Часть 12. «Под одеялом все забыть!» (1/2)

И без того ледяные стены, по утрам окутывал особенный холод. Он словно сочился через щели, а иногда даже будил. В таком разе, даже попить воды встать не хочется. Происходило это каждую зиму. Нужно надеяться, однажды проблема исчерпает себя. Почти ничего, кроме, конечно, камина не действует. Да и не во всех ситуациях он помощник, время на него нужно находить.

Под алкоголем редко что-то снится, и, как по правилу, сон походит на мгновенье, выброс из реальности. На сей раз у Нила случилось иначе. Ему виделись лица родителей, родственников, какие-то места, поезда и корабли. Не было точного сюжета, лишь стойкое ощущение их присутствия. Потому, стараясь словить фокус после пробуждения, не мог разобрать кто с ним, отходя только от видений. Не выпил столько, чтоб забыться, потому себе поражался. Так и очнулся, хорошо одетый, но совсем помятый. И Галя под боком… Сталось стыдно. Потер голову, которая пока еще мало соображала. Слишком холодно, чтоб вылезать из-под пледа, а боле того, от теплой дамы. Посильнее к ней прижался, да глядел на часы. Уже десять. Зависимые от спирта спят мало — факт, который проверил Собакин на себе.

Не спешил вставать, ведь спешить то и некуда. Он хорошо понимал, что теперь, как бы грустно не звучало, безработный. Хоть весь день валяйся! Это, вроде, жизнь о коей многие мечтают, да только на деле нужно вертеться. Думалось уж ему, пора отказываться от всей той ответственности, какую взял на себя. А в прочем-то, мысли те низвергал разум. Нужно отдохнуть, повторял про себя Нил, но вновь уснуть никак не мог. Организм и уставший, да не в состоянии вновь забыться. Почему? Наверное, ученые знают, от чего в мозгу происходят активности от алкоголя. Собакину же до таких истин далеко.

В полудреме пролежал долго. Может час, а может, три. Лезло все в голову: и страшные картинки, и случайные разговоры… Только ни сон! Но будить, к прочему, остальных тоже не хотелось. Если прищуриться, потянуть пальцами за уголки глаз, можно увидеть на часах десять с хвостиком. В это время вставал Сема, а затем будил остальных. Он даже несколько запозднился, поскольку лег поздно. Нил ждал, когда хотя б сын того развеселит. Послышался на входе в зал шорох, и приподняв голову, он удивился, завидев вовсе не мальчика.

Шофранка, в своих неизменных, вычурно-ярких пижама, держала в руках газету. Собакин поздоровался, но это было еле слышно. И для чего так рано доставляют почту? Для таких, выходит, как она? Нилу захотелось выгнать подругу, поскольку ее ступор показался неуместным. Галя, к примеру, еще спит. А если б они были нагишем? Являться со своими вестями, совсем без стука… Дурость. Она молча передала бумажку.

Первое, на что бросился взор — новые сведения о гибели Распутина. Его не стало недавно, как раз в канун нового года. Только, что с того? Нила никогда не интересовала царская жизнь, их тайны и загадки. Сейчас, конечно, то и дело разговоры о погибшем старце. Но, где он, а где Собакин? Возможно, такая статейка и редкий экземпляр — снова запретят, как снимали с производства «правду о распутстве Распутина». Даже ж тут, исполнитель — совсем не ценитель. Хотя и думалось ему, что кой какая связь между ними есть — читать не стал. Одного срамили на всю страну за образ жизни, другого — на весь город.

— Нет-нет, — без шепота заявила Шофранка. Быть может, не заметила она, что Галя спит? Если учитывать, как диван стоял спинкой ко входу — вполне вероятно, но при ее росте того не увидеть — сложно. — Вот, погляди на заметку.

Нил перевел взгляд от огромной статьи, к отрывку, находящемуся внизу страницы. Он был настолько мал, что вырезав, не заметишь сразу отсутствие клочка листа. «Растерянный отзыв эксперта». Сразу и не поймешь, в чем соль. Мелкий шрифт, разбирается с трудом.

«В минувшие дни на сцене Большого театра выступал Нил Собакин. Этот исполнитель выступал главным образом в Нижнем Новгороде: трудился на театр цыганской песни, пел в церковном хоре в юношестве, работал в кабаре, кое является личной собственностью.

Родной город знал его как совратителя, горького пьяницу. Тем не менее, в столице оставался неизвестен. Опираясь на известные факты, совсем невразумительные истории, люди пошли на концерт. Я, как простой человек из зала, ничего примечательного не заприметил. Однако, за кулисами, в эти малые пятнадцать минут антракта, товарищ Собакин успел натворить многого, а затем нагло сбежал с собственного концерта.

Сейчас, ходят говоры, он очень близок с третьим разделом конституции свода уставов о предупреждении и пресечении преступлений. Конкретней: 144. «Предохранение от шума и всякой непристойности при публичных зрелищах и маскарадах, на театре ли оные или, по дозволению полицейскому, частным человеком в доме за известную плату даны будут, относится к наблюдению полиции.»

