Глава 24. Блу. Мир Куджо (1/2)
На всякий случай перестав дышать вообще, медленно вытягиваю из-за пояса впившийся в поясницу Глок, другой рукой удерживая рюкзак, чтобы не брякнулся и не выдал меня. Так, аккуратно. Ради бога, не прострели себе полупопие! Палец на крючок только перед стрельбой. Случайного человека, корчась на полу с травмированными ягодичками, я, скорее всего, шокирую, а вот зомби точно порадуется… все равно что клюквенная подливка к мясцу. Что-то такое… а-ля Финляндия. Кушайте и обляпывайтесь, сколько душе угодно.
Мне вдруг становится смешно от этой картины — наверное, просто уже вдохнуть хочется, но горло настолько сведено страхом, что я лишь тихо фыркаю — как ежик, одним носом, направив пистолет в сторону тревожных звуков. «Руку выпрями», — сварливо напоминает внутренний голос. Да, с согнутым локтем и по лбу схлопотать недолго…
Шаги стихают, и в наступившей тишине собственное дыхание кажется сопением целого гризли. «Проваливай, кем бы ты ни был», — прошу мысленно. Страстно прошу. Прям всем своим существом. У меня каждый волосок на руках дыбом, господи! Вряд ли же это Лэйк решил вдруг все-таки составить мне компанию? Уже окликнул бы.
Хруст битого стекла сменяется шорохом. Наверное, кто-то просто ищет поесть, как и я? Кто-то живой. И, возможно, он тоже вооружен и не меньше моего напуган. Еще пальнет от неожиданности. Не лучше ли дать знать, что он тут не один, и я совсем не зомби? А если он сам мертвяк, то я его просто пристрелю.
«Ха. Просто. Да ты оптимистка. Пальнула пару-тройку раз ТОЙ ночью в сторону мертвецов — и уже снайпер? Рассчитываешь с первого выстрела в башку попасть?»
От страшных воспоминаний и тяжести пистолета рука начинает дрожать. В положении на корточках ноги быстро затекают. Если совсем онемеют, я окажусь беспомощной. Нужно или сесть, или встать на колено. Пережатые сосуды нам не друзья. Аккуратно проворачиваю этот маневр, продолжая прислушиваться к тому, что происходит в передней части магазина. А там… кто-то чавкает. Хлап-хлап, хрусь-хрусь. Нет, ну точно не зомбак, кем ему там чавкать? С собой еду носить в поисках кетчупа или горчички для улучшения вкуса они не умеют.
Решившись, прислоняю рюкзак к стеллажу и поднимаюсь. Жизнь дороже риса, даже если его утащат — потеря не так велика.
— Эй, кто здесь? Я вооружена, — предупреждаю негромко. Хрупанье прекращается. Делаю несколько шагов к источнику звука и вижу крупный темный силуэт на четырех конечностях. Собака, ну конечно! Она, должно быть, пакеты и разорвала. Наверное, живет где-то рядом и ходит сюда поесть. Моментальное облегчение расслабляет напряженные мышцы, и я шумно выдыхаю, опустив оружие.
— Привет, малыш, — произношу ласково по-английски. — Проголодался?
Странные, почти белые глаза смотрят с широкой морды, и меня снова окатывает холодным душем — на секунду кажется, будто это бельма зомбака, неужели и животные начали заражаться?! Но почему тогда он ест корм, а не пытается напасть? И тут до меня доходит, что они просто светло-голубые, как у хаски или якутской лайки. Пес крупный, гладкошерстный и пятнистый, что твой леопард. Кажется, та самая катахула*, Луизиана-то совсем рядом. Серьезная псина, не понравиться такой не хотелось бы. Это вам не Панч.
— Р-р-р, — коротко, утробно ответствует зверь, и я понимаю, что пистолетик-то рановато опустила. А ну как бросится? Раньше такого не случалось, так и мир тогда был другим… Истощенной собака не выглядит — просто поджарой, ошейника на ней нет, зато на холке и боку несколько рваных ран в корке запекшейся крови. Овальных таких… видела я их уже. Да, малыш… взбесившиеся хозяева, что пытаются тебя сожрать, к дружелюбию в адрес двуногих не располагают. Понимаю. Вот такое Куджо** наоборот.
— Спокойно, парень, — как можно более ровным тоном произношу я, не двигаясь. — Или девушка. Я тебя не обижу. Ешь.
