16. (1/2)

Шут со своей хитрющей улыбкой походил на лиса, коварного, но добродушного. Его прирученная тень извивалась на стене, дрожа в свете газовых фонарей, но сбежать никуда не могла. Мишка продолжал осматриваться, подмечая всё больше удивительных существ, а потом глянул вниз, на сцену. Увидел микрофон, гитару и весело вскинул голову, тряхнув тёмной гривой волос.

— Андрюх, пошли, сыграем?

— Да подожди ты… — Андрей хмурился, не понимая, можно ли доверять Шуту. — Это самое… А что вообще происходит?

Трактирщик, невысокий крепкий мужичок, лично принёс две огромных кружки пива и отменные мясные стейки на плоских белых тарелках. Поставил на стол, подмигнул Горшку и, кланяясь, удалился. Мишка приложился к пиву, холодному и на славу сваренному, и поддержал Князя:

— Да, я тоже ни хуя не понимаю. Как мы здесь оказались?

— Если б не я, — Шут вздохнул и будто превратился в бледного печально-серьёзного Пьеро, — тебя бы уже вообще не было. Пришлось спрятать тебя здесь.

Андрей вздрогнул и опять вцепился в руку Миши. В своём личном выдуманном мире всё было гораздо проще, и он забил на необходимость скрывать свои чувства. Миха никак не отреагировал на касание, почесал нос и усмехнулся.

— Всё-таки получилось бы, да?

— Получилось что? — взгляд Андрея испуганно перескакивал с Шута на Миху, и обратно. Мишка отвернул голову от Князя, рискуя вывихнуть шею, и замолчал, но потом всё же сказал:

— Андрюх, да всё ты понял. Помнишь такое клёвое слово — самоуничтожение? Его только важно правильно применить. Понимаешь, да? Он сказал, что я должен стать легендой.

— Он?

— Да. Таскался везде за мной. Бормотал в голове.

— Джокер, — вздохнул Шут и кивнул на тень. — Я его еле-еле поймал. Вы, ребятушки, своими ссорами его так раскормили, что он стал сильнее меня.

— Погоди… А там, в будущем, он тоже был? — осенило Князя.

— Какая разница… — не стал отвечать Шут. — Факт в том, что обратного пути нет. Если мы вернёмся сейчас в реальность, будет ещё хуже, чем было.

— А чем хуже-то? — взъерепенился Миха, неровным укусом вгрызаясь в остывающее мясо. — Я всегда хотел в клуб двадцати семи.

— Идиот, — Андрей разозлился и толкнул Мишку так, что тот выронил вилку. — Какая же ты скотина! Ну почему, почему ты хочешь всё время сдохнуть?

— Да потому что я ненавижу себя. Ненавижу, понял? — выпалил Мишка. — Какое тебе дело до меня?

Андрей на секунду сник от этой откровенности, но сбросил оцепенение и почти крикнул, откидывая со лба чёлку:

— А такое, что я-то люблю тебя, дурень! Просто люблю! И не хочу, чтоб ты вот так бездарно всё проёбывал. Шут, ну покажи ты ему! Покажи, что было бы! Да блять, я сам всё сделаю.

Он вскочил и ладонью в воздухе потянул меню, вспомнив, что они вроде как в игре. Оно охотно открылось и замерцало яркими квадратиками.

— Все года открыты. Выбирай, Андрей, — покивал Шут, усевшись на стуле по-турецки. Он был непроницаемо спокоен.

Андрюха самую малость задумался и выбрал две тысячи девятый год.

— Дай руку мне, Миха. Давай! — тон был таким властным, что Миша подчинился. Они оказались на площади небольшого города, между сценой и зрителями, оставаясь сторонними невидимыми наблюдателями.

— Смотри. Нам по 36 лет. Чё, очень хуёво выглядим?

Миша молча смотрел на себя и о чем-то думал. Андрей почти слышал, как скрипуче вертятся шестерёнки в его голове.