Часть 6. «Ты, наверное, любишь другого» (2/2)

— Обижаешь, Галина. Это моя жизнь, — хотел поведать о хоре, своих новых песнях, кои сочинил, да не представлял — некому. Вздохнул, опустив несколько опьяненный взгляд очей.

— Хотелось бы вновь то услышать, — показала в сторону небольшой комнатки, прикрытой занавесками. — Спой мне последний раз, прошу. Брось думу свою, под утро навечно попрощаемся. Ты так и останешься для меня где-то там, в кабаре, с белым носом и пошловатой улыбкой. Настало новое.

Сталось печально. Что она сказала — прошло. Зачем же сейчас ворошить? Мог и воспротивиться, поругаться в стиле Собакина, никак иначе, да решил вспомнить то, чему учился эти пару лет. Мало-мальски, но повлияла религия на него. Никак иначе. Каждый знает, что говорится в ней полюбить ближнего своего, прощать столь незначительные обиды. Каким-то чудом ему удалось умерить свой пыл и даже отдаться одной незамысловатой идее.

Покинувший мир «друг», Мамонов, уж больно Галину полюбил. Времени, к сожалению, на общение с девушкой много выделено не было. Уж точно не на этой планете, не в его жизни. Однако, кой чего для нее смог сочинить — пару песен. Он представлял их Нилу не единожды, тот пропускал мимо ушей в свое время, но позднее опомнился. Вспоминая сочинительство аккомпаниатора, задумывался о том, какие чувства мог Саша иметь к распутнице. Сейчас уж никому не узнать… Но суть не том, что желал часть слов вспомнить, местами импровизировать, ноты же прекрасно засели в голове. Раз уж Галя так свято верит в то, что боле не повстречаются, лучше представить ее вниманию ту музыку, кою обязана была услышать многим ранее. Показалась такая мысля Собакину благородной, направился он в сторону комнаты.

Загорелся свет. Внутри было нечисто, на полу валялись книги и даже посуда. Казалось, словно кто-то в ходе ссоры все это разбросал пару минут назад, да не успел прибрать. Кровать у фортепиано расстелена, а сам музыкальный инструмент застыл в немом ожидании. Нилу не особо нравилась грязная обстановка, да сразу понял где его место. Медленно шагнул, продолжая оглядываться по сторонам. Тогда он подумал, что все это выглядит так, будто хозяева вот-вот вернутся. Только никто не возвращался, а от истинных собственников след простыл. Печально, но ход событий сейчас на его стороне. Остается лишь сесть за инструмент и сыграть. По старой привычке хотелось откинуть крылья фрака, но нет уж давно их.

Вступил, нежно опуская длинные пальцы на клавиши. Слушательница стояла позади, скрепя сердце. Давно не выступал для кого-то лично, волнительно. Тем не менее, опыт не пропьешь, как говорится. В его случае пение, как езда на велосипеде — один раз научившись, разучиться сложно. Только, вероятно, в светском обществе интерес уж на совсем иное звучание. Откуда ему знать? Слова Гали, тем не менее, на счет того, чтоб остаться живым воспоминанием, напрягали. Он хотел следовать моде, ведь пусть чуть времени прибавилось, пока так же молод. Рано, и все тут. Тогда ему было всего двадцать семь, не сорок, и не шестьдесят. Итак, пока играла замечательная мелодия, Нил страшился оступиться.

Не желал терять свою маленькую,

Измочаленною строгостью черненькую.

Галину называли змеенышем,

Для меня она осталась детенышем.

Забыл упомянуть важное, что автор вовсе не Собакин. Это была не случайная деталь, а самая главная изюминка выступления. Только прерваться нельзя — исполнение превратится в непрофессионализм. Продолжил манерничать, вживаться в роль. Всякое на нервах случается, нужно держаться, позднее во всем признаться. Приняв свою участь, ощутил чужой прилив сил чуть левее себя. Периферическим зрением удалось заметить, как слушательница улыбается. Теперь жалось все остановить, как-то не хорошо. Сталось совсем некомфортно. В какой-то момент Галя словно с цепи сорвалась, да вновь обняла через шею. Очень уж эмоциональна она была в тот день, видать. Это несколько препятствовало правильной подаче, хотя было весьма приятно. Был бы кто другой на месте Нила, вероятно, сбился. Тот лишь поглубже вдохнул, продолжил.

