не на близких тебе! С другой стороны, оказаться на его месте никому бы не хотелось. Кому приятно слышать, что любить тебя не стоит? Такое мнение, даже столь неучтивому человеку, не стоило бы высказывать. Так что, обе задержали дыхание, думали, чего дальше будет.

Ничего не говорил он, молча, но с тремором, вновь наполнял стакан. Помогать никто не стал — задумались, да замерли.

— Чем мы будем завтракать? — последний, кто не задался этим вопросом нарушил тишину. Он учуял запах, но не был уверен. Нос его, как помним, частенько подводил из-за нарушений. А в целом, не сильно голоден был — живот до сих пор полон. Утренняя трапеза — словно ритуал, который поможет привести себя в состояние.

— Каша, — получил безэмоциональный ответ от Шофранки.

— Снова она? Иди купи чего-нибудь иного. Издеваешься, очевидно над всеми, — упрекнул, и сразу перевел взгляд на Галю. И смотрел он как-то холодно, но с ноткой волнения. От очередной дерзости, дернулась мышца на шее готовящей девушки. Ей не хотелось грубить в ответ, но и бежать, невесть куда, тоже. Боле того, на деньги, кои выделит все равно ничего особо не купить. Права была Галина, когда говорила, что вскоре будет таков исход. И грустно, что когда она о том предполагала, никто не слушал. А слушал бы — исход ждал бы иной.

— Чего ты хочешь?

Нил приземлился на стульчик и покачивал ногой, едва отрывая ту от пола.

— Счастья, — легко улыбнулся. — На завтрак, обед, и ужин, — несколько опешили слушательницы. Такие речи казались совсем неуместными. — И еще на полдник! — такой ответ был несколько уместен к их незавершенному разговору, однако, с полной уверенностью это нельзя было сказать. Сарказм? Ирония? Или действительно клонит к ругани? Странным было то, с какой улыбочкой все произносит. Чего такое настроение — никому не ясно. Редко люди, с утра пораньше, так веселы. Да и радоваться, в прочем-то, нечему. Думалось, есть подводные камни в таковом поведении.

Наконец, накладывая блюдо в самую маленькую, что имелась, тарелочку, Шофранка отвлеклась на Нила. Нет, выпивший он иной. Порошка тоже не имеет уж давно, как всем известно. Ключевое слово, конечно, «известно». В общем, зная его, трезв. Заметила, как разрумянился, и ждет хоть кой какой реакции, а не игнорирования со стороны. Да так загляделась, что чуть не ошпарилась. Задумалась, бывает.

— А кто ж не хочет? — постаралась как-то разбавить общую огорошенность.

На том внезапный праздник сердца окончился. Хватило Собакина лишь на одну фразу, а затем совсем снова потускнел. Это в очередной раз доказывало, что тот в ясном уме жить не может. Одна из причин почему вечно терялся — физически уж сложно превозмочь такие проблемы.

— Хотя бы хлеба с маслом, — резко и сильно снизил планку, изменив свои желания. Собеседница покачала головой. В самом деле, на улицу тащиться совсем не хотелось. Но есть, все же, желалось всем. И если маленькому это еще можно скормить, то остальные носом воротят. Никто заставлять их не станет! Хотя и неразумна была та покупка — нужно наконец начать экономить.

Однако, стоит заметить, могли бы они о таких мелочах не рассуждать. Как алкоголь брать в кабаре за общий счет, Нил был горазд, а как еды домой — все забывал. За тоже корила себя и Галя, сидевшая напротив. Вчера ведь могли домой чего забрать, да был бы завтрак. Грустно. Схоронил бы уже давно Сему, если б его не окружали более рассудительные люди. Хотя, быть может, гуляет он лишь по тому, что имеет на то возможность. Однажды Шофранка уйдет, как все устаканится, а отношений с мальчиком ему новых не построить. Или, в крайнем случае, придется строить очень долго. Ребенок уже начал привыкать к даме больше, чем к родному папе.

Оно и не мудрено. Только начал учиться Семен строить предложения, старался обсудить что-то с Нилом, тот в мгновенно замолкал. До чертиков много времени понадобится, дабы осознать, что он — родител. Все никак не доходило! И лишь на устах маленького появлялись более вразумительные речи, сразу удивлялся. Неужели, думал Собакин, он такой же человек? Это было поразительное чувство каждый раз, когда он лишь открывал рот. Понимал отец, что у одного такая реакция, да поделать ничего не мог. Потому же, чтоб совсем глупым не казаться, отвечал только отрывисто. Говорил так же, как говорят со взрослыми.

