Часть 12. «Под одеялом все забыть!» (2/2)

— Никакие деньги меня бы не подкупили на связь с тобой! — наконец, решила заявить девушка.

Собакин лишь усмехнулся. Он задумался о том, чем же хуже Бухарина. Дело было совсем не в личностях, но являясь эгоцентристом, по своему обыкновению, перевел тему на себя. Вроде, уже свои люди, уже друг о другое знают немало, чего робеть? Давить тоже не стал — зачем? Сейчас уж ни денег, ни любви. Правда, и та, от нее не нужна.

— Твое право, как думать, — пожал слабыми плечами. — Мне кажется, дело в сумме.

Посильнее вжав края подлокотников, Шофранка поднялась. Сложив руки на груди, собралась покинуть комнату. Все эти разговоры до ужаса наглые, но, все же, свое имя надо как-то отстоять.

— Чем бы ты сейчас занимался, в таком разе? — заметив встревоженные настроения, Нил нисколько не поменялся в лице. У знакомки же его, язык с трудом ворочался такие вещи говорить. Она вела к одному — к настоящему, уже происходящему.Все из прошлого ей было чуждо. — Тебе не хило повезло, что мы вот так, вновь случайно повидались.

— Да, случайно повидались в кабаре, когда, — резко оборвал свою речь. С его медлительностью, это было хорошо заметно. — А так, думай, если б не я — ты была бы там же, с такими, как, предполагаешь, я.

Снова мудреные фразы. Поразительно, что вполне интеллектуально развитый человек говорил столь невнятные вещи. В этих словах был смысл, да только как следует выразиться Нил не мог. Слушательнице удалось уловить тонкую нить, от того была вовсе вне себя. За свои действия, кажется, уже была не в ответе. Надо ж так довести, столь спокойного человека, повторяла про себя. Через ее томный взгляд ощущалась лишь печаль.

— Ну-ну, — перешла к пассивной агрессии, не покидая комнату, но и, при том, не опускаясь. — А что же было бы с Семой? Кто следил? Живой же ты человек, однако, о ребенке никогда не думаешь.

— Я так полагаю, его мать. У меня было бы время на общение с ней, получилось бы вразумить, может, родителям бы его отправил, — Шофранка словно закипала. — А честно признаться, мне чудится, не до него бы было. Отдыхал бы, работал, и вновь отдыхал, — он, в самом то деле, описал свою повседневность, пусть имел ввиду другое. — С моими взглядами прошлого, он бы тут не жил. Чудеса…

Шофранка ощущала все большую несправедливость по отношению к себе, к Семе. Хотя на деле, очевидно, Нил во многом исправился — язык оставался врагом. Да и самой соседке не очень-то хотелось принимать его изменений, поскольку думалось ей, что после прошлого своего — теперь всем обязан. Вероятно, по ее мнению, история, которой он поделился — неуместна. Даже хотелось поколотить за такую искренность. Ни единый их разговор не проходил спокойно — поразительно, насколько разные люди. Немыслимо и то, как мог Собакин прежде представлять их совместный быт, при том, не имея о ней какого-либо стойкого представления. Вот так бывает любовь слепа.

В коем-то веке, слушательница поняла, что даже если даст волю эмоциям — ни к чему хорошему это не приведет. Все просто, реакцией на агрессию будет она же. По выученной, как команде, привычке, собрала все чувства в кулак. Однажды, она выскажется еще кому-то, кроме Гали. Той вчера, важно заметить, монолог знакомки был совершенно неинтересен. Разве можно плакаться человеку, коего видишь второй раз в жизни? Или, может быть, не второй? Им двоим лишь известно.

— Хотела бы уведомить тебя, — медленно выдыхая, приходила в себя. — Через два дня меня не будет дома. Совсем. Планирую хоть немного отдохнуть, с ума тут схожу!

— Куда же ты пойдешь? Денег — нет! — хотя это и была констатация факта, Шофранка снова приняла за насмешку.

— Меня давно позвал в гости Бухарин, да только он вернется лишь через два дня. Уж не знаю, от чего ты так рано здесь очутился.