Мы общались с ней про la poitrine<span class="footnote" id="fn_31708150_2"></span>,

в тот момент она потребляла к*****.

Эти губы так рьяно жгутся!

Руки вновь переплетутся.

Она сильнее сжала в объятиях, Собакин чуть закашлялся, но боле эмоций не проявлял. Что с пьяной взять? Хотя пальцы и оставались на клавишах, продолжить возможности тот не имел. Последующие действия были несколько грубы. Не оторваться сложно. В мгновенье ощутил как вплелись в волосы, словно бархатные, пальцы. Они нежны, но оставались чужими. Резким движением, прильнула девушка к его губам. Вероятно, хотела отблагодарить за сочинительство. Таким как она не посвящают песни. Пусть слова были непристойны, ей понравилось. Быть может, без хмеля иначе оценила текст, но что имеем. Она становилась настойчивее, а тот, словно скромный целомудренник, краснел от происходящего. Нила заклинило, не мог ответить, да и оттолкнуть тоже. Прикрыв глаза, решил отдаться чувствам.

Сердца обоих бешено колотились в неистовом ритме. Поцелуй превратился в страстный, когда Собакин стал более участливым к происходящему. Он давно не вел себя так, не позволял, да и не думал, что станет облегчением отказ от воздержания. Походил лишь на животное, кое отдается своим потребностям. Конечно, в момент лишь ласок говорить о том рано, но не трудно предположить — все шло к близости. Оба взрослые люди, и оба того хотели, только на душе у Нила все ж кошки скребли. От чего только, сам не знал. Физически приятно, а внутри как то совсем досадно. Казалось ему, нетрезвой пользуется, хотя и сам был не в лучшем состоянии.

За пару мгновений они очутились на кровати у окна. Луна ярко освещала комнатку, сумрачным светом падая на белую кожу девушки. Нил с незапамятных времен не видел женских тел, посему от восхищения дыхание сбивалось. Когда-то абсолютно отвратный человек еще более ярко показался ему восхитительным. Целовал ключицы с такой осторожностью, словно под собой видел самую желанную. Не считал ее боле бездарной и порочной, себя лишь каплю таковым видел. Старался не думать о их общей развратности, с трудом, но то медленно получалось. Все тревоги плавно перерастали в наслаждение. Поскольку времени в одиночестве Собакин провел много, чувства удовольствия медленно перекрывали дыхание. Наслаждаться решил тем, что происходит здесь и сейчас.

Немного погодя, все шло к концу. Силы были на исходе. Нил мог отдышаться, да продолжить — долго терпел. Только вот его партнерша, вероятно, нет. Она была уставшей еще только повстречавшись с Собакиным, а тут вовсе ей спать желалось. Рухнула, а перья подушки под ней разлетелись. Выглядела Галя изнеможденной и совсем вялой, потянула за собой приятеля прилечь. Он, конечно, не особо этого хотел, алкая о продолжении, да не противился. Девушка улыбнулась, разглядывая глаза напротив, кои уже заимели еле заметные морщины. Однако эта умиротворенность в миг исчезла. На лице ее появился страх, что не на шутку удивило гостя.

— Не хочу делить судьбу Маши! — серьезно заявила. — Она поступила в тот день непрофессионально, знаем, а теперь, и я…

— О чем ты, сокровище? — как в песне, пальцы их крепко сплелись.

— О Семе, очевидно.

— Какое глупое имя! Не думаю, что стоит упоминать остальных мужчин в данную минуту. Это неуважительно.

— До мужчины ему еще ой как долго! — все ж рассмеялась. — Очень на тебя походит.

Нилу осталось лишь вопросительно поглядеть, слушая эти речи с загадками. Очевидно, до чего-то мозг доходил, да не тем хотелось его занимать. Желалось ему вернуться к начатому.

— Никто на меня не походит. Я — беспримерный, — посему просто замолчать не мог.

— Пока что нет, ты глубоко оригинальный. Тем не менее, стоит знать, что от ген не убежать.

— Ген?

— Совсем, видать, плохо учился. Иль позабыл, что Маша о беременности твердила?

— Этот ребенок — не мой, Галина, успокойся. Это все чепуха.

