Глава 2, Поиск (1/2)
Микки одиннадцать, когда семья окончательно махнула на нее рукой. Она — ужасный шиноби, она — никакая химе, да и друг и сестра посредственная. Про таких говорят «ни рыба ни мясо». Микки никто не гордится, но она и не понимает, почему должна быть предметом чьей-то гордости.
— Ты просто ненормальная! — рычит старший брат, когда ее зачем-то приводят к нему. Может, никто уже не гарантирует, что он станет главой клана, но главой семьи он стал, когда отец инсценировал свою гибель. Разбираться со странностями младшей сестры ему не нравится, вот только… — Что ты сделала с сыном посла?!
Микки склоняет голову. Миссию по его защите ей навязал этот же сын посла, но сама она ее брать не хотела.
— Я ничего не сделала. Я не виновата, — заявляет она просто и, видя, что брат закипает сильнее, добавляет подробностей: — Он тоже назвал меня ненормальной.
— И ты ударила его за это? — шипит брат… Микки выгибает бровь. Он сам-то в это верит?
— Нет. Я промолчала, а потом он начал кричать и топать ногами, наступил на свой плащ, упал и ударился головой о корень дерева, — Микки часто называют ненормальной или просто странной, но всегда было на это плевать, так что если ее обидчики вдруг покалечатся, то только потому, что сами идиоты. Она тут ни при чем.
— Ты… — брат ее, кажется, ненавидел. Она почему-то его пугала и теперь, каждый раз, когда он ее видел, у него портилось настроение. — Уйди с глаз долой. Просто уйди.
Микки кивает и действительно уходит, но на пороге, краем уха слышит:
— За что мне такая сестра…
Но ей, как всегда, плевать. Плевать же?..
***</p>
Микки качает ногой. Она сидит на ветке дерева, качает ногой в пугающе ровном ритме и думает. Ей вообще свойственно больше думать, чем говорить.
Ни рыба…
Кач…
Ни мясо…
Кач…
Ни химе, — кач — ни шиноби, ни какой-либо ученый. Микки ни в чем не состоялась, и главная и единственная причина этого — она не хотела. Ей ничего не интересно. Сон, еда, сон, еда, иногда работа, после которой на нее вечно жалуются (не потому что она плохо работает, а потому что она пугает), и снова сон. Микки не жила, а существовала, и, в целом, к этому привыкла. Но гордиться ею было нельзя, и это было неудобно.
Отчего-то все в ее семье были помешаны на гордости. Брат возмущался тем, что она не дает поводов для гордости, мать, прикованная к постели, вздыхала о том же, сестра стыдилась показывать ее подругам. Ей повторяли одно: «позор», «я стыжусь» и прочее. Микки, не понимая, склоняла голову и тем самым жестом вызывала агрессию. Почему всех это так злило, она также не понимала, как не понимала и того, почему всем так нужен повод. Хотят гордиться — пусть гордятся. К чему сложности?
Микки не хотела ничего, поэтому ничего и не делала. Все логично. И все-таки единственным в семье, кто не сказал ей, что не гордится ей, был отец. Но это вообще потому, что в детстве он мало что ей говорил, а затем ушел и так и не вернулся. Даже смерть свою инсценировал.
Отца нет уже пять лет… Нога дергается не в ритм и замирает.
Микки начинает скучать. Здесь она никому не нужна… В голову стреляет хорошая мысль.
Он ведь обещал, — думает девочка и спрыгивает с дерева.
— Если ты снова соскучишься, ты всегда можешь ко мне прийти.
— Всегда?
— Всегда.
***</p>
Микки ужасный ниндзя и поиски информации ей никогда не доверяют. Но даже она знает, что если хочешь что-то узнать, надо спросить. Шиноби обычно задают свои вопросы пьяницам в кабаке. Микки не знает, насколько это действенно, просто повторяет. Итак… Сатараку, сто километров от Конохи.
— Здравствуйте, — окликает она человека за стойкой. Тот чуть дергается, но так и не отвлекается от вытирания своих стаканов на нее. Микки не обижается. — Здравствуйте!
— Добрый вечер, — здороваются с ней как ни в чем не бывало. — Чего желаете?
— Вы знаете что-нибудь об Учиха Мадаре? — спросила в лоб Микки. Гомон и шум, стоявшие в кабаке и мешавшие слышать собственный голос, стихли мгновенно. Спустя пару секунд даже Микки заметила, что все взгляды скрестились на ней. Сам хозяин смотрел на нее со странным прищуром и молча ретировался, когда отвечать ей взялся кто-то другой.
— Учиха Мадара? — обладателем информации оказался мужчина лет сорока. Мускулистый, со шрамами, загорелый… Чуть поднапрягшись, Микки все же убедила себя, что это шиноби. Для поисков важны детали, но как же ей плевать на все эти тонкости… — Удивительно, что о нем нас спрашиваешь ты, Учиха. И что ты хочешь о нем узнать?
О, а это довольно просто…
— Где он, — довольно кивнула Микки и уставилась на мужчину в ожидании. Ну?
Мужчина молчал. Секунду. Две.
— Аха-ха-ха-ха! — на третьей он заржал, причем громко и бесконтрольно. В судорогах смел со стола два стакана с пивом и одну тарелку, но никто и слова ему не сказал. — И откуда ты такая взялась?! Деревня! Твой Мадара давным давно кормит червей! Все, пиздуй домой, пока проблем не нажила!
Микки тоже молчала секунды две, а потом сказала лишь одно слово:
— Нет.
Не кормит.
И ушла, поняв, что здесь ей искать нечего.
***</p>
Это оказалось довольно трудно. Искать. Микки шла по полупустым ночным улицам, шаталась по переулкам и злилась. В других маргинальных кафе ей отвечали то же, что в и первом. В детстве было проще, отец всегда был на одном месте — в кабинете, а если отсутствовал, то значит все равно времени уделить не может. Сейчас все изменилось: Микки без понятия была, когда и как долго свободен Мадара, но была уверена, что время для нее у него найдется. Наверное. В любом случае, он обещал, а там уж пусть вертится, как хочет.
Надо найти ночлег… Микки замерла и осознала себя в каком-то совсем уж глухом переулке. Совсем не следила, куда шла, пока думала.
— Эх… — не нужен ей никакой ночлег. Кто сказал, что спать обязательно надо под навесом? Девочка сползла по стене спиной, даже не дергаясь от того, как кофта зацепилась за что-то липкое на той, и тяжко вздохнула. Она спросила, даже барак специально нашла (и кучу других, похожих, но не бараков), но информации о том, где отец, так и не появилось. А ведь потом еще добираться до него придется…
Или не придется. Детям опасно гулять по стране одним, так что лучше послать ворона с письмом и пусть отец сам к ней придет. Он ведь… не откажется?
Микки постепенно начинает засыпать. Ее большая кофта — большая и длинная, чуть ли не до колен, темная, почти черная и очень теплая — такая уютная… Веки слипаются, и Микки почти полностью засыпает, когда за кофту вдруг кто-то хватает и поднимает вверх. Спросонья Микки даже не понимает, что произошло, а потом…