Часть 6. «Ты, наверное, любишь другого» (1/2)

И так, время шло, Собакин не молодел, но стал каплю мудрее. Изветливыми<span class="footnote" id="fn_31708150_0"></span> все виделись окружающие. Поскольку средь монахов не принято бриться, как всем известно, отрастил бороду, стал все меньше походить на себя из прошлого. Музыка тем не менее все еще занимала место в его сердце, поскольку в мужском хоре выступал. О кутежах вспоминал со страхом, некоторой тревогой, но светлой грустью. Не столько много лет осталось позади, чтоб говорить обо всем, как о дальнем. Несколько утихомирился, но утверждать о значительных изменениях нельзя. Вроде жил праведно, да все время хотелось ему сорваться, вернуться к прошлому и забыться. Абсолютно непробиваемый человек оказался! Молился много, при том, мог прям в храме под нос себе материться. Ничего святого. Много знал ныне о религии, а толку то? В душе пустота. Иногда совесть грызла за все, но поделать с собой ничего не мог.

Немного погодя, переселился в одиночную келью. Соответственно, стал монахом. Только от чего-то на душе чудилось, плохо все сложилось — ждал внезапной казни. Наедине с собой было время подумать, позаниматься творчеством и саморазвитием. Однако, словно в тюрьме заперт. Высказывания Нила оставались местами грубыми, местами колкими, но чуть в этом плане изменился — научился сдержанности. Выходит, много времени потратил, а результата не добился. Домой Собакин тоже не спешил. Там никто не ждет, в монастыре же были люди, кои помогали привить надежду на исцеление. Там были и лошади, отличный хор, иногда даже собеседников находил. Квартира в Нижнем Новгороде, вероятно, уж пустовала. Сглупила прислуга его с советом — не ожидала, что так надолго сумеет задержаться хозяин. Он ждал хоть какой-то весточки от друзей или близких, но отчего-то никто не писал. Чувствовал себя отстраненным и ненужным, а учитывая гордость с надменностью — ни к кому навязываться не желал. Так бессмысленно и летели дни. Абсолютно ничего нового.

Еще одной причиной, по которой Нил не желал воротиться — положение в стране. Как бы далек от светского общества не был, о главном знал. Если монастырь был отстранен от поселений, то и казалось — мало кто на него позариться. А кто и позарится, тому его еще найти нужно! В стране война, помимо того — восстания, намечается гражданская. В то, что будет брат брата убивать, Собакин не верил, а уже происходящие действия не воспринимал всерьез. Однако, страшно же, неизвестно что там.

Что до прочего, Шофранку почти позабыл. Иногда смеялся, мол, если бы не она, в такие места не угодил, каяний не было. Снилась часто, временами засыпал, рядом представляя, да ждать — пустая трата времени и нервов. Осторожней надо быть, когда в руках держишь свое сердце. А, быть может, ситуация с возлюбленной просто стала конечной точкой в его разгульной жизни. Так сказать, последняя капля.

Пред нами чуть более взрослый Собакин. Он все еще походил на спичку, поскольку не ко всей пище смог привыкнуть. Сейчас организм его не страдал так, как прежде, пропали синяки под глазами, нормализовалось пищеварение и совсем редко болело горло. Почти восстановился, однако многое останется шрамами. К примеру, проблемы носа. К тому, что внешне боле не походит на джентльмена, относился с неприязнью — старался в зеркало не глядеть. Думалось, как закончится все в стране, начнет жизнь по-новому. А в сути, надеялся встретить кого-то похожего на Шофранку и создать обычную семью. Чудилось от чего-то, это произойдет без сложностей. Или, по крайне мере, вновь в религию не ударится! Скоро тридцать лет, надо бы позаботиться о будущем. На его отогретом месте было все: еда, вода, обучение, некая семья и даже развлечения. В реальном мире придется же самому крутиться.

