Перерождение. Часть 13 (1/2)
Живот крутит, к горлу подступает горечь; она стискивает ткань платья, пытаясь снова спрятаться в свою раковину и похоронить эмоции еще глубже прежнего, пока не случилось ничего непоправимого. Всё происходящее с ней ощущается острее, болезненнее, будит в душе острую ненависть, с которой нельзя смириться.
— Ilon jāhor emagon nykeā riñnykeā. Ziry issa naejot jurnegon aōha vēdros!
У нас будет ребёнок. Мне больно смотреть на твою злость.
— А строить всем глазки тебе не больно?! — рявкнул Эймонд обходя стол.
— По твоему, мне нужно было смотреть на них так, как смотрел на них ты? — с уколом проговорила Анариель, садясь в мягкое кресло.
— Ты знаешь, что они сделали со мной, — шипит он, вытягивая шею, точно змея. Его лицо наливается кровью, но трудно сказать, что стало тому причиной — злость на жену или необходимость вообще отвечать на подобный вопрос.
— Эймонд, я во всём поддерживаю тебя, и знаю насколько сильна рана в твоём сердце, и будь моя воля, я бы убила этого мерзавца. Многие из живущих достойны смерти и многие из умерших были достойны жить. Но разве мы можем возвращать жизнь, Эймонд? Поэтому не нужно спешить осуждать на смерть. Ты храбрый человек, Эймонд, когда тебе было всего-то десять, ты оседлал могучую Вхагар, а потом приобрёл семью, которая любит тебя. Разве тебе этого недостаточно?
Эймонд поворачивает голову и встречается с ней взглядом, в его глазах Анариель видится что-то настолько неземное, что у неё перехватывает дыхание и замирает сердце.
— Прости меня, — прохрипел Эймонд, утыкаясь головой в её плечо. Он стоял на коленях, слегка сжимая её талию. В её объятьях Эймонд был словно ладьей, медленно проплывающей вдоль побережья, и не было на пути ничего кроме прозрачной воды. — Я не знаю, что на меня нашло.
— Я буду всегда на твоей стороне, — ласково улыбнувшись произнесла эльфийка, заключая его лицо в ладонях. — Кроме тех случаев, когда ты кидаешься любимым пойлом Эйгона.
Эймонд рассмеялся, лбом утыкаясь в грудь жены.
— Обожаю тебя, — прошептал он усмехнувшись.
***
После коронации Эйгона Таргариена Второго своего имени, весь Красный замок опустился в пучину раздумий и заговоров. Эта была настоящая смута, которую Анариель ощущала остро, как никто другой. Гобелены с драконами, висевшие с того самого дня, как Эйгона провозгласили королем, словно отражали боль принцессы Рейниры, она это чувствовала. Как чувствовала приближающуюся смерть. Чёрную и пустую.
Анариель тихонько стояла в тени, наблюдая, как беда мягко стучится в эту дверь. Забившись в уголок под навесом, она молилась, чтобы на стук никто не отозвался. Как ни противна была ей мысль о том, что становится участницей узурпирования, она хотела чтобы несчастье миновало невинных людей. Тем не менее, сейчас от неё не зависело ничего.
Очевидно, совет не сообщил родственникам о недавнем происшествии, в противном случае они бы уже расплачивалась бы за подобное проявление неуважения. Отто благоволит тем, кто приносит ему информацию, а учитывая, что принц Эйгон старший сын короля и наследник трона, ему полагалось намного больше, и теперь, когда на троне его внук, Отто чувствовал себя превосходно. Монархия Таргариенов зиждется скорее на силе, нежели на крови, и каждый правитель перед смертью должен был назвать своего сына преемником, и теперь знатные семьи получили возможность сцепиться в борьбе за трон.
Анариель знала, чем грозит каждому в этом замке измена, в том числе и самой принцессе. Она страшно скучала по Отцу, по его знаниям и мудрости.
— Тело мужей храбрых и великих людей смертно, а деятельность души и слава их доблести вечны.
— Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю.
— Пока есть жизнь, есть и надежда.
И вот опять в ушах звон его голоса. И под эту мелодию она уснула.
Сон ей приснился — длинный, тяжкий и страшный, как ноябрьская ночь.
Ей снились глаза. Опасные, фиолетовые, прозрачные и пристальные — смотрели, не мигая, словно ощупывали железными пальцами душу — и душа в страхе билась о своды разума, грозя сломать балки и вырваться в ледяной простор смертного безумия.
Она попробовала освободиться — но не сумела. Она прислушалась к своему телу — тело, будто скрученное веревками, отозвалось болью. Это было не ее тело. Она была не собой. Где-то рядом ощущалось присутствие других, но очень глухо, потому что Глаза держали неотрывно, и кроме них, в ее мире ничего не могло существовать.
Не-она срывалась в ужас. Холодная могила разлилась под ногами, обрушилась темнота, понеслись мимо-вверх ледяные волны, соскользнули судорожно вцепившиеся в седло пальцы. Когда-то не-с-ней это приключилось на самом деле. Когда-то не-она застряла меж небом и водой.
