5. Порок четвёртый: самообман (2/2)

Около стены стоит Вай собственной персоной: она, похоже, вышла из служебной двери магазина, которую Кейт почему-то не заметила раньше, и торчала с сигаретой в зубах уже не пойми сколько времени прямо возле Кейт. Лицо её толком ничего выражало, но глаза изучающе бегали по чертам Кейт, как бы пытаясь найти ответ на важный вопрос.

— Я не курю, — хрипло отвечает Кейт, глядя на Вай снизу вверх. Вспышка раздражения пронзает грудь острой иглой. — Какая тебе вообще разница?

Вай пожимает плечами, глаза её останавливаются на разбитой губе Кейт. Она подходит ближе, и Кейт напрягается, чувствуя неловкость от своего положения. Она почти уверена, что этот идиотский мир решил выбросить сегодня все свои отвратительные козыри. При этом у Кейт вообще-то даже нет карт.

— У меня есть лёд и аптечка, — зачем-то говорит Вай.

Во всей её позе и выражении сквозит странная нерешительность, словно она ищет способы разобраться с тяжёлой проблемой, но всё никак не может их найти. Кейт встаёт, устав задирать голову, и смотрит на неё в упор.

— Слушай, — медленно произносит Вай, проводя рукой по волосам. — Я не особо хороша в этом. Вообще, я ужасна в таких разговорах. Я была уверена, что ты, как твоя мать, пришла доставать меня, и поэтому я сорвалась. Но я ошиблась. Прости за это.

Она лёгким движением касается предплечья Кейт, и Кейт ощущает неприятные мурашки на коже. Она закусывает губу, и боль её отрезвляет.

— Не трогай меня, — резко кидает она, сбрасывая с себя руку Вай. — Моя мать, может, сумасшедшая, но ты ничем не лучше. То, что ты делаешь — ненормально.

«Самое время гордо уйти», — проносится в голове Кейт удовлетворённая мысль, и Кейт с этим соглашается, но остаётся стоять перед Вай, ощущая себя героиней глупой мелодрамы. В этот день глупо без исключения всё.

— Хорошо, — говорит Вай, отходя на шаг и засовывая ладони в карманы куртки. — Хорошо, но давай ты хотя бы возьмёшь мой лёд в качестве извинения.

Слово «лёд» действует магически, и в очередной раз за день Кейт бездумно кивает.

Вай ведёт её внутрь магазина через дверь служебного помещения, и они сразу оказываются в узком коридоре, переходящем в две комнаты: небольшой рабочий кабинет со столом, заваленным бумагами, и симпатичную кухню, с холодильником, столом, раковиной и даже плитой.

Кейт, тихо следовавшая за Вай, разглядывала комнаты с интересом и лёгким удивлением: почему-то она думала, что служебные помещения окажутся такими же вызывающими, как торговый зал, но выглядело здесь всё на самом деле очень уютно.

Вай указала ей рукой на стул, а сама принялась рыться в морозилке холодильника.

— Сильно болит? — словно между прочим спросила она, и Кейт неловко повернулась к ней. Ей не хотелось признавать, что эта непонятная забота была ей приятна.

— Нет. Я бы не подумала, что ты из-за такого можешь волноваться, — она мысленно вздохнула и дала себе подзатыльник, потому что, черт, какая разница?

Вай подошла к ней с пакетом льда в руке и усмехнулась. Кейт на секунду подумала, что она сейчас сама приложит его к её губе, но вместо этого Вай протянула ей лёд и села на соседний стул.

— Моя сестра постоянно себе что-нибудь разбивала, так что это волнение, видимо, выбито у меня в подкорке мозга.

Кейт кивает снова, уже ненавидя этот жест всей душой, и прикладывает лёд к губе. Блаженный холод был сродни расслабляющему массажу или мороженому в жаркий день. Словом, это было прекрасно. Она наслаждается этим и не думает, что стоит расспрашивать Вай о её сестре, ведь их странные взаимоотношения не были ни дружескими, ни приятельскими. Всё, что здесь происходило, характеризовалось только как «странное».

Кейт бросает случайный взгляд на часы над входом и тут же вскакивает с ужасом. «Десять часов!»

— Десять часов! — говорит она в ответ на изумлённый вид Вай и всовывает ей в руки пакет льда. Вай с недоумением сжимает его пальцами. — Мне пора. Спасибо за лёд.

Она бежит к выходу, чуть не врезаясь в косяк. «Десять часов», — стучит у неё в голове набатом. У них с матерью нерушимое правило: Кейт всегда приходит домой не позже девяти, а лучше намного раньше. Никакие ссоры не влияют на этот закон, хотя прежде их, конечно, не бывало. «Десять часов, десять часов, чёрт возьми», — она взлетает по лестнице, чуть не поскальзывается на пороге.

Кейт отпирает дверь в квартиру и замирает в проёме, стараясь отдышаться. Мать невозмутимо режет на кухне овощи и не поднимает головы, только Кейт видит, какие резкие движения у её ножа, и с содроганием на мгновение видит на разделочной доске себя.

— Я приняла решение, Кейтлин, — бесстрастно произносит мать. — Ты не будешь больше учиться в своём университете. Со следующего семестра ты пойдёшь в богословскую академию.

Она безжалостным ударом разрезает морковь наполовину.