Путь от истины к забвению (1/2)
Среди всех подростков, прислуживающих в банях, Хидан всегда имел репутацию одного из самых послушных работников.
«Джашин-сама явно не приемлет покорное поведение», — первым делом подумал Мацураси, когда явился на работу следующим утром и как обычно набрал воду в деревянное в ведро.
Онсэны, на удивление, были уже практически полностью забиты (на памяти юноши такого не было уже давно), а значит, бани тоже скоро будут полны посетителей. Шиноби приходили только по будням, поэтому в выходные дни клиентами были в основном местные старики, прогревающие свои дряхлые негнущиеся суставы. Мыть скамьи и тазы за ними всегда было особенно мерзко, поэтому Хидан прячет гаденькую улыбку и поднимает глаза в потолку в первой смешной попытке благодарности своему Богу за такое удачное стечение обстоятельств. Сегодня все однозначно пойдёт так, как ему надо…
Госпожа Цубаме заходит к ним в служебную коморку и громогласно раздаёт указания каждому из подростков. Хидан берет свой ненавистный персональный набор, состоящий из швабры, пары тряпок и рассыхающегося ведра, и особо бодро идёт драить выделенные ему купальни, однако во время самого процесса не особо старается, развазюкивает воду с ошметками омертвевшей кожи двух побывавших здесь старушек и старательно копит во рту слюни.
«Только бы успеть накопить нужное количество», — мелькает единственная мысль в светловолосой голове, когда Цубаме приходит проверять качество выполненной работы.
— Хидан, — недовольно ворчит она, указывая на разводы, — в чем дело? Заболел? Немедленно убирай это!
— А зачем? — нахалисто мямлит тот, скрещивая руки за спиной. — Всё равно загадят…
Крепкая женская ладонь с силой ударяет его по лицу, но Мацураси только довольно улыбается. Джашин действительно на его стороне, что б его…
Юноша встряхивает сбившимися волосами, поворачивает голову к разъяренной Цубаме и торжественно смачно сплевывает ей под ноги.
Смешок. Свист. Удар. Кажется, выбитый молочный зуб. Вкус крови на языке. Доски грязного пола перед широко распахнутыми глазами. Стальной хват за шкирку.
Из купален на задний двор его выволокли практически за волосы. Остальных прислуживающих тоже выгнали на улицу, выстраивая их в ряд, пока Цубаме звала Господина.
Хидан, периодически сплевывая кровавые слюни, оглядывался вокруг и размышлял над тем, какое именно наказание его ждёт. Плеть? Плавали, знаем. Уже не интересно. Лишат языка или кистей? Нельзя этого допускать, как тогда он сможет в будущем служить Джашину?
Господин вошёл вслед за Цубаме со свежими розгами в руках. Хидан усмехнулся окровавленными зубами. Розги, серьёзно? Удаление языка было бы куда интереснее… Хотя многие и боялись этого наказания, да и сам Мацураси не мог поспорить с тем, что это, вероятно, действительно больно, эта жертва будет все-таки слишком мала для его Бога…
Первый удар приходится прямо по острой выпирающей лопатке. Хидан изо всех сил стискивает зубы, чувствуя, как набухает алый след от розог.
Кожа у него тонкая, но, очевидно, довольно крепкая, потому что лопается только после четвёртого удара. Господин сечёт его щедро, с удовольствием и злится от того, что не слышит болезненных воплей, поэтому увеличивает силу и размах ударов, отсчитывая их количество вслух.
Было больно. Очень. Однако испытывать действительно заслуженную боль оказалось приятно и даже забавно. Хидану нравилось осознание того, что его секут только потому, что ничего другого сделать не могут, а значит, это они, эти лицемеры и лиходеи, по-настоящему слабы перед ним сейчас, а не наоборот.
На десятом ударе Хидан почувствовал, что кровь стекает по спине уже без остановки.
На пятнадцатом показалось, что он теряет сознание.
— Зато было весело, — едва слышно прохрипел он после двадцатого удара и наконец потерял сознание, вероятно, от болевого шока.
***</p>
Очнулся Мацураси на том же месте уже глубокой ночью. Не понимая, что происходит, попробовал встать, но тут же захлопнул рот грязной ладонью, чтобы не заорать от боли на всю Югакуре — изуродованная спина напомнила, где он и как здесь оказался…
Кое-как поднявшись на ноги, кряхтя и харкая, издавая при этом какие-то совершенно натурально животные звуки, он свёл лопатки, чтобы хотя бы так зажать едва спекшиеся раны, и попробовал сделать шаг вперёд.