И вот, стоял этот, совсем несчастный человек, в храме. Была почти ночь, за окном вновь морозы. Походило на первые дни в монастыре, только гораздо более снежно и ветрено. Он остался на закрытие, убирал грязь, избавлялся от пыли с огарками. Свет горел лишь на входе, остальную темноту могли глушить только лишь подсвечники. В этой мгле иконы выглядели по особенному: толи жутко, толи наоборот, поразительно спокойно. Находясь в полном одиночестве, без стеснения Нил напевал различные мотивы. Тем вечером ему вспоминались совсем не молитвы, а то, с чем прежде выступал на сцене, некоторые грустные мелодии. Никто его не отвлекал, никуда не звал, да ничего не требовал. Собирался он уж на боковую, как услышал скрип дверей. Это заставило немного понервничать, но глаз не поднял. Завидев нарушителя тишины, явно пришел бы в раздраженное состояние, а сего допускать никак нельзя.

— Уже поздно, — совершенно спокойно, убирая лишний воск с подсвечника, произнес, каждое слово отдавалось эхом. — Смею просить оставить меня для выполнения работы. Я буду признателен.

В ответ ничего не прозвучало. Далее его слух уловил цоканье по полу каблуков. Это было нечто новое и совсем непривычное, словно хищник, завидевший пред собой жертву, он подсуетился. Приподняв глаза, увидел девушку, качающуюся из стороны в сторону. Та явно была не в трезвом виде, но и понять чего с ней, было сложно. Это грех, всем чеканно ясно, в таком состоянии являться. Она походила на подбитую, стараясь завязать на голове платок. Выходило то у нее с трудом, только волосы растрепала. Черные путанные пряди спадали на лицо, посему развеять тайны, понять что за городская сумасшедшая, не выходило. Нил еще раз ее окрикнул, попросив уйти, объясняя, что нарушает обычные законы.

Незнакомка развернулась, наконец обратив внимание на монаха. Тот оставался спокоен, хотя явившаяся уже начала выводить его из себя. Нарочно, с умыслом словить взгляд, она постаралась кокетливо пройти к баку со святой водой. Выглядело это, конечно, забавно, но грустно. Происходящее — настоящий сюр! Длинная юбка задралась, после того, как она присела около емкости. Набирала воды прямо в чашку, а затем громко, издавая неприятное хлюпанье, начала пить. Вся облилась, но было ей все мало. Тогда Нил решил, что с него хватит. Он оставил подсвечник, стремительно приближаясь к зашедшей. Не осталось ничего, кроме как схватить ее за руку, да вывести с храма. Та стала вырываться, кричать и махать горжеткой. Умиротворение с тишиной превратились в настоящий цирк, что уж очень монаху не нравилось.

В один момент платок, без того державшийся на ниточке, совершенно слетел, посему с трудом, но удалось разглядеть черты лица. За пару лет девушку забыть было б невозможно. Уж больно обидела, задела самолюбие Собакина! Не стоит забывать, без прочего, мало людей видал ныне. То и выходит — последние, с кем имел общение до монастыря, остались в памяти надолго. К тому же, она вовсе не изменилась. Те же волосы, тот же дикий, словно необузданный, взгляд. Может быть, лишь каплю посерела кожа. Кто знает, чем это вызвано? Чудаковатый персонаж во всех смыслах. Страшно интересно и то, какой жизнью ныне живет. Надо полагать, не лучшей, если средь ночи, в такую пургу, оказалась там, где оказалась! И прежде она была потрепана жизнью, а ныне совсем схожа была с падалью.

Конечно, поговорить Нилу хотелось со знакомкой, узнать как до такого дошла, да только понимал — пустая трата времени. Она совершенно не в состоянии. Прежде сам частенько так себя вел. Это несколько страшная картина. Хотя ее искаженная гримаса с недовольством выглядела не лучшим образом, все ж можно было предположить, что девушка продолжала следить за собой. Выходит, есть хорошее в ее судьбе, раз уж ей все еще шьют платья на заказ, а на плечах шуба.

Беспорядки закончились. Удалось вывести разбушевавшуюся в притвор. Она замолчала, но не переставала совершать попытки покушения на Нила. Только вот, что странно, бежать не старалась. Черт знает, что было в голове той.

— Что ж ты тут забыла, сердце мое? — продолжал отмахиваться, хотя и смешно ему.

