Глава 22. Блу. Горлум-горлум (1/2)

Три выловленные мною рыбины оказались парочкой окуней и некой краппи, и все они вполне съедобны. Прихватить бутылку масла из Бирмингема в голову как-то не пришло, на условно «моей» кухне шаром покати — лишь соль и немного специй, в антипригарных свойствах сковороды я не уверена, так что на обед ждет меня новая порция ухи — здоровая трапеза. Хоть что-то здоровое во всем этом сумасшествии… Занять себя в отсутствие интернета, музыкальных инструментов и близких людей катастрофически нечем. В летнем домишке даже ни единой книги нет! Только старые журналы о рыбалке да комиксы. Русско-английский словарь мне бы точно не помешал. Ловила бы рыбу и дальше, но зарядил ливень — редкий день без дождей обходится. Алабама расположена в так называемой «Аллее торнадо», и погода здесь большую часть года жаркая и дождливая. К жаре мне не привыкать, дожди люблю, но только не сегодня.

Послонявшись бесцельно по дому, сажусь разбирать и чистить пистолет, и под монотонное движение пальцев мысли, что я пытаюсь выдавить из своей головы, крутятся как заевшая пластинка: а если бы, а если бы, а если бы?.. Горло перехватывает спазм, в груди жжет… глотаю виски, чтобы перебить это пекло, притушить, хоть какое-то время не чувствовать этой раздирающей боли… Какой день? Какой сегодня день с того дня, как погиб каждый из них? Третий? Или?.. Хмурю брови, пытаясь по рассветам расчленить этот поток кошмара на отдельные сутки, и не могу.

— Так, стоп. Сто-о-оп! День, когда погиб Лис… — бормочу я, машинально собирая Глок. — Тимы не стало тем же вечером. Паши — следующей за этим вечером ночью. Потом, перед рассветом — Арсен. В тот же день мы добрались до этого острова… и я проспала часть его и всю ночь. И на следующий день меня заперли. Заколотили тут, думая, что я подыхаю. И это было вчера. Есть три дня, чего же это я, ведь помянуть надо!

«А это тебе не поминки?» — ехидничает внутренний голос, змеючий сын, намекая на полупустую уже бутылку.

— Нет… По-людски надо… Если я их не похоронила как людей, должна хотя бы помянуть как положено!

И как я это сделаю, когда в моем распоряжении только шоколад, снеки, пара консерв и уха? Ни капустки тебе на борщ, ни мяса. Ни риса с изюмом на кутью. Но спасительная для рассудка идея уже жжет почище слез и виски вместе взятых — занять себя! Занять руки! Нет, не зря наши предки придумали все эти поминки: пока работаешь, тебе не до терзаний. К своим тридцати годам я, к сожалению, имею уже солидный опыт в этом деле… Зато у меня есть печенье, есть шоколад, можно просто раздать после собрания моим новым соседям, попросить их помолиться за усопших.

«Вспомни-ка, что тебе посоветовал Аарон? — шипит в черепе вскрытой бутылкой «Шоро». — А уж он кое-что в жизни повидал, не находишь? Думаешь, зомби-апокалипсис пройдет, точно эпидемия гриппа, и все станет как прежде?»

— К черту! Все равно рано или поздно придется высунуть нос из-за баррикады и разжиться хотя бы хлопьями, крупами, мукой, консервами! Семенами.

«И ты прям намереваешься быть в первых рядах этих новых охотников и собирателей? Серьезно? Да тебя сожрут за первым поворотом».

— Не сожрали в Бирмингеме — и тут не сожрут.

Пожалуй, выражу это намерение прямо сегодня, на собрании. Все что угодно лучше, чем сходить с ума в четырех стенах чужого дома!

