Глава 6. Блу. Разлом (2/2)

— Как коту? И таблетку на корень языка? Нафиг… ладно, пусть так сидит. Попозже еще попробуем, — сдаюсь я. Мы выходим, с трудом уложив-таки Бума в кровать, и запираем двери на ключ. Предстоит еще одно нелегкое дело… Что-то нужно делать с телом… и со все еще «живой» головой.

— Труп надо вынести, — требует Кори. — Похоронная служба за вон теми, — он кивает в сторону улицы, — не торопится что-то.

— Как, когда внизу зомбаки?! — возражает Арс.

— Может, просто завернем в простыню и оставим… может, они потопчутся там и уйдут? — предполагаю я. — Хочу похоронить Сережу по-человечески. Хотя бы на заднем дворе, если до кладбища нельзя будет добраться.

Господи, это точно мой рот все эти слова произносит? Я точно не сплю?!

— Пара дней, и тело так завоняет, что мы сами отсюда сбежим, — угрюмо напоминает Кори. Он, конечно, прав…

— Хотя бы один день мы же можем подождать, — возражаю я.

— Я покойников боюсь… — в очередной раз побледнев, вдруг выдает Пашка. — А он еще и… не совсем мертвый.

— Придется добить, — снова резонно встревает Кори, которому Арс синхронно переводит наш диалог на русском. — Надо разрушить мозг, так во всех фильмах всегда делали!

В фильмах! Он это серьезно? Впрочем, меня саму ощущение того, что мы во второсортном слэшере, не покидает.

— Сейчас как раз смирные и окончательно мертвые покойники безобиднее всего, — мрачно возражает звукачу басист. — Ты лучше того бойся, что в кладовке заперт. Черт, мне надо вмазать! Не могу.

Арсен торопливо копается в припасах, которые мы накануне притащили с кухни, выуживает бутылку виски, и, открутив пробку, отхлебывает прямо из горла. Делает еще один крупный глоток, едва не поперхнувшись, и протягивает бутылку мне. Потом нервно и жадно закуривает, затягиваясь так глубоко, что начинает кашлять. Припахивающая самогонкой жидкость обжигает мне рот, прокладывает горячую дорожку к желудку, и я передаю бутылку дальше. Хватит. Надо сохранять ясный рассудок.

— Надраться? Отличная идея, — кривится Паша, прикладываясь к горлышку. Руки у него дрожат, и часть виски выплескивается ему на грудь. Я, кажется, никогда не видела своих пацанов такими растерянными. Такого дерьмища с нами еще не случалось…

— Не ходи туда… не надо. Мы сами, — останавливает меня Арс на пороге проклятого номера. И я с благодарностью принимаю эту попытку меня защитить.

— Проверь лучше, как там этот… гад. Может, двери чем-то подпереть надо, — предлагает он. — Замки тут хлипкие.

— Осторожнее… с головой. Она, наверное, еще может укусить, — выдавливаю я. — Полотенцем ее берите…

Как будто о Медузе Горгоне говорю, а не о Сереге Ковалеве! Господи, что ж я его родным-то скажу, если вдруг кто-то все же дозвонится?! Но смартфон упорно демонстрирует отсутствие любого вида связи. И сейчас мне от этого даже легче.

Подперев ручку чулана спинкой стула из ближайшей комнаты, постояв немного возле дверей, за которыми, надеюсь, уснул Бум, и убедившись, что баррикада стоит, я все равно возвращаюсь туда, где парни вытаскивают из ванны и заворачивают в покрывало начавшее коченеть тело. В отличие от щелкающей зубами головы. Даже через закрытые двери слышно этот сухой костяной лязг, и меня продирает такой ужас, что хочется забиться своей башкой под какую-нибудь подушку и скулить испуганной собачонкой. Но я даже заплакать почему-то не могу. Просто зареветь. И почувствовать хоть какое-то облегчение. Хотя слезы у меня близко, и болеющий щенок или жалостливая киношка без проблем их из меня всегда вышибали.