Нисколько Нил не забыл, как воздействовать на людей словами. Более того, продолжал практиковать, правда, ныне не с молодыми девчатами — с почтенными людьми. И, вероятно, это повлияло на последующую реакцию. Она остановилась, постаралась прийти в себя. Больно, верно, будет ей все это вспоминать по трезвости! Стоило собраться с мыслями. Сложно то дается. Лицо знакомки скривилось.

— Вы так походите на моего давнего приятеля, — она прищурилась, в глазах двоилось. — Совсем беспокойный человек был!

— Как бы ты назвала его одним словом? — жантильно улыбнулся, от чего знакомка совсем растаяла — перестала махаться.

— Зыга<span class="footnote" id="fn_31708150_1"></span>!

Собакин расхохотался, а на душе от чего-то стало теплее. Нечто человеческое, сердечное появилось в груди. Он действительно скучал по такому, простому и совершенно не б-жественному. Коллеги его, право, про себя называли чертенком.

— Что тут нужно? — стараясь отбиться от своей слабости, переходил в серьезность.

— Отдыхаю.

— Галиночка, сейчас ночь, ты в храме, кой закрывается! Более того, это мужской монастырь, где вы не можете стать послушницей. Для посещения, тем паче, слишком поздно. Я не только смею, но и обязан о тебе волноваться.

— А это уже иная история — как я здесь очутилась, — говорила она почти бессвязно, монотонно разделяя букву от буквы. Отмахнулась, покрепче кутаясь в шубу. — Имя мое вам как известно?

— Дальний лес, от Нижнего Новгорода порядка тридцати километров, — подошел чуть ближе, игнорируя вопрос. Словно нечто диковинное, рассматривал знакомку. От нее пахло не только алкоголем, но и чем-то сладким… Женским, если можно так выразиться. Это лишь парфюм, а так дурманит. Абсолютно не схоже с прежним ароматом распутницы, нечто новое, более притягательное. Очевидно, Собакин был ошарашен внезапным появлением Гали, только совершенно не собирался стрессовать. Им завладевало любопытство гораздо больше, чем обычный шок. Хотелось Галю вновь потрогать, пообщаться о том, о сем, да о людском. Только вчера, чудилось, с Мамоновым ее обсуждали, позднее вместе развлекались. Вчера же видел как подбирает чулки по квартире, а ныне словно обезумевшая в храме стоит. Кто ж знал, куда их обоих занесет?

— Не наседайте, — сказала так, словно плюнула, да решила пойти к выходу.

Так или иначе, отпустить Собакин девушку не мог. Куда пойдет в снег? Более того, коли одна в церковь явилась, в подобном состоянии вовсе помереть в пургу может. Насколько б Нил не был равнодушный к людским жизням, сейчас пожелал помочь. Религия повлияла на то, иль радость встречи с давней знакомой — не ясно. Он знал, что обязан. На секунду пожелалось оказаться на ее месте, быть таким же пьяным, глупым, да ни о чем не думающим. Чудится, славно таким живется, до сих пор ему не видится, что страшно плохо.

Прикоснуться к руке Гали оказалось более, чем приятно. Странно, что прежде отвергал, мысленно оскорбляя, поливая самыми нелестными комплементами. Спустя уж очень длительное одиночество и воздержание, кажется, обычная мадам! Ничего ужасного, как прежде выражался: тяжелый уставший взгляд, тонкий нос и две впалые щеки. Избалованный женским вниманием, на длительный срок совсем о нем забыл. Видать, то сыграло большую роль. Нет ничего специфического в том, чтоб остановить человека пред ошибкой, пусть и применив к этому слабую силу. Ощущение тепла было поразительным, словно кометы с космоса попадали прямо в сердце.

Гостья еще раз оглядела монаха. В тот же миг злоба с лица пропала, словно все нервы в один миг исчезли. Мимика его была, надо сказать, поражающей. Так скоро менять эмоции еще надо уметь! Словно актриса, мгновенно приподняла брови. Удивительно, что вовсе его запомнила, да и бранить ни за что не стала. Ругались ведь, нелестные вовсе разговоры вели в последнюю встречу. После беременности Маши Собакин ей был отвратителен, а ныне достоин внимания, да настолько, что Галя бросилась кидаться на шею. Алкоголь в крови, или же искренняя радость — остается только догадываться. Нил же в свою очередь вздрогнул, словно нехотя, окунаясь в объятья, однако уже спустя пару мгновений пригрелся. Вылезать из них не хотелось вовсе. Он, как мы помним, ждал пока о нем вспомнит кто, и вот ощутил то чувство. Знал прекрасно — мнимое оно, да лучше, чем ничего.