— Твой-твой. Мне же в слезах, как близкой подруге, она рассказывала о том, что ожидает его от тебя. Тогда пришлось проговориться, что любишь другую. К печали, отторгала она свои чувства и мысли, потому о моем признании тебе поведала в столь грубой форме. Но и ее можно понять, — Нилу показалось, будто собеседница хочет извиниться за свою оплошность, но не может. — Ладно, довольно бередить старые раны. Со мной ничего не будет. Я знаю. Просто в последующем попрошу быть повнимательнее с дамами, — отвернулась сей фразе к окну, будто что-то не договаривая.

Собакин же просто замер. Даже дышать, казалось, стало сложно. Никак не верил, что правда это. Внутри что-то обрушилось, заставляя нахмуриться. Страшился не слабо он остаться наедине со своими мыслями. Вот так всю ночь ворочаться не хотел, потому твердо решил не давать Гале спать. Уезжать же в монастырь после близости не только грешно, но и совсем не по-мужски. Возвращаться к ней только, теперь совсем не хотелось.

— Где на него можно посмотреть? — задался изумительно странным вопросом, словно дитя его в зоопарке проживает. Хотя, если Маша не забросила вредные привычки, вероятно, так и есть.

Галя громко зевнула и потерла очи.

— Можем ее проведать, коли так хочется. Меня будут рады видеть, а тебя, надо надеяться, не прогонят. Кто имеет права запретить тебе видеться с ребенком? Ответ известен. А сейчас, приятных снов, — она совершила еще несколько движений, дабы укутаться в объятьях Нила. Только руки его казались незнакомыми, боле не хотел проявлять нежность. Да и вовсе быть.

Когда ты развлекаешься, а последствия отражаются лишь на твоем здоровье — это прекрасно. Но не чужая жизнь. Подумал он, глядя на огромную луну из-за полупрозрачных штор, что уж очень сглупила Маша, оставив некого Семена. Еще больше ему не нравилось то, что его потомок носит подобное имя, и, судя по всему, совсем чужую фамилию. Таким образом, кратко и осторожно, подпускал возможность своего отцовства. Никто не заставляет ухаживать за мальчиком, жениться на распутнице — более того. Однако, представлять, что хоть кто-то его ждет на иной стороне было сверхприятно.

Ему захотелось спокойной и размеренной жизни: завтракать с семьей по утрам, писать музыку для культурных людей, раз в год ездить отдыхать на пляж, жить в небольшом домике, встречать закаты в саду, и лишь изредка собираться с знакомыми для развлечений. Только в жизни Собакина этого не было. И казалось, с его то славой, никогда не будет. Отчасти, лишь отчасти, эти проблемы были преградой к славной жизни. Мир меняется, наступает новая эпоха, которая может разрушить все, чем он жил прежде. Не представлял даже, как без прислуги в свете быть, что уж говорить о ином строе? Люди выживают, думают, как защитить граждан от смертей, а Нил все в облаках летает, не подпуская к себе жуткие мысли. Вероятно, таким образом мозг пытался абстрагироваться от стресса, кой тот мог перенести не единожды.

И пока первая мировая продолжалась, вместе с восстаниями по всей России, где-то в Городках валялись эти двое. После потрясений у Собакина сна ни в одном глазу. Нельзя безалаберно относиться к тому, чтоб создавать чужую жизнь. Он не только знал, но и хорошо понимал, что сейчас далеко не время для создания потомства. Да и, честно сказать, не думалось ему, что может чему-то научить нового человека. Скорее всего, те, с кем учился, уже давно нашли свой путь, а не бродят по кругу, словно проклятые. Не всем судьбой предначертано хорошее будущее, не каждый в силах воздействовать на настоящее — Нил столкнулся с этим, как никто иной. Ему повезло гораздо больше множества, в том числе Гали, лежавшей так близко, однако вполне долго живущие его не волновали. Если натворил бед — надо отчитываться. Коим образом, правда, совсем не представлял и особо не хотел о том думать.

Ему мечталось так же вновь валяться до вечера в покоях, травиться до беспамятства и не думать о завтрашнем дне. Сам от таковой жизни отказался, но полагал, что без того за уши от нее бы оттянули. Не Шофранка, не семья, а новый политический строй. Люди все чаще собирались на улицах, негодовали по поводу несправедливости, желая равноправия. Они не хотели таких как Собакин, богатых и излишне раскрепощенных, пускать в свои объятья. Ему не было обидно или досадно, ведь считал себя выше их. Ошибочно будет считать, что эти размышления были одной из черт его характера. Раз уж люди делятся на классы, а иного ты и знать не знаешь, то представить, что он равен с, к примеру, той же Машей, никак не мог. Точно так же, как многие люди не видят жизни при анархии. Просто воображения не хватает, и все.