И Не-она всем своим существом обратилась к Ней, обращение было ясным, словно громко позвали по имени:
— Анариель!
Она знала, что Глаза не лгут: они действительно способны были раздавить, сокрушить, уничтожить…
Но гибель была единственным выходом для…
Для Эймонда.
Как будто сорвали дымную завесу — она увидела, что Не-она — это Эймонд.
Он звал ее. И что она могла ответить?
«Держись»?
Держись, сказала она.
Ей было больно это говорить. Она плакала.
Это была своя боль, а потом пришла его — издалека, но очень явственно, и она закричала, хотя он сдержался. А потом коричневые глаза.
И Не-она сказала его голосом:
— Я так ждал этого, ублюдок!
Анариель крикнула — и проснулась.
В спальне было холодно, но она вспотела, как в бане. Сердце билось болезненно и часто. Руки дрожали, отголоски боли пробегали по ним от плеч до пальцев.
Анариель не сомневалась ни мгновения: сон, приснившийся ей — правда. Один из тех вещих снов, которые проникают в прошлое или будущее. Встав, набросив на плечи теплый плащ, она выбежала из спальни и быстрыми шагами понеслась по залам замка. Она искала его — шла без оглядки, кружа по лабиринтам и анфиладам наугад, безжизненным взглядом скользя по гобеленам и фрескам, бездумно касаясь колонн, мозаик.
— Что с тобой? — спросил чей-то голос издалека.
Анариель развернулась, в конце коридоре бледнела другая женская фигура, в зелёном платье, она поспешно подошла к эльфийке вглядываясь в её испуганные глаза.
— Что случилось? — обеспокоено спросила Алисента, сжимая похолодевшие руки принцессы. — Тебе нельзя так нервничать, идём в твои покои.
— Я должна найти Эймонда, где он? — она оглянулась, словно думала, что он стоит сзади.
— Твой супруг скоро придёт к тебе, — ласково прошелестела вдовствующая королева, пробегая нежной ладонью по волосам эльфийки. — Идём, подождём его в покоях.
Когда крупные двери закрылись и внутри комнаты образовалась тишина, Анариель удручённо села на кресло, понимая, что от быстрых прогулок по замку, её тело умоляло хозяйку успокоиться и дать отдохнуть.
— Я видела нечто ужасное, госпожа.
— Что именно?
Ответа не последовало, поскольку в двери вломился разгорячённый Эймонд.
— Анариель?! — он подбежал к жене, а после кивнул матери, чтобы та оставила их наедине.
Внезапно на щеках эльфийки выступили слёзы.
— Я видела твою смерть, — она беспомощно взглянула на мужа. — Эймонд, мне так…так…
— Тише, — прошептал Эймонд, жалостливо нахмурив брови.
— Я не могу потерять тебя, — Анариель окончательно разревелась на его плече. — Давай улетим, прошу тебя!
— Анариель, я никогда не оставлю тебя, никогда. — Он роняет слова сдержанно и отрывисто, но за ними безошибочно угадываются скрытые чувства, которые пытаются прорваться наружу. На миг в глазах принца мелькает нечто, что он хочет скрыть.
— Эймонд…? — испуганно прошептала эльфийка, разжимая его ладонь.
— Я должен отправиться в Штормовой предел, — он наблюдал, как глаза жены наполняются отчаянием, но несмотря на это продолжил. — Как посланник и только. Нам нужны союзники.
Его слова окатывают её волной гнева, который быстро сменяется смертельным ужасом. Разве бывают такие совпадения? Только что она проснулась от кошмарного сна, и тут же как по заказу её муж отправляется в самый эпицентр бури.
— Прошу тебя, успокойся, — отрезвляюще проговорил Эймонд, заключая лицо жены жены в ладони. — Войны нет, всё пока спокойно.
— Ты меня не слышишь?! — взревела Анариель, толкая мужа. — Я видела твои мучения! Я не вынесу этого! Не вынесу!
В её жилах вскипает обжигающее отчаяние, она заполняет всё её существо, точно вода из стремительно тающей глыбы льда. Она так долго его подавляла, что теперь, дав ему волю, ощущает безудержную грусть.
В голову начали лезть странные мысли: в этом замке она словно отрезана от мира, и опереться тут не на кого. Все сведения о внешнем мире она получает, подслушав болтовню придворных, через десятые руки, поэтому никак не может определить, какая часть услышанного является правдой. Конечно, в замке есть родные ей люди, но все они изменники. И хоть она и ненавидит себя за подобные мысли, она не уверена, что может им доверять.
Она забилась в истерике, мейстеры пришли как раз вовремя, и заставив её выпить макового молока, по велению мужа, её дыхание нормализовалось, а глаза предательски закрылись.
Осенний лес окружал ее. Матово-серое небо лежало на ветвях елей и тополей. Листва под ногами поблекла и пожухла — дни бабьего лета миновали, и золотисто-бурый ковер хранил влагу осенних дождей. Плотная, мягкая слежавшаяся подстилка поглощала шум ее шагов, пружинила, приглашая пробежаться. Анариель брела, не откликаясь на этот призыв, касаясь ладонью засыпающих деревьев, тревожа своей тоской их дремоту.