Погладив явившуюся по волосам, больше напоминающим колтун, Собакин почувствовал, как что-то происходит в его животе. Щекотно, но приятно. Уж давно знал чего за знак, но не ожидал к ней ощутить схожий интерес. Ее мерзкие зубы прямее не стали, а кожа все больше походит на покойничью, однако тогда все эти детали показались чем-то уникальным. Отпускать Галю не хотелось, да и, впрочем, пока некуда. Однако, рано или поздно она должна была отпрянуть. Хорошего понемногу.

— Мне хочется вернуться домой, — под хмелем люди часто плачут, и казалось, будто распутница тоже. Нил разволновался пуще прежнего, да нагнулся взглянуть в ее очи. Средь голубых глаз, такие же бледные капли сложно заметить. По шубке уже стекала вода — снежинки принялись таять, а слезы все не проявлялись. — Они предложили в бане. Я согласилась, они — передумали. Вот и бросили на полдороге. В лесной глуши! Побрела по путям, часа три брела — тогда сдерживаться она перестала, разревелась. — Вот, вижу свет, тут церковь. Только тебя уж точно тут повстречать не ожидала. Все с кабаре считают, мол, ты умер! — на секунду замолчала, словно пред собой чудовище увидала, посмотрела куда-то туда, ввысь. Прикрыв глаза, что-то прошептала беззвучно губами, а затем добавила. — Вот и меня за грехи г-сподь б-г призвал.

Потешаться над нетрезвыми бывает весело, да щеки от сего у Нила уж устали. Главное, не понять чего с ней, да и где шутка. Все это напоминает кой какой момент, посему кажется, словно весь мир над ним издевается! Обаче, рассмешить его могли лишь последние фразы, первые же наводили на жуть. Одни лишь нелюди могли так поступить с беззащитной девушкой. Думалось ему, сам бы так никогда не повел себя. Неудивительно, впрочем-то, ему, что так непочтительно отнеслись к Гале. Таковых за людей не считают. А жаль! Тоже из крови да плоти, только более уставшие от жизни. Мало кто знает, чего таится за душой этих девиц, что они прошли на своем пути. Вот и Нил тоже не знал. Свои проблемы волнуют гораздо сильнее.

— Ты жива, — выпрямился. Она вздрогнула от неожиданности, возможно, страха, но с любопытством продолжила слушать. — И я обязан это доказать! — нельзя уж узнать, что тогда подразумевал Нил под этими словами, однако подруга его развернула их в свою сторону.

— Довези меня до дому, — почти приказным, хоть и очень печальным, тоном попросила.

Несколько растерявшийся Собакин подбирал, словно по кашу по крупинке, слова к ответу. Давно не покидал он священных мест, волновался. Походил он, надо сказать, на одомашненную крысу, коя боится выползти из родной клетки. На пригретом месте хорошо, но и оно заставляет с него слезть. Очевидно, в столь плачевной ситуации он мог отвести Галю в свою келью хотя бы до утра, да боялся быть изгнан из монастыря за непослушание. Отказаться — тоже грешно. Что делать?

— Ты все так же в Нижнем? — сердце вновь заколотилось, а думалось с натяжкой.

— Да, но сейчас мне нужно в Городки.

— Село? До него тут рукой подать!

— Отлично. Осталось отыскать извозчика, — почесала подбородок, а взгляд стал более трезв. — Сомневаюсь, что он имеется в такой глуши.

— Абсолютно верно, — чуть отшагнул от Гали, да вздохнул. Нил хорошо понимал, что есть риск вернуться к прошлому. Где-то в глубине он хотел этого, но старался отказываться. Весь его блуд был лишь попыткой скрасить внутреннее одиночество. Однако, учился он не зря, до монаха дошел явно не путем распутства. — Я тебе помогу.