— Забудь! — это же он хотел повторить себе, человеку из зеркала.

Чудится, злоба одной перешла к другому. От чего-то, хотелось назвать Шофранку предательницей. Вновь взбрела та мысль, что фляжник лишь желает переманить его подругу. Ну и, соответственно, ныне у того побольше возможностей. Да и, выходит, раз уж он позвал ее заранее (как иначе? вместе были в большом театре), значит исход всех событий знал. Если она согласится — это будет настоящее издевательство, горькое унижение. Галя живет в Городках, а соседку могут призвать в места получше, побогаче. Это просто недопустимо! При таких обстоятельствах, сын его точно не выживет.

— Нет, ты не пойдешь, — это звучало так, как котенок просит нежности от хозяина. Никакого права останавливать ее, он не имел. Чего делать — не ведал. Вероятно, сам себя накрутил, и никакого плохого исхода не ожидается. — Как же Семочка?

— Ты не работаешь сейчас, кабаре, как мне понятно, больше не в собственности? Тогда, значится, нет проблемы один день провести с ребенком?

Она была права. Еще как права. Сложно было возразить, как-то выкрутиться. Нил же, как помним, был в этом мастер.

— Я не хочу тебя отпускать одну, — решил греха не таить — сказал то, что было на душе. Это пусть и не было полноценной правдой, но являлось огромной частью его мыслей. — Ты ведь знаешь, какой он хитрый и подлый человек. Мгновенье, и… Но, если пожелаешь, могу составить тебе компанию.

Шофранка засмеялась, а от негатива мгновенно отпустило. Редкость в их общении. Нил же оставался напряжен, словно ходил по тонкому льду. Прекрасно понимая, что любое слово может стать лишним, пытался все хорошо продумать, дабы не спугнуть подругу. Не то взболтнет, повысит голос, вот уж и прощаться можно. В компании Бухарина, если уж тот ее пригласил, случится может всякое. Задумался и о том, почему его позвали? Фляжник, как и прежде, любил созывать людей, угощать за свой счет. Однако, на сей раз Собакина не включил в список гостей. Удивительно, ведь он всегда был одним из первых лиц, кого уведомлял о предстоящем. На сей раз — ни сном, ни духом. Это непорядок. Дабы потешить свое самолюбие, пытался убедить себя, что из-за внезапного окончания концерта, сборов домой с бухты-барахты, не успел. Кто же знает?

Была и еще одна причина, которую озвучивать не хотелось. Да и до разума она доходила с трудом, поселившись где-то в подсознании. Прекрасно хранил в памяти картину полуголой Шофранки, сидевшей рядом с Бухариным. Есть ли шанс, что такое повторится? Насколько он велик? С ней, изнеможенной и уставшей, могло случиться чего угодно. К тому же, в тех кругах, вероятно, у девушки плохая слава. Ее знают как не самую прилежную, а значит, цацкаться мало кто знает. Даже Галина зачастую была с Машей под руку — в такие места просто опасно являться в одиночестве. Разве не ей о том знать? Сколько бы не кричал, на растерзание соседку не хотел б отдавать. Нил же, пусть многие считают иначе, не садист.

Разговор их был краток. Девушке было все равно, кто к ней присоединится. Хотелось сменить все, что окружает, пусть временно, пообщаться с людьми. Она же, в отличие от Собакина, совсем не думала, что на вечере кого-нибудь себе найдет. Хорошо бы, конечно, заиметь приятельниц. На том все. Другое просто не лезло в голову. Она нисколько не была золотоискательницей, как это думалось собеседнику. Ни в коем разе, не увел бы ни один тяжелый кошелек. К тому же, что сейчас от него толку? Тот, кто был всем — становиться никем, и в противоположность сказанному. Лучше держаться в такие дни друг за друга, нежели за финансы. Нил, вероятно, этого еще не понимал. Однако, его мысли на счет безопасности подруги — по существу.

