Глава 3, Обещание (1/2)
Волосы шевелятся.
Воздух танцует вокруг, теребя короткие пряди, а кожу ласково припекает солнце. Микки ворочается, в какой-то момент поворачивается набок, и в нос тут же лезет трава. Пахнет… так ярко. Но лицо из такого положения попадает в тень. Микки открывает глаза и…
Он рядом. Папа…
Мадара сидел рядом, ожидая ее пробуждения, но, иронично, когда она наконец пробудилась, не сразу этого заметил. Он смотрел куда-то вдаль, в небо. Борясь со слабостью, Микки тихонько протянула руку. Не замечает?.. Тогда… Пальцы едва касаются ткани его рукава, как собственную руку Микки тут же сдавливает железная хватка. Она даже не успевает заметить движения, когда сама оказывается в положении, когда ее движения ограничены.
— Буду краток, — отец склоняется над ней, и его глаза горят алым. Шаринган. Микки моргает. — Зачем ты меня искала?
— Я соскучилась, — это же очевидно. У Микки не было никаких явных проблем, поэтому единственное, что ей нужно было от папы, это он сам. — А ты обещал. Это ведь было обещание…
Отец долго смотрит ей в глаза, пока Микки отстраненно рассматривает узор на его додзюцу. Такого шарингана не было больше не у кого, поэтому, наверное, никто больше не видит мир так, как отец. Может, он видит что-то особенное и именно поэтому пытается что-то изменить? Микки не понять. Микки не любит изменения, потому что те редко меняют все в лучшую сторону. Когда папа ушел, никто не стал счастливее, даже наоборот.
Отец смотрит долго, долго, и долго молчит. Микки и не нужно, чтобы он говорил: разговоры никогда не были для них обыденностью, и она лежит так же молча и смотрит в ответ.
Отец всегда был самым умным из всех людей, которых она встречала. Микки не заостряла на этом внимания, но, когда нужно, признавала легко. Папа куда умнее ее, брата или даже своего друга, Хокаге. И все-таки… он говорит какую-то глупость.
— Мы знакомы, я верно все понимаю? — вздохнул Мадара спустя какое-то время и посмотрел на нее странно: не то мягче, не то жестче. Непонятно было, рад он ее видеть или нет. Не важно, ведь она рада.
— Конечно, — Микки снова засыпает. Ей не хочется засыпать, но тело такое тяжелое и совсем нет сил удерживать сознание. Напоследок девочка все же касается отцовского рукава и заканчивает, прежде чем уснуть: — Папа.
***</p>
Когда Микки просыпается снова, она чувствует себя лучше физически, но морально ее тут же сковывает напряжение. Каменные стены. Опять.
Однако работорговцев не видать, она лежит в чистой постели, чувствует, что и сама чистая, а на краю кровати сидит отец. Дышать почему-то трудно (почему? Тут ведь нет факелов, только лампы, и их только двое), но Микки…
— Папа… — Микки улыбается и сама поражается тому, как странно это ощущается. Щеки так растягивает… Но широко улыбаться по прежнему нет сил, поэтому дискомфорт не сильный.
— Очнулась, — констатировал Мадара факт и окинул ее взглядом… пустым. Если бы не тлело еще на дне зрачков какое-то чувство, он был бы прямо как она. Но Микки достаточно и того, что теперь она чувствует, что они похожи. Она всегда была непохожа ни на кого из семьи, а ведь это, оказывается, приятно. Не дождавшись от нее какой-либо яркой реакции, отец снова заводит речь сам: — Я планировал договориться с тобой, но ты отключилась тогда, поэтому я принес тебя сюда.
«Сюда» это куда? В свое жилище? Микки окинула помещение взглядом. Каменное, неуютное. Темно, холодно, душно. На том холме, где она очнулась первый раз, было лучше. Но папе всегда нравились замкнутые помещения: в своем кабинете он торчал сутки напролет.
Микки думает, а пока думает — молчит. Отец смотрит выжидающе. Разве его слова подразумевали ее ответ? Возможно, она должна спросить, о чем он хочет договориться или где они… Микки, по правде, плевать, но если не разговаривать, люди уходят. Девочка уже собирается открыть рот, задать один из этих бессмысленных вопросов, как становится поздно.