Делать было нечего. Осталось лишь направиться на конюшню. Да, это явно была не лучшая затея. А чего еще делать? Занятие с столь благородными животными ему ранее не нравились, после же более глубокого принятия религии от чего-то полюбились. Только вот запах тот… Ни в первый день, не на протяжении двух лет, ни даже в тот зимний вечер, он принять не мог. Брезгливый человек, что есть.

Перешагнув порог, включив свет, Нил принялся нервно искать амуницию, дама же стояла на входе, ожидая. Внутри оказалось гораздо холодней, чем снаружи. Всего лишь дотронувшись до седла можно было почувствовать мурашки по всему телу — кожа промерзла. Решил тогда, что лучше без него отправиться, да и легче так будет. Пока отрывал рот жеребцу для трензеля, Собакин ощутил, что воздух от каждого вздоха превращается в пар. Страшно представить, как же там живут лошади, и как же в такую погоду дошла Галя? Действительно, видать, с б-жьей помощью. С несчастным конем пришлось повозиться — руки краснели. Бедняге вовсе с железом во рту тащиться, но права голоса у лошадки не было.

Галя села спереди, Нил — сзади, хотя и вел. Выбор такой рассадки был обусловлен тем, что первая в любой момент могла упасть, испугаться или еще чего — она ведь пьяна! К тому же, девушка держала трость Собакина, и лишь таким образом он мог отслеживать обоих. Отправились они в дальний путь.

Покидать территории монастыря было непривычно, хотя окрестности, благодаря этому же жеребчику, знал. Новый «дом» его был малонаселенный, людей почти нет, да словно частичку себя там оставлял. Нил, конечно, уезжал не навсегда, но здорово тревожился оставлять все свои вещи. Да и грешит, к тому же, не хило. Но это спасение жизни — должно быть в приоритете.

И так, средь сухих деревьев под низкими тучами, рысью добирались. Ехали по полям, словно природа застыла на мгновенье, или даже умерла. Ледяной ветер обоим мешал глядеть: щеки раскраснелись, а глазам пришлось щуриться — снежинки мешали. Время от времени слышалось недовольное ржание жеребца или очередные рассказы Гали. Нилу на сей раз было интересно слушать о том, как сложилась жизнь знакомки, хотя особо в разговоре не участвовал, отдавал предпочтение тому, чтоб внимать. А бытие ее, надо сказать, в целом осталось тем же. Только вот, родителей девушка потеряла, остался от них дом в Городках. Именно туда направлялся Собакин с подругой. Путь был недолгий, хотя и очень волнительный. Чудилось, словно б-г от обоих отвернулся.

Отъехали на приличное расстояние, однако храм оставался виден вдали, через поля. Все было каким-то темным и пустым. Одно лишь дрожащее тело Гали хоть толику согревало. Она трезвела, но планировала снова хряпнуть. Нилу же желалось спокойствия и умиротворения, чего рядом с ней хоть немного ощущал. Наконец прибыли.

Поселение оказалось пусть и не большим, но достаточно новым. По словам девушки, обосновалось оно всего шесть лет назад. Никого на дорогах не повстречали, словно в призрачном городе плутали. Люди спят, животные в загонах, а на улице мороз. Врагу не пожелаешь в такую пору на улице оказаться. Так что, пожалев лошадку, знакомцы решили, что более гуманно будет завести ее в сени. Да, жалко пачкать пол, но делать нечего. Стойла, что не удивительно, не было.

Внутри пахло деревом и пылью, по коже все так же бегали мурашки. Ничего мудреного — топить печь некому. На окнах от сего появлялись незамысловатые узоры, а где-то под ними валялись дохлые мухи, подогнув тонкие лапки. Или, кто знает, быть может, к лету они отойдут от спячки? Однако до него далеко, и стоит задуматься о чем-то более приземленном, находиться в моменте. Именно этим Галя занялась — старалась разжечь печь, попутно искала алкоголь на деревянных полочках. Она явно не желала трезвой ложиться спать. Теперь никому не угрожала смерть от переохлаждения, и наш монах обязался вернуться. Чем еще заниматься вдвоем с уже чужой девушкой? Надо полагать, она не побежит обратно к храмам. За сим хотел Собакин откланяться, да она его не пустила.