Галя, как каша остыла, принялась кормить мальчика. Он, конечно, был против такой гадости, все пытался убежать из-за стола, а из-за рта валилась белая масса. Пыталась успокоить, мягким голосом что-то лепетала, да работали трюки через раз. Наестся ли, иль половину выплюнет — сложно сказать. Хоть каплю бы насититься. Нужно сказать, все трое взрослых считали, что если есть захочет — любое потребит. Так что, мало кто собирался цацкаться, да няньчиться.

Печально, все же, было на те страдания глядеть. Не стал бы при любом раскладе Собакин проявлять заботу к плачущему Семе, а уж боле того — на глазах знакомки. Размышлял он, что нормально в почти трехлетнем возрасте, а что нет. Да ведь не спросишь — за дурака сочтут. Волновало, что не имеет друзей, лишь изредка видится с соседскими детьми. А ведь нужно проводить время в компании ровесников. Да и не столько это обязано, сколько без того, надо полагать, скучно! А умеет ли малыш читать? Должен ли? Каков будет характер, если на него совсем Нил не станет влиять? Может быть, и хотелось ему проявить хоть каплю заботы, да не мог. Сам не знал почему. Невесть какая преграда.

Очевидным было и то, что младшему очень повезло. Рожденный от столь слабых и нездоровых людей, сам появился вполне себе полноценным человеком. И даже та тяжелая болезнь, кою успел перенести, не шибко повлияла на способность говорить. Можно предположить, что все же, была какая-то задержка в развитии, да только какая — никто не знал. Что вовсе должен делать ребенок к трем годам? Волновало и то, учит ли кто-нибудь его, к примеру, азбуке. Ведь это очень важно. Твердо решил — будут деньги, наймет няню. Это обязательно! Без сомненья надо. Книгу бы хоть какую прочесть по воспитанию.

Никак не мог принять свою участь Сема, продолжая рыдать. Думалось, скоро весь дом от того сойдет с ума. Нилу хотелось того ударить, но сил в себе на то не находил. Да и рот ему ничем не закрыть — как есть будет? Приходится слушать. После продолжительных стараний Галя сдалась. Конечно же, отцу свое дело она не доверила, лишь объявила, что ребенок, верно, устал. Зря только Шофранка сколько возилась над завтраком — он оказался совсем никому не нужен. Быть может, подремав, проголодается?

— Я тоже как выжатый лимон, — объявила девушка, отпуская Сему из-за стола. За ним сидеть не хотел, но и покидать, что поразительно, тоже не стремился. Рыдал мальчик, да хватался за край одежды своей няни. — Положи его в кровать. Нужно, чтоб поспал.

Несколько опешив, Нил дернулся. Сказанное прозвучало как приказ, да таковым быть не могло. Чтоб она так общалась? Ни в этой жизни. Благо, свои эгоцентричные порывы он успел утихомирить.

— Но ведь сейчас только полдень! — настолько, видно, Собакин был невнимателен к маленькому. Хотелось больше возмутиться, да пытался уняться. Уж очень не желалось брать воспитательскую работу на себя.

— Да, — слегка недоумевая, ответила Галя. — У ребенка сон час. Ведь он многим раньше нас встает, — убедилась в своих словах, глядя на вялого Сему. — Я пойду поваляюсь чуток.

Так, без лишних разговоров, она закончила. Не успел отец даже возразить, лишь приоткрыв рот наблюдал, как дама направляется в спальню. Так быстро, и совсем бесцеремонно. Очевидно, это затея ему не понравилась. Да как здесь протестовать? Галя — только гость, и совсем никто больше. Как итог, выходит, остался наедине со своим чадом. В такие минуты часто хочется ценить случайные встречи. Мог бы и посидеть, да мешал Сема расслабиться. Мешал, в прочем, абсолютно в каждом действии. Как язва в чужой жизни. Страшно представить, что с ним теперь придется провести остаток жизни.

Задумываясь о бесконечном, взял он под руку мальчика. Тот от неожиданности даже перепугался, да реветь перестал. Они направились в комнатку. Непосредственно на месте, Сема отпустил отца, да и двинулся к кровати. Резво, словно совсем в сон не клонило, запрыгнул на нее. Все оказалось проще, чем думалось. Кивнув, старший Собакин хотел было покинуть его.

— Нил! — обратился громко и четко младший. От того у беседчика побежали по телу мурашки. Где это видано, чтоб так обращались к отцу? Ежесекундно доводил малыш до того, словно нервные клетки отчаливают куда-то в даль. Хотелось сорваться. — А? — показал он коротенькими трясущимися пальчиками на открытую штору. Собакин молча подошел к окну, да задернул ее. На нос полетела пыль. Почему же Шофранка это все еще не исправила? Просто выводило из себя обращение к себе всего дома.