— Все еще плохо себя чувствуешь? — отец не дожидается и задает вопрос, на который есть смысл отвечать. Микки радуется по мере своих сил. С папой… Как ни странно, с папой всегда было проще, чем с остальными. Он никогда не называл ее странной, никогда не говорил ничего плохого. Хорошего не говорил тоже, но иногда ноль — лучше минуса. Во всяком случае… Микки заторможенно кивает. Ей плохо. Тяжело и плохо. Плохо уже настолько, что непонятно, в чем именно и где у нее болит. Снова неловкая тишина… — Если что-то понадобится, просто скажи. А когда полегчает — мы серьезно поговорим.
Микки на самом деле требуется многое: еда, вода, даже воздух. Но больше всего — сам отец. Но она не успевает об этом сказать. Сознание теряется снова.
***</p>
Микки молчит. «Оно» молчит тоже. Отец ненавязчиво тянет ее за руку обратно в «ее» комнату, но девочка не реагирует и продолжает оставаться там, где стоит.
Она просыпалась еще дважды, но лишь сейчас, во второй, рискнула осмотреться. Вышла из комнаты, не спрашивая разрешения. Жилище у отца было просторное, каменное и холодное. Пещера — подтвердила свои догадки Микки. Пещера… Что ж, они всегда мало общались с отцом, да и дом, кажется, был фамильный, старый. Неудивительно, что только сейчас она узнала о жилищных предпочтениях Мадары.
Но странно не это. Микки-то думала, что отец ушел в одиночество, что ему и не нужен никто на его дороге к счастью. Думая так, отпускать его было проще. Однако… Неужели это тот, кого он предпочел им?
— Пап, — сжав в ответ отцовствую руку, Микки переводит взгляд на Мадару, стреляет глазами в сторону… «того» и возвращается ими обратно на отца. — А это кто? Твой друг?
«Оно» молчало и, попялившись на нее еще пару секунд, вернулось к трапезе. Оно ело чей-то труп. Мертвец по всей видимости был шиноби (у него была сумка с кунаями… не продавал же он их), умер от ножевого ранения в горло, и на этом познания Микки заканчивались. У нее и не было сил размышлять дальше. Друг… Да, наверное, это сообщник отца. Они вместе будут пытаться сделать мир лучше…
Микки окинула съеденный где-то на четверть труп придирчивым взглядом. Да, лучше.
— Это… мой помощник, — с запозданием ответил Мадара и, чуть подумав, добавил увереннее: — Он воплощение моей воли. Можешь так его и звать, Ирёку.
Ирёку… воля… Понятно. Отпустив руку отца, Микки сделала шаг в сторону черного существа. Потом еще один. А буквально еще через миг ускорилась и, подойдя, присела около трупа. Ирёку, возмущенно попытавшийся вытеснить ее от места, удостоился недовольного взгляда. Но на этом Микки и ограничилась.
От трупа пахло… не очень хорошо. Он был свежий, но шиноби редко бывают чистоплотными. Во всяком случае кожа у него была грязная. Но внутренности… Микки уточняюще взглянула на Мадару, но отец остался непроницаем для нее. Впрочем, его разрешение Микки было не так уж нужно: о своих детях надо заботиться, и не будет же ему жалко какой-то…
Макнув палец в алое месиво, Микки засунула тот в рот. Лицо отца впервые на ее памяти исказилось в ужасе.
…капли.
Дыхание участилось. Микки наконец вспомнила, как сильно голодна, и, не контролируя себя, бросилась прямо лицом и открытой ране неизвестного шиноби, как…
— Ты что творишь?! — отец смотрел бешено и до онемения сжимал ее запястье, оттягивая Микки от еды. — Ты сейчас пыталась его съесть? Совсем уже…
Мадара прервался. Микки шмыгнула носом. Глаза были такими непривычно мокрыми. По щекам что-то текло.
— Мне нельзя? Но я хочу есть… хочу есть… есть… — зашептала в полубезумии девочка, не замечая, как повторяется. В глазах снова начинало темнеть, но только свет мерк, как сознание прояснялось, словно тело понимало, что другой возможности поесть хоть что-то больше может и не быть. Или будет поздно…
Давление на запястье пропало, но онемение осталось. Отец схватил ее за плечи, попытался заглянуть в глаза, но последнее у него вышло далеко не сразу. Микки уставилась в ответ тупо и непонимающе. Она устала и ей плевать, что происходит. Она же только…