Глава 20. Блу. Дыши. Просто дыши (1/2)

Кому сгореть — того кирпичом не убьет. Подохнуть от проклятой лихорадки мне пока не судьба. Просыпаюсь мокрая как мышь, во влажных от пота простынях, но без намека на жар. Кроме легкой слабости, о температуре ничто уже не напоминает. Даже поясницу от «этих дел» привычно не тянет. Значит, это и близко не Z-вирус!

«А вдруг ты просто померла и закономерно остыла, как все приличные покойники? — вкрадчиво интересуется подлючий внутренний голос. — Ну кто знает, что там те зомбаки чувствуют? И могут ли мыслить? Хотя бы в те промежутки, когда никого не жрут».

— Катись ты к х**м, живая я! — бурчу осипшим голосом, но руки на всякий случай осматриваю. Нормальные руки, в меру загорелые. С обломанными ногтями и в ссадинах, но никакой зеленцы или трупных пятен.

Позабытый на подушке пистолет с грохотом валится на пол, когда я поворачиваюсь на другой бок.

— Поспешишь — смертушку насмешишь, — хмыкаю нервно, облизав пересохшие губы. В очередной раз вставив самой себе пистон за небрежное обращение с оружием, перекладываю его на столик у дивана. Потом ладонь по привычке тянется к телефону, но связи по-прежнему нет. Твой котенок жив, мамочка… Если ты еще жива — надеюсь, чувствуешь это? Ну, не котенок, конечно, а уже целая кошка, как ты любишь пошутить. Я обязательно выживу, обязательно, обещаю…

— Говорила же — температура просто от стресса и перенапряжения! Так бывает, — зло адресую уже заколоченным окнам и всем тем, кто за ними, ждет, чтобы добить мое восставшее туловище. — Психогенная лихорадка, вот! Вспомнила.

Правда, один черт не знаю, как это на английском? Психогеникал лихорадикус, думаю, сойдет.

Совершив небольшое путешествие с кастрюлькой кипятка из кухни в ванную, встречаюсь со своим отражением в зеркале. Фьють… Где ж мои милые щечки? Видок, будто минимум неделю пластом пролежала. И этот взгляд… Глаза потемнели до болотного от залегших под ним теней. А, может, это все полумрак… Но это мои глаза. Мои. А не бельма зомбака.

— Привет… выжившая, — здороваюсь с новой собой и прелживо подбадриваю: — Ты красавица.

Ванная здесь совсем не похожа на ту, в гостинице, где все стряслось… и все равно — стоит по белой эмали побежать струйкам окрашенной кровью воды, как меня вдруг такая паника накрывает, что приходится закрыть рот ладонью, чтобы не закричать. Тело бросает в жар, сердце колотится как сумасшедшее, воздуха не хватает. В ушах целый праздничный монастырь трезвонит. Кое-как домывшись, с грохотом уронив в ванну ковш и мелочевку с полочки, пулей вылетаю вон, на ходу цапнув полотенце… и нос к носу сталкиваюсь с семейством Флитвудов в компании еще нескольких вооруженных человек. Ствол винтовки упирается мне практически в лоб, только каким-то чудом Ар не жмет на спусковой крючок, и мои бьющиеся в капкане панической атаки мозги остаются содрогаться в черепе, а не разлетаются по стене красочным японским веером. Пару секунд молча таращимся друг на друга, а потом плеснувший в кровь норадреналин* начисто сворачивает всю эту вашу панику, и я гаркаю, скользнув с линии огня и отбив ствол винтовки вбок одним движением:

— Стучать надо!

— Мы стучали, ты не отвечала! — восклицает он, поспешно отводя глаза, пока я так же спешно пакуюсь в полотенце. А вот сынок его что-то не торопится потупить взор! Сердце молотит, точно пламенный мотор, но никакого страха я больше не чувствую, только злость, что ко мне, практически голой, ввалилась куча посторонних мужиков! Делегация толпится в гостиной, точно жены-мироносицы у гроба воскресшего Иисуса, и я пользуюсь их ошарашенным молчанием, чтобы сцапать свои вещи и отступить назад, к ванной.

— Как видите, я не зомби, айм окей, и мне надо наде… одеться.

— Да, конечно, — Аарон жестом выпроваживает всех вон. — Извини… эм… не знаю, как тебя зовут.

— Блу! — нервно огрызаюсь я. Все равно моего имени ты толком не выговоришь, а слушать, как американское произношение его коверкает, у меня нет сил. Да и меня прежней тоже больше нет. Там осталась, у вытянувшегося под высоткой тела с ножом в виске.

— Окей. Блу так Блу. Мы не хотели тебя напугать.