Вожусь с немудреной снедью для поминок, и вдруг со стороны реки доносится звук, похожий на шум двигателя. В почти кладбищенской тишине траурно притихшего острова — ни детского смеха, ни лая собак, ни шума дождя уже — он звучит пугающе. Словно сулит еще одну, новую беду. Это кого же там несет, интересно? Или напротив, кто-то от островка отчалил? Прихватив Глок, отправляюсь навстречу неизвестному. Катерок или лодка, судя по звуку, идут в эту сторону, к северо-восточному мысу. Подтягивается еще несколько человек, включая Флитвудов, вместе с ними приносится и лопоухое золотистое чудо, настолько ласковое и бестолковое, что даже не думает лаять на нежданных гостей. Кажется, его зовут Панч. Хоро-о-ош охранничек… Скачет вдоль воды и хвостом метет. С широкой речной глади, в которую мыс выдается, точно нос корабля, почти посередине, к нам приближается обычная моторка с парой человек на борту. У обоих лица по самые глаза завязаны, на лоб шляпы надвинуты. Заглушив подвесной мотор на некотором удалении от берега, спрашивают, есть ли у нас заболевшие или обратившиеся. Они из поселка вверх по реке — название не успеваю разобрать, и там все совсем плохо. Ар любезно предлагает выжившим перебраться к нам, мол, места еще навалом. Я, само собой, не против… лишь бы меня в лучших традициях советских коммуналок уплотнять не принялись.

Откланявшись, гости удаляются восвояси, так и не рискнув сойти на берег.

— Не забудь про собрание, — напоминает Ар. Панч проносится мимо, обдав брызгами пополам с песком с мокрых лап, и меня снова накрывает удушающая тоска по дому.

На сходе новорожденной общины приходится слушать очень-очень внимательно, иначе половина информации пролетает просто мимо ушей. Никто тут, как Аарон, для меня персонально медленно и с расстановкой не вещает.

«Сколько раз Арсен тебе говорил — подтяни инглиш, пригодится? — зудит в черепе. — А ты ему что? Мол, а ты-то мне тогда зачем? Где теперь твой персональный толмач, а?»

Нет толмача. Посудина есть, с распотрошенными пачками печенья и нарезанными до формата конфет батончиками. На помин души. Я держу ее на коленях, крепко, двумя руками. Надо же за что-то держаться? Если мой скудный словарный запас не лжет, мистер Флитвуд ратует за круглосуточные дежурства с обходом территории. И за обязательное обучение всех, кроме самых маленьких, владению оружием. Последний пункт не всем барышням по душе, кажется, кто-то наивно еще надеется пересидеть тут как мышь в норе, пока все устаканится. Но у меня ощущение безвозвратного пи***ца лишь крепнет с каждым часом. Время играть в пацифистов закончилось.

— Зомби приплыл, когда я рыбачила, — сообщаю всем, чтобы поддержать решение Аарона. — Оттолкнула его… м… палкой.

Мужчина кивает:

— Люди будут погибать и падать в реку. Пловцов может стать куда больше.

Дальше речь заходит о пополнении припасов. То, о чем я уже думала, включая топливо. И если учиться палить по банкам и бродить по островку с битой в руках желающих достаточно, то высунуть нос за баррикаду — раз-два и обчелся. Энтузиазм прямо на глазах меркнет. И раскол уже посерьезнее: часть предлагает оттянуть этот момент и не рисковать как можно дольше, другие ратуют за то, чтобы выбраться за припасами поскорее, пока еще есть, что брать. Я за второй вариант.

— Я поеду! — оторвав от миски практически сведенные судорогой пальцы, поднимаю руку я. Лэйк фыркает. Кое-кто из мужиков, только что застенчиво отводивших глаза, их немедля закатывает. Ар спокойно возражает:

— Поедут мужчины.

Та-а-ак… Не показалось, значит. Вот тебе и «Пригляди тут за всем», под видом заботушки господин отставной пожарный уже и в передвижениях баб ограничивать начал. Там, глядишь, портки стирать притащит, а за ними и то, что в портках, без спросу под нос — отрабатывай харчи и защиту, детка! Меня распирает от немедля пыхнувшего костром гнева, и все эти обвинения вертятся на языке, да вот только все больше по-русски.

— Хорошо, схожу одна, — наконец выхватываю из этого клубка подходящие на английском. — Кто ты, чтобы мне запретить?

«Ох и взгляд у тебя, точно как у твоего отца, будто насквозь человека видишь», — сказал мне как-то папин коллега. Вот этим взглядом исподлобья, с которым, если верить одному ироничному гороскопу, Козероги прям сразу родятся, я и сверлю мистера Флитвуда. Характер у меня не сахарок, и видит Джа, зомбиапокалипсис не делает его слаще! Двери ты мне хрен заколотишь!

— Никто, — хмыкает Аарон, — …пока. Иди, конечно, раз хочешь. Дело твое.