Конечно, Собакин по своему любил Сему. Даже его утренний плач иногда был приятен. Сводил с ума, но не каждый раз выводил из себя. Мысль о том, что он просто есть, поражала. Конечно, раз на раз не приходится, иногда и сын слышит в свою сторону крики. Не лучшее воспитание, да другое дать некому. Ему, как не посмотри, мало в чем повезло.

Родился мальчик не в мирное время, в тот же год был сокращен городской бюджет, что означало одно — материального благополучия не будет. Он ни раз видел раненных, как тех еженедельно привозили в «больницы»<span class="footnote" id="fn_32468367_1"></span> Новгорода, чтоб хоть каплю улучшить состояние пострадавших. Их видели и другие дети, да только каждому глаза не закроешь. Сему то, в общем-то, никто и не пытался отгородить от суровых реалий. Всем было не до него: что мать его, Маша, зарабатывала как могла, что Нил. И если первая уж отдыхает в мире ином, то второму еще нужно что-то делать. Вертеться, крутиться, лесть из кожи вон — решать уже что-то. Хоть к рабочим на завод иди, да по двенадцать часов паши. Мало кто, вероятно, в скором времени, сможет в полной мере оплатить его песни. С другой стороны, после всех его плясок, вряд ли кто примет в ряды простых людей. Да и, в общем-то, Нил сам туда не спешил. Хорошо понимая, что его карьера разрушена не только Бухариным, но и войной, все думал, будто это несерьезно.

Понимая, что скоро совсем обнищает, Собакин размышлял о том, кто б мог посидеть с Семой во время его отсутствия. Еще больше вопросов оставляла деятельность фляжника. Откуда, в дни когда хлеб подорожал, без преувеличения, в пятнадцать раз, на это деньги? Сначала переезды, концерты, оплата труда исполнителям. Сейчас народ у себя дома собирает, что-то празднует. Каким ветром столь неподъемные суммы занесло? При всем этом, надо заметить, что долг так и не был отдан. Конечно же, в Нил читал в газетах, мол, «буржуи озолотились на войне». Но что-то не сростается. Как они это сделали, и почему богатство обошло его? Совсем ничего вразумительного.

Собакин младший играл с вчерашними рюмками, увлеченно нюхая их, а затем, стукая об пол. Неординарное занятие для ребенка. В тот же миг старший, все не мог подняться на ноги. Поначалу посмеялся, а затем, поняв, что от таких удовольствий посуды может совсем не стать — принялся ругаться. Сема, кажется, уже привык к пустым запретам, посему не реагировал. Знал, наверное, игрушки могут отобрать, да сам не сдавался. Своим непослушанием начинал уже выводить Нила, шутки ушли на дальний фон, а он, как калека, не отрывался с дивана. Если б Галя не спала, позвал б на помощь Шофранку. Поразительная, надо сказать, у гостьи утомляемость. В таком шуме, даже слова ни сказать! Хороший, в самом деле, навык.

Поняв, что возбранение нисколько не помогает, отец успокоился. Он молча наблюдал за этим безобразием, и выглядел, при том, словно выжатый лимон. Вполне простое, ничем не обремененное утро. Нил думал как хорошо, наверное, было бы вечно спать. Не то, чтоб умереть — именно видеть какие-то сюжеты, наблюдать лишь со стороны за тем, как развивается твоя история. От бессменной усталости, казалось, что жизнь себя исчерпала. Все больше хотелось подарить Шофранке с Семой квартиру, да и уплыть куда подальше. Он имел те данные, с коими мог сидеть где-нибудь в Париже, писать, вообразив себя ученым, монографию, при том, попивая кофе с ликером. Мечта, которая по невообразимому стечению обстоятельств рухнула. От внезапной «семейности», ему было очень тяжело на душе. Ныне такие как он, в большинстве своем, разъехались кто куда. Надо было тоже, повторял про себя. А куда теперь? Не позволял себе это сделать, поскольку хорошо понимал — при любом провале, останется ни с чем. А захочется ли кому-то его приютить обратно, потерпевшего поражение? Говорить о создании ячейки общества, в коей сыну хорошо жилось бы, неуместно — не то время. Выжить бы, не то, чтоб быть счастливым.