— Так дело не пойдет, — сердито протараторила в свойской манере. — Оставишь меня? Вдруг грабители, а я одна? — наконец добралась до того, чего искала. На грязном столу оказалось две рюмки, послышался щелчок.

— Галина, не стоит, — еле слышно вступил Нил. И алкал выпить, и неможется. Всуе что-ль потратил столько времени? — Такого договора не было. Я обещал помочь — на том все.

— Ты так же молод и глуп! — не снимая шубы, она опустилась на деревянную табуретку. — Вероятно, даже более чем, что эта встреча последняя для нас с тобой. Помянем прошлое, да пойдем в будущее. Дни не стоят на месте, не катятся, а летят! И все наши развлечения остаются позади. Вот, к примеру, марафет уже запрещен к продаже, — это слушателя очень даже расстроило. — Прошла наша с тобой эпоха, пора к лучшему идти. Ну, — оглядела стоящего, словно по струнке, Нила. — Или по крайне мере мне. Ты вон, поп…

— Монах.

— Одно дело.

Галя пожала плечами, горько вздохнув, однако не планировала срывать планы. И полилась горькая отрава по рюмкам. Ей, чудится, все было хорошо ясно — Нил не сдержится. Нет, глядя на картину ту, пить вовсе не хотелось. Сталось мерзко, а неприятный запах словно пробрался до самого мозга. Это настоящий ужас! Жалко, что до такого дна упала весьма обычная девушка. Славно, что хоть до своих лет дожила. Сей случай с отказом от услуг, надо полагать, не единственный за ее краткую жизнь. А это, надо заметить, полная нелепость.

Зуб на зуб и так не попадал, а видеть губящее себя создание Собакину совсем не хотелось. Галина замерла в ожидании того, как ее собеседник превратиться в собутыльника. Ему же самому думалось, согласившись проявит снисходительность, вовсе не слабость по отношению к воздержанию от спиртных напитков. Не искал путей других, посчитав, что все происходящее от б-га. Все противоречия собрались в совсем опечаленном госте. К прочему, подумалось ему, мол, и другие пьют, да не все же превращаются в алкоголиков? Было б страшно — запретили власти подавно. С одной стороны, действительно, плохого ничего не делал, да только за годы трезвости обидно. Но, однако, и слова знакомки зацепили.

От первой рюмки сразу загудел живот. Вероятно, страшно организму сталось пред такой гадостью! Нилу тоже. Он знал, со смрадным запахом возвращаться в монастырь не лучшая затея, но куда ж еще деваться? Надеялся крепко, что никто не заметил его пропажи. А в прочем, уж поздно волноваться. Все решения приняты в спешке. Правда, кто куда спешил и для чего?

Как бы то ни было, тела их хоть толику прогрелись от водки: уши загорелись, а на щеках появился еле заметный румянец. Очевидно, произошло это далеко не с первой стопки. Третья, или, быть может, седьмая. Они не считали.

В окнах дома того наконец загорелся свет. Стало как-то тепло и даже уютно. Собакин с изумлением, и даже некоторым восхищением, глядел на Галю. Его страхи не оправдались в ее лице, а то не может остаться без внимания. Как мы помним, думалось, старые знакомцы засмеют решение примкнуть в религии. Тут же все иначе. Не смотря на совсем чудовищный образ жизни девушки, ее поведение мысленно похвалил, даже заимел некоторое уважение. Глядя на то, как Галя хлопочет на кухне, ищет чего им перекусить, хотелось остаться в этом моменте надолго. Спокойно и очень даже тихо.

— Ты раньше был так строг и элегантен, — завороженного Нила, знакомка в мир выдернула из мыслей.

— А что не так со мной сейчас? — с явной претензией предъявил. Ему было чего еще сказать, в памяти остался момент, как пред она Машей опустила, проговорилась как сплетница. Да только, что толку прошлое ворошить? Рад всяко ее видеть.

— Я думаю, ты боле не поешь, человек совсем иной, — с ноткой иронии проговорила, нервно гремя тарелками. Явно намекала ему на что-то, плохой актрисой была.