— Вот и отлично, — цежу я, запуская руку в чашку и выуживая печеньку, чтобы скормить ее вертящемуся рядом Панчу. Как тебя самого только первые на острове зомбаки не стрескали, чучелко ты ласковое? Соседи по общине косятся на меня, как на сумасшедшую, но мне плевать.

Назначив первых дежурных, Ар объявляет собрание закрытым, но я прошу всех задержаться еще на минуточку, предлагаю им сладости с просьбой помянуть моих погибших близких.

— У русских так принято, — поясняю я. Потому что как принято у американцев, знаю лишь из фильмов — а там все со своей едой приходят в день похорон в дом усопшего — и на этом мои сведения и обрываются. Делают ли тут поминки на девятый и сороковой день?

— Напиши мне их имена, я буду за них молиться, — вдруг со слезами на глазах говорит одна из женщин. — И ты мою Эрику поминай…

Не разрыдаться вслед за ней стоит чудовищных усилий, пока руки разных форм, размеров и оттенков деликатно берут угощение. Кто-то молчком, кто-то со всхлипом, кто-то — прошептав молитву. Сон… дурной сон. В котором я, мелкая и вовсе не спортивная девка, пережила вдруг всех своих друзей и планирую уже одиночную вылазку до ближайшего магазина за консервированной кукурузой, будто не живой человек я вовсе, а героиня фильмеца вроде «Добро пожаловать в Зомбилэнд». Кстати, не мешало бы завести кое-какие новые правила… тому, кучерявому, они здорово помогали.

На прощание Лэйк делает контрольный замер температуры, и хотя бы она, к счастью, в абсолютной норме. Долгий одинокий вечер при скудном свете неумолимо садящегося планшета — жуткая перспектива, но и разделить его с кем-либо из присутствующих меня не тянет. Кроме Панча, разве что, но у того есть собственный хозяин.

Утро следующего дня знаменуется свеженькой панической атакой, в ходе которой я едва не раскраиваю себе лоб, поскользнувшись в ванной. Сердце колотится и болит, будто вот-вот взорвется, воздуха не хватает до такой степени, что приходится вывалиться в одном полотенце на улицу. Кажется, что в помещении его катастрофически мало. В ушах звенит, перед глазами все плывет, колени подкашиваются. Киселем стекаю на крыльцо, едва не прибомбившись попой в оставленное там кем-то из новых соседей угощение, и, как вчерашний улов, ловлю ртом воздух, скуля от страха. Да что ж мне, дьявол раздери, всю жизнь теперь с закрытыми глазами мыться?! Какая там кукуруза и словарь, мне успокоительное нужно! Только вот я ни черта в местных лекарствах не понимаю, а спросить особо некого. Кажется, с доком нашей общине не повезло.

Не знаю, сколько все это счастье тянется, кажется — целый час, но когда титаническим усилием воли удается взять себя в руки и вползти обратно в дом, телефон сообщает, что и пятнадцати минут не прошло. Видит бог, они показались мне вечностью. Я после них словно старая мочалка. Кое-как успокоившись, заставляю себя позавтракать и собраться на вылазку. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать это решение, и включать заднюю я не намерена. И не столько из-за того, что прям умру без оладьев или каши (бе), а больше из упрямства и желания категорично обозначить свое право на самостоятельные решения и поступки. Назад в средневековье хотя бы в этом плане я не хочу. Погибну? Ну что ж… Не я первая, не я последняя. Это лучше, чем лишиться уважения, самоуважения и существовать на подачки более сильных и ловких. Искать защиты и харчей через постели внезапно сделавшихся одинокими мужчин не мой самурайский путь.

Нищему собраться — только подпоясаться. Натянув джинсы поплотнее и куртку, как следует зашнуровываю ботинки, засовываю Глок за пояс, тесак в руку, рюкзак с парой запасных кухонных ножей и бутылкой кипяченой воды на спину. Надо бы еще палкой какой или битой запастись… Вот, собственно, и все. Так, что там насчет правил кучерявого? Пристегиваюсь я всегда — это сейчас не понадобится, пешком пойду… Водить машину, к сожалению, не умею. Оружие надраила до блеска, а что еще? Форма! С этим есть некоторые проблемы, но река под боком, плавание и вынужденная диета мне помогут. В перспективе, конечно, не прямо сейчас. На пару-тройку килограммов я за эти сумасшедшие дни уже, кажется, схуднула. Надеюсь, стройные кажутся зомбакам менее аппетитными…