Сцена седьмая (2/2)

Люциус мельком оглянулся и понял, что из-за стола не видно торчащего живота. Ухмыльнулся: что ж, нельзя разом вываливать все новости.

— Иззи немного… впрочем, сам увидишь.

Швед, конечно, вытаращился, разинув рот.

— И ты женщина?! — переведя взгляд на Люциуса, он подозрительно уточнил: — Люциус, и ты? А Олу?

Джим хмыкнула, сказала вполголоса, обернувшись к Иззи:

— А сейчас еще придет Френчи и скажет, что ты ведьма. А Пит — что русалка. Ты бы знала, как это бесило.

— Могу представить, — сквозь зубы бросила Иззи.

— Нет, Швед, я не женщина, — ответил Олу.

— И я тоже, не волнуйся так сильно.

— Но откуда мне знать? — спросил Швед, ничуть не убежденный.

Люциус прыснул:

— Ну, Швед, я мог бы показать тебе, но давай не прямо сейчас, ладно? За Олу ничего утверждать не берусь — боюсь, Джим меня проткнет.

— Олу мужчина, — рыкнула Джим, — мне ты веришь?

Швед кивнул испуганно. На Баттонса он не смотрел — после его лунных ванн сомнений остаться не могло. Френчи и Пит повели себя в точности, как сказала Джим — разве что не решились спрашивать это напрямую у Иззи; ее репутация играла на руку, и у ребят хватало ума не приставать к великому и ужасному старшему помощнику. Капитаны не показывались сегодня, и Люциус счел это добрым знаком: Иззи могла нормально поесть прежде, чем встретиться с реакцией Эдварда.

Люциус никогда не спрашивал, и Иззи никогда не рассказывала о том, что связывало ее с Черной Бородой. По обрывкам фраз и вопросам Люциус рисовал себе примерную картину, и она отчаянно ему не нравилась. Провести пару десятков лет с человеком, жертвуя ради него всем, и все это время хранить себя в тайне от него — это было выше его понимания, больше, чем его сердце могло ощутить. Возможно, надо было отважиться задать вопрос сегодня ночью, перед всем этим обнажением, что затеяла Иззи — так Люциус, возможно, был бы чуть более готов.

Но он слишком боялся спрашивать, и не столько из-за реакции Иззи, сколько из-за того, что не хотел слышать прямого подтверждения своих догадок. Он бы не знал, куда потом деть все эти факты.

Иззи доела, поднялась из-за стола и гаркнула, перекрывая и тихий разговор Джим с Олу, и хихиканье Френчи и Пита с Роучем:

— Все на палубу, живо!

Люциус поднялся, не особо уже обращая внимание на команду, и пошел вслед за Иззи, не отрывая взгляда от ее напряженно сведенных лопаток. В коридоре он нагнал ее.

— Команда поддержит тебя.

— Ага, — с сарказмом выдавила Иззи, — подержит в воздухе и швырнет за борт.

Люциус почувствовал смутный укол вины.

— Сейчас все не так. Они уже привыкли к тебе, и… ну, ты стала не такой жестокой к ним.

— Посмотрим.

Пока они шли до палубы, Люциус надеялся, что капитаны еще сидят в каюте; почему-то ему казалось, что поле боя всегда остается за первым прибывшим, даже если бой этот существовал только в его бурном воображении. Стид с Эдвардом стояли у штурвала и переговаривались о чем-то с Айваном, дежурившим сегодня. Люциус сжал руку Иззи и тут же отпустил, поднимаясь вслед за ней на мостик. Стид обернулся первым, улыбнулся мягко:

— Доброе утро, Иззи, Люциус.

— Доброе утро, капитан, — сказала Иззи, и впервые это обращение не прозвучало насмешливо.

Эдвард наконец сложил подзорную трубу. На нем сегодня была Стидова белая рубаха и привычные кожаные штаны. Волосы были заплетены в косу и перекинуты через плечо. Если бы у Люциуса спросили, зачем он подмечал все эти детали, пока Эдвард осматривал болезненно выпрямившуюся Иззи с головы до ног и обратно, Люциус не смог бы ответить.

