Глава первая. Клан Талас (2/2)

— До ближайшего шемского селения неделя пути, — глухо говорит Мириам, не поднимая головы. Сын её глядит на Хранительницу сердито и с какой-то обидою, сжав маленькие кулаки. Он ещё не научился бояться.

И едва ли понял речи взрослых.

— Верхом — меньше, — продолжает Мириам. — Я отвезу его в башню и…

— …он всю жизнь проведёт в цепях. Воля твоя, девочка, но неужто ты хочешь, чтобы твой сын, кровь от твоей крови, рос презренным рабом да пылью у ног шемов? — высушенные временем тёмные пальцы бегут вверх по посоху, замирая на навершии из страшных трофеев. — Ещё ты можешь оставить его в пустыне, на поживу львам и гиенам, на мучительную смерть от ветра, солнца и песка.

— Никогда! — вскидывается Мириам, прижимая к себе сына.

— Но на твоём месте я была бы милосердной.

Костлявые пальцы протягивают Мириам изогнутый ониксовый кинжал со змеиной рукоятью, и она отшатывается, будто от всамделишней змеи.

— Я бы взяла этот клинок и пошла бы с сыном к статуям Творцов, — Хранительница говорит тихо и печально, будто поёт колыбельную, будто молится об уже ушедших на Тропы. — Мы вознесли бы им хвалы. Возблагодарили бы за дарованное нам испытание из тех, что даются лишь сильным духом. Я просила бы у Фалон’Дина милосердия к невинной душе, у Митал — твёрдости руки, призванной защитить мой клан, у господина моего Диртамена — мудрости, дабы выдержать дарованное мне испытание с честью, а после…

Маретари не хочет слышать это.

Не хочет видеть, как Мириам коротко кивает и принимает кинжал.

Как поднимается с песка, отряхивая платье — медленно, с усилием, как сквозь колдовской паралич.

Не хочет видеть её взгляд — яркий, чистый и осмысленный.

У околдованных такого не бывает.

Не хочет видеть, как она, поманив сына, с неестественно прямой спиною идёт к кругу Творцов, а дитя бежит за нею доверчивым фенеком.

Потом, воротившись, Мириам лежит ничком в песке, будто мёртвая тоже, не отвечая ни Зогару, ни Миреле, ни самой Хранительнице.

Она позволяет мужу увести себя в аравель лишь с наступлением темноты, когда солнце Эльгарнана сменяется луною любимой дочери его Андруил, а горячие песочные зёрна обращаются обжигающим льдом.

Маретари долго смотрит на неё из-за полога их с Миреле аравеля, оставшегося от родителей.

Она не знает, кого ненавидит больше — Мириам, Зогара, Хранительницу или себя саму.

— Ужинать будешь, Тари?

Миреле глядит пустынным призраком, её длинные тёмные волосы падают на грудь подобно водорослям, а с шеи свисает ожерелье из зубов костяной акулы, что когда-то плавала здесь, в водах мёртвого песчаного моря.

В совиных переплетениях валласлина — тепло пополам с нежностью.

Где-то далеко хохочут гиены, собравшиеся на пир.

— Знаешь, Тари, — тихо говорит Миреле, притягивая её в объятия. Как мама вечность назад, — если я когда-нибудь стану Хранительницей, то я буду заботиться не только о телах, но и о душах, вверенных мне.

Наверное, Миреле избрала Фалон’Дина своим покровителем по велению сердца, а не потому, что Хранительница запретила недостойной ученице носить метки старших богов.

— И о том, чтобы они уходили на Тропы моего повелителя в срок, а не… так, как сегодня.

Миреле не выдерживает и наконец плачет, уткнувшись в её затылок.

Наверное, она тоже чувствует себя виноватой без вины.

За то, что жива.

За то, что тоже носит в своей крови дар.

За то, что не вмешалась, не остановила, струсила, как и все.

За то, что молчит о сестре, что тоже сейчас лежала бы мёртвой там, посреди священного круга, в ногах у равнодушных каменных богов.

Наверное, всего этого слишком много для девчонки, которая только притворяется большой, а на деле старше Маретари всего-то на шесть зим.

Маретари не знает, что сказать и чем утешить, как облегчить злую сестрину боль, а потому просто обнимает в ответ, сцепив пальцы на ночной рубашке.

Видит на остром лице слабую улыбку и улыбается тоже.

— Я не отдам им тебя, Тари, — быстро шепчет Миреле, протягивая ей лепёшку. — Ни за что не отдам, слышишь! Три зимы — это ж совсем немного, так ведь? У нас мало времени, но… я поделюсь с тобою всем, что мне ведомо, ничего не потаю. Тебя примут в другой клан, и ты, быть может, однажды станешь Хранительницей.

— Две сестры-Хранительницы? Будет здорово, как думаешь?

Они долго сидят, обнявшись и прихлёбывая галлье молоко из тёмных глиняных чаш.

Наверное, им обеим не хочется думать сейчас о том, что через три зимы они расстанутся и хорошо, если будут видеться хотя бы раз в десятилетие на арлатвене.

Что Маретари, обучаясь тайно,

должна стать лучшей, лучше и сильнее всех мальчишек и девчонок, которых приведут обменивать на арлатвен.

Потому что ей некуда будет возвращаться.

— Только не становись похожей на Мэйрав, хорошо? — полушутя говорит потом Миреле, устраиваясь на своей лежанке.

— Не стану. Не стану такой никогда-никогда, — серьёзно обещает Маретари и задувает свечу.