В один миг все пропало. Словно существующий мир почернел, и окунулся в грязь. Сердце бешено заколотилось. Окна содрогнулись, за ними послышались выстрелы. Кто-то глухо крикнул «Спасите!». Нил не успел понять, как очутился на полу, прикрыв головы себе и сыну. Сначала была пустота, затем страх. В ушах что-то загудело, но вскоре это сменилось на плачь Семы. Конечно же, такая крутость событий ему не понравилась. Благо, рюмки, так же мгновенно отлетевшие, никому не навредили.

Удостоверившись, что с сыном ничего не произошло, прижал к себе покрепче. Отпустить Сему подняться, все же, еще не мог. На ходу разбираясь в ситуации, оглядел комнату, чтоб стекла были не выбиты, никто не стрелял по окнам. Это, все же, было жутко страшно, хоть на зал нисколько не повлияли уличные разборки. Ничего не ясно, как поступать дальше. Больная нога ярко заболела, поскольку всегда гудела от напора на себя. И так, стоя на коленях, Нил радовался, что столь унизительных вещей никто не видит. Сему отпускать было страшно, случится может чего угодно. Так что, отчаянно, через остеодинию<span class="footnote" id="fn_32468367_2"></span>, с крепко обхватив сына, пытался переместиться к стене — туда не должно что-то долететь. Преодолеть им нужно не больше метра, однако ползком это несколько неудобно.

— Я знаю, что случилось, — заявила уже бодрым голосом Галя. — Тут промышляет преступная группировка, они обворовывают квартиры, а когда тех замечают жандармы или сами хозяева — сразу берутся за пистолет! Видать, и сегодня не обошлось без жертв. Мы на втором, нам мало чего светит, но в окна лучше не глядеть. А то заметят, да направят дуло прям сюда, и поделом будет — не надо в чужие дела лесть.

Морально, это несколько успокоило взволнованного родителя, да само тело все еще находилось в стрессе. Без того нездоровая нога, теперь еще и потянутая, ушей, к сожалению, не имела.

— Тише-тише, — повторял Нил, не отпуская рук от макушки Семы. Тогда он заметил, что волос на ней крайне мало, а те что есть — очень жидкие, даже не светло-русые — какие-то бледные. Очевидно, тут уж не гены свое сыграли, в большей степени — вечное напряжение от крика, недостаток витамин. Кто ж тут в норме будет? Надо с этим разобраться, а когда все закончится — сходить ко врачу.

Насилу, мальчик притих. Привыкал к ситуации, к тому, чтобы быть рядом с отцом. Это было большой редкостью, а особенно, если Собакин самостоятельно к нему прикасался, по своему желанию. Не то, чтоб мерзко — незачем. Переживая эмоции от тепла нового человека, боле не спешил вырваться из рук спасителя.

Придерживая ребенка, Нил поднялся, опираясь на стену. В самом деле, ноги подкашивало и от страха, внезапного шума, который никак не отпускал душу. Но и валяться на полу, если выражаться грубо, затея не лучшая. Так же, стараясь не оказаться видным с окон, решил к ним переместиться. Шагал очень медленно, прихрамывая. Опасней всего, важно сказать, было находиться Семе на руках. Папаня его мог рухнуть в любой момент! Настолько быстро, насколько мог, задернул шторы, не глядя на улицу. Это не гарантом безопасности, но чуть спокойнее. К тому же, плотные занавески пускали меньше воздуха — теплее. Вчера некому было их прикрыть.

Никак не мог он отпустить мальчика, да и о себе думал, что тот час может явиться очередной выстрел. Чтоб еще и спина пострадала… Надо же, ну и день! Именно в подобные секунды хочется обратиться к небесам.

Галя поглядела с явным сочувствием, но не могла чем либо помочь. Пусть понимает в делах сих, все равно боязно. Когда Нил наконец доковылял, они втроем оказались на софе. Молчали, хоть подруге и многое хотелось сказать.