По той же, названной выше причине, считал себя абсолютным дураком. Надо же было так опростоволоситься! Теперь Сема этот, сравни монстру ни только для младшего, но и для всей семьи Собакиных. Они, кстати сказать, вероятно, так и не вернулись на родину. Дописаться до квартиры может и пытались, только вот, в монастырь ничего не приходило. Нил еще даже не видел свое создание, но уже представлял, как в жизни ему не повезло. Это дитя явно не просило бы его рождать, если б знало, кем явится на свет. Считалось многими тогда, что человеческая кровь схожа со спиртом — разбавлять не стоит. Вот и что выходит, какие пропорции дворянской крови остались у этого ребенка? В случае молодого отца, дабы не опозориться, одно лишь дозволено — позабыть о существовании ребенка. Но уж больно интересно, каков он!

Галя давно спала, пока ее засидчик слушал пустоту. На черном небе, словно в дальнем океане, рассыпалось множество звезд. Хотелось вновь оказаться на крыше, куда водил милых дам, да с кем-то поглядеть все эти красоты. С прежними воспоминаниями приходили и другие, когда все было просто и легко. Раз уж пропасть в забытье не получается, то, надо полагать, единственная затея — продолжить пить? Поднялся с кровати и направился на кухню. Они выпили лишь пол бутылки этой проспиртованной отравы, потому Нил оставался трезв, а спутница лишь усугубила свое положение. Не удивительно, она видела уже десятый сон!

Выпив всего пару рюмок, не успев окунуться в сладкое и горькое опьянение — нос его учуял неладное. Что-то горело, и это не на шутку испугало. Не гадая, ринулся к печи. И хотя не секрет, что подобные сооружения были для него чем-то диковинным, приоткрыв затвор, понял — не то. В страхе за свою жизнь, направился к занавеске, за ней не увидел ничего, кроме мирно отдыхающей мадам. Хотя, стоит заметить, запах из комнаты, единственной на весь дом, был более яркий, чем на кухне. Соответственно, поиски нужно продолжить там.

А там то и гореть нечему. Все стояло, замерев в глуши ночной, и лишь изредка слышалось, как подруга что-то бормочет во сне. Вероятно, сквозь него почуяла, но не насколько мерзко ей было, чтоб вставать. Собакин тоже тревожить ее не спешил, продолжая самостоятельно искать источник: смотрел и за фортепиано, поглядывал на люстру, даже под кровать заглянул. Пусто. От бессилия, он вздохнул, и уставился в окно. В миг же заприметил, как что-то за домиками, такое высокое, горит. Стремительно бросился к кровати, потом на коленях, осторожно перешагивая Галю, пополз к окну. Этот вид был поразительным.

— Глянь, там горит! — сам того не замечая, не слабо ударил девушку по голому плечу. В ответ она лишь застонала, прикрыла глаза рукой. Вновь постарался ее растормошить, но все четно. — Сейчас помрем тут! — Галя была слишком пьяна, за краткие часы не успела прийти хоть каплю в состояние. Оставаясь на панике, гость проявлял все больше и больше силы в сторону ее, хотя навредить вовсе не желал. Вероятно, если выживет, останутся синяки.

До такого состояния довел его вид не на абы что, а горящие кельи у храма. Его было видно слабо, еле заметным желтым светом вдали, зато запах стоял серьезный. Явно нужно было спасаться, брать с собой хозяйку, и лететь куда только можно. Нил был в полном шоке, и абсолютно не представлял куда себя пристроить. Это было дико страшно. В голове раз за разом всплывали образы ужасной гибели в огне, как они задыхаются и оставляют на земле все мечты. Так не должно быть. Это может быть чья угодно смерть, но не его. Кому был нужен этот поджег? Не верил он, что само по себе то могло случиться. Выходит, уж если с ними случилось, то и до села тут рукой подать.

— Ты преувеличиваешь, — еле заметно, пробормотала Галя. — Ты пьян, ложись, — и это, конечно, встревоженный Собакин отрицал. Оставаться вне разума при таких обстоятельствах совершенно невозможно.

— Там все, мои вещи, мой… Дом, — тяжело закончил. Другой на его месте добавил бы «семья».