Делаю пару шагов назад, пес еще ждет настороженно какое-то время, потом возвращается к трапезе. Что ж, и я подожду, пока ты наешься. Даже попить налью. Благо, стопка разноцветных мисок сразу за кормом стоит. Наполняю одну столовой водой из ближайшего холодильника и осторожно ставлю неподалеку от трапезничающей собаки. Есть ли еще, кому о моем песике-барбосике позаботиться? Ох-х-х…
— Могу пивка плеснуть, если вода не по вкусу. Ты как, пивко уважаешь, рэднекский песик? — дрогнувшим голосом интересуюсь у замершего животного. — Только оно теплое. Сам понимаешь…
Тот ведет крупным темным носом, потом все же делает шаг вперед, не сводя с меня своих пронзительно-светлых глаз, и принимается шумно лакать.
— Вот и умница, — удовлетворенно произношу я. Пьет долго, не прерываясь, потом вдруг напрягается, насторожив крупные висячие уши. Глухо рычит — одной носоглоткой, и задом, задом, скрипя осколками под лапами, покидает магазин. А у меня аж сердце сжимается — порежется же… Не уходи, пес… Не оставляй меня одну.
Грустно смотрю вслед случайному знакомому еще секунд двадцать, потом спохватываюсь — его же явно что-то напугало! Что-то посерьезнее сисястой девицы с серьгой в носу и дрожащим в пальцах пистолетом. Крадучись подбираюсь к дверям, осторожно выглядываю наружу. Ну так и есть… со стороны поселка к заправке приближается человеческая фигура. После полумрака разглядеть ее не сразу получается, но вряд ли бы пес так рванул от живого. Его уже не видно, шмыгнул, наверное, в ближайшие кусты и был таков. Да… судя по нетвердой походке, это зомбак. Новый приступ страха ледяным комком стягивает желудок. Что теперь делать? Хватать рюкзак и бежать на остров, бросив все, что не унести? Даже если получится сейчас незаметно вытащить чемодан из машины и набить его припасами, мертвец к тому времени, как закончу, окажется слишком близко. Засесть тихо и подождать — вдруг мимо пройдет? А если свернет к реке? А если учует и подловит меня в магазине, где места для маневров в сто раз меньше? Нет, самый разумный вариант — это выйти ему навстречу и ликвидировать, а после спокойно закончить начатое. И сделать это придется тихо.
С огромным сожалением отправляю Глок обратно за пояс и ныряю в магазин в поисках оставленной там биты. Она же у рюкзака была вроде… Не могла ж сама куда-то уйти? Да куда я ее засунула?! А, вот, на полке аккуратненько лежит.
— Разиня… Держи ВСЕ оружие в поле зрения и на расстоянии вытянутой руки! — даю себе втыка злобным шепотом и, вдохнув, как перед прыжком с пугающей высоты, делаю шаг навстречу мертвецу. Впервые за все это время я окажусь с чудовищем один на один. Тот, в реке, не считается, там я была в заведомо выигрышном положении… Меланхолично бредущий навстречу покойничек вскидывается на звук моих шагов, точно гончая собака, дергает носом, скалит зубы. Мужчина, обильный чревом, как и добрая половина американцев. Горло, грудь, руки изодраны — вырванное мясо свисает клоками пополам с желтым жиром, который уже потемнел, подвяливаясь на солнце. Господи… Странно, что в ранах еще не копошатся опарыши — такой пир! Может, это вирус как-то отгоняет их или тупо убивает токсинами, чтобы те не разрушали нужное ему самому тело? Мухи-то вон, зудят, вьются вокруг. А зомби явно не пятиминутной свежести.
Убедившись что я — жратва, а не коллега по пищевой цепочке, только что неспешно шлепавшая туша срывается навстречу, как локомотив. На дорогу не суюсь, жду на заправке. Страх пыхает в груди обжигающим костром, голося: «Беги-и-и!» — и тут же гаснет в норадреналиновой вспышке. Сжав зубы, сжав биту обеими руками до боли в пальцах, пошире расставляю ноги и жду, жду, жду… Три метра. Два. Один! Чуть присев на расслабленных коленях, чтобы иметь возможность для маневра, увожу биту вниз и вбок и что есть сил врезаю зомбаку по морде. Кр-р-рак! Голова дергается, нижняя челюсть вылетает из суставов, уродливо скособочившись, мертвяк пошатывается, но поскольку боли совершенно не чувствует, продолжает переть вперед, хрипя и пытаясь вцепиться в меня крючковатыми толстыми пальцами. Шаг в сторону, замах… Как на тренировке. Следующий удар обрушиваю сбоку, снова что-то трещит… кожа лопается от удара, раскрываясь темной расщелиной. А надо, чтоб череп! Выматерившись сквозь зубы, снова скольжу в сторону, ныряя зомбаку за спину, и с рыком обрушиваю биту на складчатый затылок. Есть! Тело заваливается вперед, а я бью еще раз, и еще, пока глубокая вмятина в черепе не раздавливает мозг, и попытки подняться не превращаются в предсмертные (предсмертные ли, ведь оно уже мертво?) конвульсии.