Посетители убираются прочь и я медленно перевожу дух. Ух, как это я ловко с винтовкой-то, прямо как на тренировке! Рифат Фиратович, мой инструктор, мною бы гордился. А может, напротив, попенял бы, что так протормозила? Спусти Ар курок сразу, и моя грешная душа неслась бы уже в объятия Джа. Ну, или Сатаны…

Мистер Флитвуд возвращается минут через десять, без ружья, зато… с кастрюлькой ухи. Кого не убью, того накормлю? Внезапная смена приоритетов, неожиданная для такого сурового человека, но мне она ой как по душе. Люблю рыбу. А свинец в голове — не очень. Градусник уверенно подтверждает мое нежелание отчалить в лодке Харона в страну скорбных теней и приковылять оттуда назад плотоядным страшилищем. В отличие от того, кому предназначался ночной выстрел.

— Спасибо, — благодарю я Аарона за все разом. — Кто-то… умер этой ночью?

— Да, — коротко кивает он, не вдаваясь в подробности. Собственно, я их всех едва знаю, так что в самом деле… какая разница? Там, за рекой и баррикадой, за эти сутки, наверное, полмира на тот свет отчалило… И почти столько же альтернативно вернулось. Бр-р-р.

— Могу поделиться, — говорю я, мотнув головой в сторону выложенных из рюкзака припасов. Не люблю чувствовать себя обязанной… Особенно когда и не просила ничего.

— Лучше прибери то, что может храниться, до худших времен, — советует он. Ну, или что-то в этом роде…

— Думаешь, будет еще хуже?

Черт, кажется, я сказала «плохее»? Но Ар вроде понял.

— Уверен. Все только начинается.

Что ж… в глубине души я сама это знаю.

— Больше никто не приезжал? — спрашиваю, мотнув головой в сторону берега.

— Пока нет. Раз тебе лучше, запирать не стану. Ключ вот, — мужчина кладет его на край столика у дивана. — Рад, что ты в порядке.

— Уж я как рада — не пересказать, — хмыкаю по-русски. Аарон молча смотрит на меня несколько секунд и вдруг спрашивает:

— Мигрантка?

— Нет. Гастроли.

— Рок-стар?

— Типа того, — не без вызова подтверждаю я. Да, не самый полезный в моменты глобальных катастроф член общины. Но ловить рыбу и выращивать картоху с помидорами я умею.

— Поешь, — кивает мужчина на уху, уходя. Она пахнет так, что два раза повторять не надо. Сбегав на кухню за ложкой, жадно набрасываюсь на горячий бульон, в котором плавает крупный кусок рыбы. После нескольких дней сухомятки, тошноты и схваченных на бегу снеков еда кажется просто божественной.

— Один раз в сутки… суп должен быть в желудке, — счастливо вздыхаю я, вылизав кастрюльку и принимаясь за рыбу. Надеюсь, мне, как герою Краско, изрекшему эту сакраментальную истину, нещипанную ворону в консервной банке варить все же не придется. Говорят, они крайне вонючие.

Вскоре посудина не только вылизана, но и вымыта, и на меня от сытости и облегчения, что я не умру, по крайней мере — не прямо сейчас, вдруг такое умиротворение накатывает… какого я не надеялась почувствовать больше уже никогда. Может, это «изнанка» панической атаки? Не знаю… раньше ее со мной не случалось. Только читала и у экса своего видела, в лайтовенькой, как оказалось, версии.

Наевшись, обуваюсь и отправляюсь в сарай на поиски какой-нибудь монтировки или гвоздодера, чтобы поотрывать доски от окон и впустить в комнаты свет. Конечно, в складывающихся условиях разумнее их оставить… С другой стороны — они могут помешать мне самой быстренько эвакуироваться из дому. Да и темно, как в гробу.

Погода стоит чудесная: тепло, солнышко светит, река лениво облизывает опоры причала. На долю секунды все произошедшее начинает казаться лишь дурным сном… Не может это безумие быть правдой. И тут с противоположного берега доносится выстрел — я аж приседаю от неожиданности, и еще один. До него далеко и словить шальную пулю я не опасаюсь — не из СВД же там садят, черт подери, просто напоминание о том, что все совсем не здорово, последовало слишком быстро. Немедля покрывшись пупырышками страха, решаю, что окна обождут. Пойду-ка, верну Ару посуду. Заодно попрошу показать, как с Глоком обращаться. Владеть оружием — не только на спусковой крючок жать.

Бросив на дно кастрюльки шоколадный батончик (бабуленька: «Посуду пустой не возвращают»), отправляюсь к пенатам Лэйка Аароновича. Тот на лужайке перед домом о чем-то с парой островитян толкует. Лица озабоченные.

— Там, на том берегу, стреляли, — сообщаю я, для верности подкрепив свой скромный английский жестом.

— К этому теперь придется привыкать, — невесело усмехается парень.

— Аарон где?

— В доме. Заходи, — кивает он на дверь, проводив меня взглядом широко посаженных, ореховых, как у отца, глаз.

Мистер Флитвуд в обширной гостиной весьма кстати полирует полуавтоматическую винтовку, насколько я могу о ней судить, конечно. В армии, поди, служил, после нее в полицию и пожарную службу охотнее берут.