Название статьи несколько было не схоже с содержанием. Больше походит, чтоб писал юрист, нежели критик. Нил поморщился от нелестного упоминания своего имени. Уж очень ему было неприятно, что живет, в общем-то, тихо, а от грязи прошлых лет отмыться не может. Ну, надо ж было выносить это на общее обозрение! Потеряв фокус в глазах, не реагировал на что либо. Ему абсолютно нечего сказать. Оправдывать себя? Перед кем? Гневаться? Для чего? Даже объясняться по второму кругу не хотелось… Шофранка, как мы помним, все так же находилась в полном неведении. Молча отложил газетку, словно ничего не произошло, и обратно, несколько покрепче, обнял Галю. Снова просыпаться неохота, как и пару часов назад.

Шофранка вышла из ступора, как из холодной воды. Прекрасно понимая, что зреет не хорошее будущее, нужно скорее что-то делать. Фигура его становилась все более и более загадочной для нее. Разве с такой можно жить?

За дни тоски и одиночества, она не раз задавалась вопросом, почему не нашла другого человека. К Нилу, как и остальным к нему приближенным, она мало чего испытывала. Все их разговоры, даже самые мирные, походили на перепалки. Это никому не нравилось. Тем паче, уход за ребенком не стоил того, что она получала. Это происходило потому, что она не получала ничего, а данными деньгами могла распоряжаться лишь так, чтоб всем комфортно было. Шофранка не имела возможности потратить их на прогулку по городу, покупку сумочки или билет на другой конец земли. Внутренний стержень не позволял обмануть, иль сойти с пути. Устраивало это постоянство, хоть и хотелось уже чего-то сердечного. Надоело вдыхать пыль переворотов этой страны, и внимать совсем нелестные речи от Собакина. Ей бы мужа, своего ребенка, дом близ моря, и уютную работу, за которую хочется браться каждый день. Это мечты, но они кажутся такими же дальними, как звезды.

— И что же? — возвращение к реальности всегда такое грубое. Девушке подумалось, словно ее кинули вниз с третьего этажа, и приземлилась она прям на ноги. Кто знает, куда ее занесет, если тайны не разведать?

— Чего тебе? — гудел, почти стонал, Нил.

— Тебе не хочется объясниться?

— Нет.

— Для чего тогда предлагал дружбу? Ты немного напутал — я не твоя прислуга. Не стоит себя так со мной вести.

— Мне просто не хочется разговаривать. Мое отношение к приятелям — мое дело. Твое дело — заниматься тем, чем обещала. И, кстати заметить, я тебе не грубил. Довольно жизни учить.

Собакин наконец поднялся. Медленно приняв сидячую позу, потер лицо. Скучно, лежать и страдать, а бодрствовать — тяжко. Где-то в сердцах, хотелось вновь начать бранить Шофранку. Так, без зазрения совести, он сбрасывал с плеч своих эмоции. Конечно, за годы размышлений, стал более терпим, но что-то в Ниле было не сломить. Так что, выходит, соседка во многом заменила Фросю, и лишь унижений она не слыхала, посуда в нее не летала. Осмотрев пыльные стены, перевел взгляд, и хотел было сорваться.

Подруга все прекрасно понимала. Давно Собакин разглядел в ней врага, но ничего не говорил. Это было не к слову, и ни к месту. В тот же миг его переполняло все, чего только можно, и душила эти чувства лишь лень, усталость. Набрав побольше воздуха, одарил недобрым взглядом теперь не мебель — девушку напротив. Все пылает огнем, так что, пусть их взаимоотношения тоже, подумал он. Достаточно с него лицемерия. Потянулся. Шофранке сталось несколько страшно, и хотя никогда руку на нее Нил не поднимал, не знала что у него в голове — человек импульсивный. На лбу ее, появился холодный пот, покуда сама того не замечала.

— А если признаться — все из-за тебя, — ему весьма было смешно. Знакомка решила, все ж, пройти — гадко столько на ногах стоять. Выбрав кресло, находящееся предельно, на сколько можно, далеко от хозяина, присела, поджав под себя ноги. Так, хоть малую толику, пятки согреются. — Не вижу ни одного аспекта, кой тебя бы не коснулся, в самом то деле. Вообрази только, как глупо я себе жизнь разрушил? — тембр был простым, звучание — легким, но что-то напрягало. — Нет, я тебя не виню. Это я — туфля.

Слушательница несколько запуталась. Подумалось, по-первости, перепил, да бредит. За все «грехи» еще вчера обругал. Иль по кругу собирается их поднять? Она была готова к любому развитию событий. Весело так, иногда за ним наблюдать. Хотя, не раз задумывалась она, что причина столь нестандартного поведения — какая-нибудь психическая болезнь. Только какая, да что ее вызвало? Строила догадки девушка не мало, но, что толку то? Дрожащими губами, пыталась что-то выцедить — не получалось. Приелись эти выходки, унижения.