Только тут я начинаю приходить в себя: возвращаются какие-то звуки — мое бурное дыхание, грохот пульса в ушах, ощущение судороги в трясущихся от напряжения пальцах. Зрение словно разворачивается — из туннельного, когда четко видно было лишь страшную фигуру с белесыми бельмами, становится нормальным. Колени делаются из легких, пружинистых — ватными. Смрад подгнившего мяса ударяет в нос. Во рту пустыня.
— Да ты чертов берсерк, матушка, — сиплю я, и язык еле ворочается у меня во рту. — Ты это сделала. Ты его убила.
Нет, упокоила. Покойся с миром, как бы там тебя ни звали, аминь, б**ть! Это было страшно, да. И трудно физически. Слава богу, что только один! Бодливой корове бог рогов не подкинул, увы. При моих ста шестидесяти двух сантиметрах росту и не молотобойском развороте плеч уложить такую крупную особь с одного удара нереально. Может, разве что монтировкой? Железо-то потверже и потяжелее… И все равно, дьявол мне свидетель, сделать это было в сто раз легче, чем вогнать нож еще живому Арсену в висок!
— Так… тихо, тихо, девочка, — успокаиваю себя. Без паники, без ее атак. Дело сделано. Вытри биту о его одежду, оглядись и пакуй чемоданы. Надо пошевеливаться.
После такого вытряхнуть из сумки чужие вещи и набить ее припасами — дело пустячное. Насилие быстро раздвигает границы дозволенного, размывая рамки морали. Собственно, у природы их вовсе нет… Пес вон сомнениями не мается — пришел и ест, хотя люди своей беспощадной селекцией знатно повытравили из собак здоровые инстинкты. Прав лишь тот, кто жив, Сулико. Интересно, докачусь ли я до такого, чтобы без зазрений совести украсть у кого-то конкретного, ограбить или убить ради того же пропитания? И если да, то как скоро? Ощущение, что все это в один распрекрасный день закончится и уцелевшие заживут, как прежде, истаивает окончательно.
Чертовы колесики краденого чемодана шуршат по асфальту, мне кажется, так интенсивно и громко, что все окрестные кушери в курсе моих подвигов. Чесать через лесок теперь куда тяжелее и медленнее, чем в ту сторону — рюкзак знатно оттягивает плечи. Рано или поздно придется раздобыть какое-то средство передвижения и научиться его водить… Эх, пес, зря ты ушел. Может, подружились бы? Я б от такого друга не отказалась… А так самой приходится вертеть башкой на все триста шестьдесят, принюхиваться и прислушиваться.
До середины пути добираюсь без происшествий, и почти было выдыхаю с облегчением, уже видя впереди расступающиеся деревья, переходящие в травянистый речной берег, как вдруг из кустов, совершенно тихих и недвижимых, на мой неопытный взгляд, сбоку от меня вываливается очередная, алчущая моей пока еще достаточно жирненькой плоти, фигура. От неожиданности сердце комком подлетает к горлу, я шарахаюсь в противоположную сторону, загораживаясь чемоданом, вскидываю биту…
— Помогите! Помогите, пожалуйста! — торопливо скулит то, что я приняла с перепугу за зомбака, отшатываясь от занесенной окровавленной палки. Испуганные глазищи на пол-лица, невысокий рост, растрепанные волосы — да это же девочка, от силы лет тринадцати на вид! Страшно грязная, босая, и в одной футболке. Лопочет что-то еще, но я плохо понимаю ее спешный и в то же время вязкий говор. Кто-то гонится?! Эта фраза придает моему организму просто сказочной прыти, немедля помножив ее на нулевое желание выяснять, кто именно, и сколько их там вообще. В этом случае священное математическое правило пасует. Сунув девочке свою биту, освободившейся рукой хватаю ее за чумазую ладошку и втапливаю со всех ног к заветной баррикаде. Рюкзак молотит по спине. Чемодан грохочет, как товарняк. В том месте, что пониже спины — будто реактивное сопло приоткрылось. Девчонка задыхается, всхлипывает — босиком бежать-то не айс, но предложить ей мне нечего. Ступни заживут. Дырка от ножа или пули — пятьдесят на пятьдесят. Дырка от зубов зомбака — точно нет.
Мирового рекорда не ставим, однако безопасное место с вооруженными людьми оказывается перед нами уже через пару минут.