Что-то снизу дернуло за рукав рубахи. Совсем ярость овладела, от чего думалось, страшного в том, чтоб поучить жизни сына, нет. Был уж готов замахнуться для шлепка, безжалостной затрещины. Не успел. Больно долго соображал!

— Нил! — повторил мальчик. Он стал гораздо более серьезен, взгляд — более суров. Осознавая, что это ребенок, смешно становится. Вездесущий гнев немного приуменьшился, но своих позиций не сдавал. Пусть глаза Семена осовевшие, а тело пообмякшее, протестовал пред своим же организмом, не желая спать. Громко прыгнул на пол, не отпуская папу, а затем принялся что-то искать в кровати.

Почему-то стало очень грустно, даже обидно. Вполне очевидно, почему же Семен называет отца по имени — так делают все остальные. Буквы простые, боле того — их всего три. Шофранку, к примеру, он еще не может позвать. Даже Галя выходила у него как «Аля». До поры до времени, Собакин не обращал на то внимание. Нужно и это как-то исправлять. Какая-то чушь выходит. Если кто услышит, как потомок выражается — это будет очередной позор. Да и суть даже не в том… Чего-то сердечного хочется от своего потомка, ведь дале уж привычку правильно называть не привьешь — засядет ненужное в голове, да и все.

Спустя пару мгновений пред ним оказался измятый листочек. Это была не обычная бумажка, а лист из тетради для нот. Самих же символов, к общему счастью, там не было. С щенячьим восторгом, протягивал свое творение мальчишка. На лице Нила не было эмоций, и уж тем более восхищения. Пред собой он увидел черные каракули, и точно как в тестировании для психически больных, старался что-то разглядеть. Все же, ничего не выходило. Жеманно улыбнувшись, чтоб хоть состороить реакцию, протянул рисунок обратно. Правда, таковым назвать сие произведение сложно. Дети обычно пользуются красками, да карандашами, а не подручными средствами. Страшно представить, сто помогло ему в написании картины? Уголь? Сема же был очень рад, посчитав, что его работа была оценена по достоинству, да вновь запрыгнул на кровать.

— Мне сказали, ты должен спать, — робко приметил Нил. — Так что, спи, Ата…

Да только сам «Ата» продолжал стоять на кровати, махая листочком. Веселье с его круглого и строгого лица, пропала. Словно принялся наблюдать за тем, как поведет себя Собакин. Человек же визави делал тоже самое. Сталось ясно, что вскоре кто-то сломится, да все это походило не больше, чем на игры-гляделки. Старший еще раз приказал малышу лечь, на что он ничего не ответил, лишь покачался на матрасе. Тогда отец сдвинул брови, и чуть подался назад. Хотелось думать, что грозный вид поможет, но он лишь пересмешил мальчика. Тот принял все за игру и принялся скакать. Вовсе не похоже, чтоб Семену хотел спать. Но Нил, все же, решил не перечить Гале, выполняя ее поручения.

Кровать заскрипела, а за ней — сердце. Думалось, тот час проломится! Давно надо было брать кроху на поруки. Для Нила, каким бы балованным не был, слово родительское было законом, и то было, кажется, по понятным причинам. Ставить же Сему на крупу, иль поднимать руку, доводить до синяков или же травм вроде храмоты, не хотелось. Точно нет. Вспомнилось, как будучи совсем юным, Собакин плакал в подушку из-за очередного наказания, при этом, почти про себя и для себя, выговаривая взрослым «вот когда у меня будут дети — ни за что не буду их бить!». Вспомнилось то стойкое «никогда», и предавать его не хотелось. Но как иначе воздействовать — никто пример не подавал.

Однако, и вариантов как действовать без физической силы не нашел. Нил вернулся к кровати, да поднял на руки мальчика, а затем постарался положить, при чем так, чтоб не причинить боли. Никогда не строил из себя самого лучшего отца, да с простым заданием хотелось справиться. Оно казалось даже сложнее, чем кормление! А если вдуматься, общение с Семой — одна большая задача. Как неваляшка, мальчик все поднимался каждый раз как оказывался на спине. Предприняв около десяти попыток, Собакин устал, а сын его продолжал по-ребячески смеяться. Наверно, стоило хоть голос повысить. От чего-то не выходит даже это.