Подруга наконец нашла в себе силы подняться, и, не отрывая руки от головы, осмотреть окно.

— Долго не погорит. Скоро опять снегом все заметет, до нас не дойдет, спи! — снова рухнула, словно камнем в воду. Далее, она легла в забавную позу, чем-то напоминающую кошачью. — Вот, тебе и спешить больше некуда. И любить, все так же, некого, — кратко добавила неприятностей. Зачем ей нужно было к прочему порция этих мерзостей? Хмель жутко в голову ударил, или припомнилось, как Собакин прогнал в морозное утро — сложно представить. Быть может, после столь яркого вечера и стихов, не хотелось его отпускать? Да и знала она, пускать некуда. Сменились они ролями, частично.

— Меня оклеветают, послушай! — пытался привести в чувства, вызвать хоть кой какие эмоции, Нил. — Эти люди, некоторые из них больно религиозны, шутки шутить не будут.

— И чего? — светлые, но от чего-то совсем бледные, глаза слушательницы слипались, не желая продолжать разговор.

— Последний я ушел. Меня они никогда не любили, врагом считали, хотя вслух не произносили, лишь украдкой, совсем недобро, поглядывали. Я то знаю, чем эта глупость может обернуться. Представь, если видел нас кто? Закончится это не хорошо, чует мое сердце. Но даже так, уж лучше клевета, чем спать тут, в ожидании чужих нападок.

— Нилушка, — она потянулась к нему, но самому Собакину эти прикосновения были не приятны. — Это не первая, и не последняя молельня, кою поджигают. Пойми уже, век такой нам выпал. Надо радоваться, что живы. Я так полагаю, другие догадывались о том, что в любую секунду может настать конец, — уже почти проснулась, и принялась говорить более вразумительные вещи. — Моральные устои начали рушиться давно, а сейчас пылают огнем, — со спокойствием, будто не впервой такое видит, добавила Галина. — Помнишь, шли мы с вами от кабаре до дома? Я говорила о том, но ты принял меня за глупую бабу! Неприемлема религия для новой власти, — возмутилась, да продолжила разглагольствовать, но гость ее уже не слушал.

Собакин молчал, отвернувшись от подруги. Не мог смотреть, при таких обстоятельствах, он и в окно. В голову не лезли мысли о чьих либо смертях, послушники с монахами близкими ему не стали — все равно. Но все же, что-то терпкое, помимо тревоги, поселилось внутри. Как неприкаянная, словно мертвая душа, ощущал себя. Пусть не ответил на упреки распутницы, задумался, в чем-то она и права. Терпеть это, тем не менее, не хотелось.

Находясь в поразительном негодовании, в шоке, Нил объявил, что хочет отправиться на перекур. Галя же не считала нужным выходить на улицу для сего, предложив пускать кольца в доме, сама же возвращалась к предыдущим сновидениям. Ей было уютно и комфортно, отдыхала совсем без страха. Это, надо полагать, самая глупая, но несколько правильная реакция. Быть может, опять же, дело в том, какой градус был в ее крови.

Не послушавшись, гость решил выйти. Эти деревянные стены словно сдавливали, а пожар был не вдали за полем, а прямо в горле. С трудом разбирая происходящее, Нил присел на скамейке у порога, предварительно укутавшись в теплый плед. Казалось, происходящего нет, а если и есть, то точно не с ним. Еще вчера ждал в подарок мяч с коньками, семья собиралась за большим столом, шумно встречая рождество, а сам, когда-то мальчик, распевался перед небольшим выступлением. В мире детей не было ссор, вражды, да и нервов. Однако, видя как распивают спирт взрослые — так боялся однажды оказаться на их месте. Но время не стоит: все те, кого он видел за злополучным столом старших, куда-то пропали… Впрочем, как и остальные. Хотя тогда Собакины, как упоминалось многим ранее, просвещали его достаточно строго, сам же воспитанник считал — получал за дело. А в целом-то, много игрушек имел и немало времени проводил с другими мальчишками. Вот и выходит, что печально сталось ему от мысли, что его ребенок того же не получит. Просто не заслужил. И пока одна система рушилась, ее частички оставались на месте, как минимум, в мозгах представителей. Это несправедливо, но ничего не поделать.

Недолго он планировал морозить кости. К Галине в постель нырять тоже не желал. Осталось только вернуться в холодный и пустой город, к чужим господам и пустым кабакам.