— Ах, ты ж не знаешь где я был, — снова посмеялся. Сложно воспринимать Нила всерьез, а тем более — думать, что говорит сердечные вещи. — Искал тебя в больнице, но ты ушла, и даже не попрощалась, письма не написала. Я выбросил цветы, потом работал в театре цыганской песни. Там же, два года назад, мне всякое нагадали, — Шофранка слушала внимательно, чуть приоткрыв рот и склонив на бок голову, но все больше думала о дурости собеседника. Собакин продолжал насмехаться, на сей раз — над собой. — Видать, прознал кто-то, что я склонен к мистицизму, и решил пошутить. Возможно, проучить. Как помнишь, достаточное множество знало о моих чувствах. А я, по глупости, по молодости, поверил. Вот и просидел я в монастыре.

— Что за чушь несешь?

— Ты не думала, что я два года отсутствовал?

Галя зашуршала, и сквозь сон повернулась на бок. Не нравились ей все переговоры, хотя могла б вмешаться, если бы не спала — свидетельница названных событий. Пробуждаться, судя по всему, она пока не планировала. Сунув руку под подушку, второй, совершенно случайно, толкнула сидевшего рядом. Он не обратил на то внимание, продолжая, в отнюдь странной манере, делиться воспоминаниями.

— Да, много молился, воды святой пил, воздухом дышал, с духовно-развитыми общался. Мне это не впервой — до того, в детстве, в церковном хоре пел. В монастыре столько стихов посвятил тебе, б-же! — как любил делать, сразу прикрыл рот, поняв, что слишком постыдные вещи городит.

Обоим стало несколько неловко. Шофранка не слышала, чтоб прежде Нил говорил такие вещи. Проявить чувства, кажется, было для него постыдным. Говор его был для нее слишком мудреным: тянул гласные, разговаривал всегда медленно, делая много пауз. К тому же, вечная, иногда даже неуместная, жестикуляция. Собакин был для нее без того как чужеземец с мещанскими взглядами <span class="footnote" id="fn_32468367_0"></span>, но тогда же они словно говорили на разных языках.

— Быть такого не может! — возразила, что есть мочи. Думала, строит он из нее дуру, и ждет невообразимой реакции. Этого она б не допустила — достаточно злых шуток.

— Может, и было, — не переставал уверять в правдивости своих высказываний. — Вот с такой бородой сюда явился, — показал на себе плавным движением. — Она была не как у знакомых тебе — сухая, и неухоженная. Там было скучно, но, в то же время, спокойно. Знаешь, все ж, чувствовалась какая-то неприязнь ко мне даже там… Не знаю от чего. К сути то. Я ведь, так подумать, мог жизни радоваться, тут вовсе не находиться, если б не ты, — снова, от стыдобы, потянулся к лицу. На этот раз коснулся лба. — Знаешь, случается, люди жалеют что много пьют, тратят на то годы. Мне тоже на счет сего жаль… Но боле всего… Надо было свою жизнь строить.

— Я тебе никак не препятствовала, виной всему — твое помешательство. Верно наказал тебя кто-то — карма явилась.

— Не учи. Сам знаю. Мне, слушай, с другого смешно, — хотя ныне тон несколько не походил на тот, когда весело. — Все было проще, чем мне думалось! Я, выходит… Скажем… Мог сразу тебя, положим, купить, да и жить со спокойной душой.

— Что значит? Как понимать «купить»?

— Так же, как сделал это Бухарин. Мне, почему-то, думалось, ты откажешься. Инда, выражусь иначе. Я даже не думал об этом.

Шофранка, без того напряженная, на сей раз совсем обозлилась. Ей, конечно же, было неприятно, как знакомец вновь поднимает столь неуютную тему. Хотелось теперь обругать его — как не стыдно? Впившись ногтями в ручки кресла, совсем рассвирепела. Повторяла про себя, что никогда б не согласилась на таковое предложение. Очевидно, знала, в глубинах души, что лукавила сама пред собой. Все же, крайне плохо такое слышать, хочется уж забыть все то, что связывало ее с Бухариным, кабаре, и даже с Нилом. И пусть последний не относился к ситуации достаточно серьезно, открыто занимаясь самоиронией, так или иначе, неприятно. Дыхание стало тяжелым.

Собакин считал, что тогда, в солидных двадцать пять, был ребенком. Но, в самом деле, почему-то с ошибок молодости грустил. Может быть, где-то в душе, продолжал верить в б-га, в свое исцеление и спасение, кое когда-нибудь настанет, да все же считал — в пустую это все. Подобные сомнения приходили и, непосредственно, в самом монастыре. Обращаясь к старцам, к послушникам, в ответ слышал, что желания вернуться в обыденную гражданскую жизнь — от дьявола. Да и вовсе не дано ему столько лет жизни, сколько молиться нужно. Пожимая плечами, Нил ждал своей минуты. Ну и, что же было в его голове эти два года — одному известно.