— Странный наряд, Из, — сказал наконец Эдвард. — Что случилось со старыми добрыми брюками?

— Ничего.

— Ясно. Айван, курс как говорили, передашь Баттонсу, когда он придет.

Эдвард начал спускаться по лестнице. Стид растерянно смотрел ему вслед. Иззи выглядела так, как будто ее голую привязали к столбу на всеобщее обозрение; желваки на ее скулах ходили ходуном. Она вцепилась в перила до побелевших костяшек, перегнулась через них и крикнула в облепленную белым спину:

— Это все, Эдвард?!

От этого хриплого, отчаянного крика Люциуса пробрало дрожью. Эдвард развернулся, задрал голову, смотря на нее снизу вверх.

— А что сказать? — он ухмыльнулся. — Через несколько часов рейд, постарайся найти свои штаны обратно.

— Нет, — выдохнул Люциус, чувствуя, как внутри него поднимается волна негодования. Тело звенело, как туго натянутая струна лютни.

— Иззи не пойдет, — тоже перегнувшись через перила, спокойно сказал Стид.

— Я пойду.

— Да, почему это не пойдет? — Взгляд Эдварда показался Люциусу наполненным то ли насмешкой, то ли презрением, он до жути напоминал тот, после которого Люциус полетел за борт. — То, что она так располнела — лишь повод стряхнуть лишний жир, не правда ли?

Иззи отшатнулась от перил, бледная до синевы. Струна в теле Люциуса лопнула, и он издал рык. Эдвард с его манерными руками, с его жесткими шутками, с его непогрешимой, сука, святостью — в один миг Люциус оказался перед ним, перед этой улыбочкой, перед этими сощуренными глазами. Люциус уже не слышал, как Стид кричит: «Она ждет ребенка, Эдвард! Я не позволю!» — не слышал, как Иззи в это же время кричит: «Отойди от него, Люциус!» — не слышал ничего, кроме шума крови в ушах, не видел ничего, кроме кровавой пелены перед глазами. Не чувствовал ничего, кроме мгновенной боли в костяшках и жесткости кости.

Голова Эдварда мотнулась; из разбитой губы тянулась ниточка крови, смешанная со слюной, мерзко и медленно.

— Сука! Ты, блядь, святой, Иисус сука Христос, блядь! — заорал Люциус, встряхивая рукой, и занес ее для следующего удара.

— Люциус, остановись! — зарычала Иззи.

Со спины его перехватил Стид, заламывая руку. Люциус дернулся в неожиданно сильной хватке, сплюнул на палубу, захрипел:

— Какого хера вы все его, блядь, защищаете? Что, Эдвард, ты настолько крут, что все вокруг тебя должны на цирлах плясать, да?! Не обидь его, не тронь его — что-то ты, сука, не думал, когда меня за борт выкидывал, да?! Тебе, сука, все равно было, когда ты палец Иззи отрезал! Тебе, блядь, похуй было на всё, кроме себя!.. Всегда, блядь, кто у нас тут звезда сияющая, кто у нас тут мученик, а?! Э-э-эдв… — Люциус не мог остановиться; внутри него как будто обрушилось что-то, и весь тот гнев, что копился месяцами, наконец нашел выход — в ударе и крике.

— Так, в мою каюту, — перебив его, приказал Стид и дернул руку Люциуса вверх до боли. — Эдвард. Иззи. Люциус, сам дойдешь, или тебя связать?

— Дойду. — Его верхняя губа дрожала, пока он шел за своим капитаном.

Когда она была маленькой и читала сказки, в них всегда был принц и злодей. Все было так ясно и просто: она должна была влюбиться в принца, и он должен был спасти ее от злодея и увезти на коне в свой замок. Когда она выросла, она влюбилась в мальчика, он увез ее на не-свой корабль и не влюбился в нее в ответ. А злодея не было.