— Что ты еще от меня хочешь? — вновь постарался вывести на разговор Нил, наперед понимая, что ответа не услышишь. — Будешь прыгать на кроватях — упадешь, расшибешься, и голову ударишь. Потом вырастишь таким же стоеросовым как папа, — еще раз поднял на руки, осознав, что боле этой дуростью заниматься не будет. — Понимаешь? — старался вырваться младший из принужденных объятий. Тогда вновь положил его Собакин, да укрыл одеялом. — Знаешь, есть один анекдот, про то, как мама сделала замечание сыну, когда тот прыгал на кровати, со словами: «будешь прыгать — вырастет большой живот.» Тогда на следующий день, мальчик, встретив беременную женщину, грубо спросил у нее: «допрыгалась?». Но я не буду о том шутить. Ты еще маленький.

Говорил это без какого-то зазрения совести, полностью уверенный в том, что Сема ничего не понимает, и не запоминает. Наверное, потому ему можно говорить чего угодно, главное не повышать голос, дабы испуга не было. С другой стороны, чего-то уже дите должно понимать, иначе, не обращался бы по имени. Что-то, значится, уже смыслит в этом мире.

— И не Нил! Обращайся как «отец», «папа», — угомонился мальчик в коем-то веке, вылазить не спешил, да все же чему-то радовался и словно сиял изнутри. — В крайнем случае, Нил Тимофеевич! — в самом деле, знал, что в многих семьях это принято, но не представлял того в своей. — Вы уяснили, Семен Нилович?.. Как отвратительно звучит. Клянусь вам, скоро вас буду звать по-другому. Я размышляю над этим уже почти полгода.

Даже позавидовал он себе — так редко с сыном общается, и всех шуток его не знает. Поразительно, какой изнеженный и капризный. А как это могло случиться, когда баловать его некому, и уж тем паче, нечем? Рисует, как уже заметно, невесть чем, зато так старательно привлекает к себе внимание.

— Ата, что сделать нужно? — перефразировал, да никак не унимался. Вспомнилось пару картин — перед сном Шофранка немало времени с Семой проводит. Чем она занимается в детской по вечерам — большая тайна. — Может быть, тебе нужно прочитать что-то?

Принялся рыскать взглядом по комнате, в поисках чего-то интересного. На полу, рядом с маленьким ковриком, валялись игрушки — большая их часть уж походила на груду мусора. Это было печально, и к тому же, подобные увеселения совсем не к месту. Развлекаясь, в сон не отправишься. Далее перенес внимание на маленький комод — там могло храниться нужное, да лазить, искать чего-то, поленился. Больше, в общем-то, глазу не за что зацепиться — узкое пространство, где все без того с трудом умещается. Да и не знал Нил, какие вовсе вещи имеет Сема. Сложилось ощущение, словно много спал, иль отсутствовал у себя же дома. Взял ответственность, да как-то ее упустил. Никому бы не посоветовал себе доверять.

В самом деле, будь Нил снова маленьким — тем, что есть у сына, не смог бы довольствоваться. А что поделаешь? Ничего не придумав, он опустился на колени пред кроваткой.

— Выходит, Шофранка сама тебе что-то рассказывает? Сама придумывает? — продолжился монолог. — Наверное, колыбельные поет? — стал говорить гораздо тише, медленно, буквально незаметно, переходя в шепот. Встретиться взглядами с ребенком, все ж сил в себе не нашел. Так же еле слышно хихикнул, что больше походило на кашель. — Нет, это исключено. Воображать даже смешно. А мне их часто пели, когда был твоего возраста и каплю младше. Затрудняюсь сказать, повезло тебе это упустить, или же наоборот — большой счастливчик.

Монолог превратился в диалог, поскольку Сема чего-то ответил. Прозвучало как набор звуков, посему Нил не пытался разбирать значения, а оно, верно, было. Слова были пущены мимо ушей.

— Будь уверен, ты счастлив уже от того, что не знаком с бабушкой и дедушкой, — произносить подобное было очень тяжко. Детей заводить без прочего было рано, а сейчас называть родителей так… Очень тяжко. Привыкать к этому не хотелось, но речь продолжить стоило. — Под их опекой ты бы уж плясал, на дудочке играл, и знал всевозможные симфонии наизусть. Так то! — заверил мальчика, хотя сказанное и единственное, чем мог похвалиться. — Но даже если они приедут, все равно не дам тебя им в обиду. Никаких занятий через желание. Мне жаль, правда, что колыбельную ты не услышишь так же, как слышал ее я. А было бы чудно тем поделиться! И толку, что я всю жизнь на сцене нет — тут нужен женский голос. Проблема в том, что я совсем не тот, кто девушкам для счастья нужен. Не стоит даже ждать.