— I can’t… Sorry. I can’t,** — слышу я придушенный голос Арсена. Пашка выскакивает в коридор, хлопнув дверью, отбегает на пару шагов и сгибается пополам — его тошнит. В воздухе разливается кислый запах рвоты, приправленный алкогольным душком. Из нас всех Паша самый крепкий физически и уравновешенный морально — спортзал, правильное питание, ЗОЖ. Курение — зло. Но даже у крепких парней есть свои слабые стороны… Кори что-то произносит ворчливо, потом раздается несколько глухих ударов битой… Через что-то, должно быть, через толстое банное полотенце. Инстинктивно крепко зажмуриваюсь, хотя не вижу того, что там происходит. Но мне с моей фантазией видеть не обязательно.

Парни появляются через несколько минут, оба мрачнее тучи. Пашка медленно убредает по коридору прочь, чтобы не встречаться с ними взглядом. Арс снова берется за бутылку, плещет немного на руки, тщательно оттирая что-то мне невидимое, и говорит тихо:

— Все…

— Я побуду с ним, — говорю я. Покойников нельзя бросать одних — обидятся. Так говорят старики. Он кивает, садится на пол, занавесившись волосами.

— Не надирайся, пожалуйста, — прошу, тронув его за плечо. Снова кивает. Надеюсь, правда меня услышал. Не то чтобы у моего басиста проблемы с алкоголем, но в такой ситуации кто угодно увлечься может. А он натура увлекающаяся.

Сделав шаг в номер, ставший и местом убийства, и покойницкой, замираю на пороге. Рвотный душок сменяется густым запахом крови, и от этих «ароматов» тошнотный ком резко подкатывает к горлу. Тело Лиса парни завернули в покрывало и уложили на кровать. Крови не видно — вытекла вся, наверное, только там, где должна быть голова, заметно несколько бурых пятен. Я стараюсь не думать, на что она теперь похожа… Но не могу. Не получается.

Дыхание замедляется само, когда я подхожу ближе и сажусь на стул около кровати, почти замирает. Там, за стенами, на улице лежат и, что самое жуткое, ходят десятки мертвых. Но те — чужие. А это — Лис…

— Где ты теперь? — шепчу я одними губами. Для меня всегда мертвое тело моментально становилось пустой оболочкой, сброшенной одеждой, покинутым домом, в который уже никто не вернется. Свет погас. Человека здесь больше нет. Есть ли у нас душа? Есть ли бог, к которому она уходит? Не знаю. Но меня воспитывали так, что якобы есть. Надо, наверное, прочесть какие-то молитвы… Только Псалтыря*** нет — возить его с собой на гастроли никому из нас и в голову бы не пришло, а на память я, паршивенькая христианка, знаю лишь «Отче наш» да «Живый в помощи». Впрочем, и Серега верующим был весьма условным. Как все — яйца с куличами на Пасху, омномном, а Христос родился или воскрес? Воскрес? А, ну, за это можно и вмазать.

Нервный смешок при мысли о воскрешении срывается с губ полувсхлипом — полустоном. Сжимаю дрожащие руки коленями и шепчу заученные до автоматизма слова, думая вовсе не о них, не о боге, и даже не о том, где сейчас блуждает дух Лиса. А о том, как забавно мы с ним познакомились. Если бы знали, как страшно придется прощаться…

*Какого дьявола, черт возьми?! (англ.)

**Я не могу… Извини. Не могу (англ.).

***Псалти́рь, Псалты́рь (церк.-слав. ѱалти́рь; от греч. ψαλτήριον, по названию музыкального инструмента псалтерия) — библейская книга Ветхого Завета. Псалтирь состоит из 150 или 151 псалмов — «песней», или «гимнов», излагающих благочестивые излияния восторженного сердца верующего при разных жизненных испытаниях.