— Бля-ять…
Внезапно подувший ветер резанул по молодому свежему мясу не хуже тонких розог, насильно вытянув из-за стиснутых за скривившимися губами зубов первое самостоятельное ругательство.
Несмотря на адскую боль, стало по-настоящему весело…
Ковыляя сквозь лесные заросли к гроту наставницы, Хидан шипел, рычал, распугивая ночных птиц своими сдавленными воплями, и все повторял это смешное фривольное слово на все лады, как будто это действительно помогало не обращать внимания на тихое хлюпанье рассеченной кожи сзади.
Итами опять сидела у входа в свое убежище и раскуривала какую-то странную и, очевидно, самодельную сигару, когда заметила знакомый приближающийся и сильно пошатывающийся силуэт парня.
— Святой Джашин, — сочувственно протянула она, подхватывая буквально свалившегося ей в руки Хидана, — вот дурной… Зачем так резко-то?
Она грубо обработала все раны каким-то отваром, абсолютно спокойно выслушав все болезненные стоны и гневные вскрики, и замотала юношеский торс Ками знает откуда взявшимися в этой дыре бинтами.
Когда Хидан уже смог нормально сидеть и адекватно соображать, она сунула ему пиалу с остывшей похлебкой и спросила:
— Ну и как оно? Что сейчас чувствуешь?
— Смешно мне, — хлюпнул Мацураси, вытерев губы, — если не думать о том, что именно произошло, то эта боль чем-то даже похожа на обычную щекотку…
После этого случая вопрос «Что сейчас чувствуешь?» стал базовым в их общении. Эдакая своеобразная фишка наставника и ученика.
Хидан не перестал хулиганить на рабочем месте, за что снова и снова получал от начальства, и казалось бы, что он уже наконец-то довёл их всех до ручки и скоро эти ублюдки решат расправиться с ним, как с каким-нибудь вредителем, однако все, на что хватило однажды Господина, это прилюдно вышвырнуть уже шестадцатилетнего Мацураси на улицу и рявкнуть в располосованную шрамами спину, чтобы в купальнях он больше никогда не появлялся.
— Старый сморщенный хуй, — досадно выплюнул Хидан, поднимая с пыльной дороги свои скудные пожитки, и зло посмотрел на проходящих мимо людей. — Ну, чего вылупились? Валите дальше, куда вы там шли!
За этот год жизни с Итами он научился свободно и бесстыдно браниться, быстро бегать, уверенно держать в руках тяжеленный буждугай, разделывать дичь, правильно молиться Джашину-сама и зачесывать волосы назад.
Женщина всегда относилась к нему с какой-то грубостью, однако Хидан все-таки чувствовал, что о нем действительно заботятся, и не важно, с какой целью…
— А как выглядит Джашин-сама? — спросил он однажды во время одной из тренировок по использованию букидзюцу, оттачивая стойку с косой в уже довольно хорошо натренированных руках.
— Это нельзя объяснить, — ответила Итами, — это нужно увидеть самому, малец… С бань-то выгнали?
— Выгнали, — хохотнул Хидан.
— Куда теперь?
— Думаю, либо грузчиком, либо посыльным, — ответил юноша, неудачно замахиваясь оружием.
— Ступай грузчиком, — проворчала Итами, — хоть массу мышечную наберёшь и буждугай сможешь использовать более уверенно.
Внезапно из леса взмыла галдящая стая воронов, и Мацураси задумчиво нахмурилась, провожая их малиновым взглядом.
— Птицы нынче не спокойны, — тихо произнесла она обеспокоенным голосом.
— И что? — Хидан вздернул светлую бровь, тоже глядя на удаляющихся к востоку воронов.
— Вот с утра и поглядим, — туманно ответила та, — когда солнце встанет…
Рассвет на следующее утро был пугающе алый, и Хидан отлично понимал, что это означало. В Югакуре каждый второй знал — если солнце встаёт красным, значит, ночью пролилась кровь.
Итами тогда никак не прокомментировала это явление, даже никакой догадки не высказала, как будто уже заведомо знала, что произошло.
Хидан, возвращаясь из деревни, все-таки решил сходить по птичьим следам — любопытство и юношеский максимализм сыграли свою роль. Вороны летели чётко на восток, а значит, идти нужно было именно туда.
Чем дальше Мацураси заходил в эту неизведанную им до этого момента часть Страны Горячего Источника, тем кислее становился воздух вокруг. Когда впереди среди деревьев показался просвет, Хидан ускорился, однако, сделав пару шагов, наступил в какую-то лужу. Опустив взгляд на свои стопы, он сначала даже испугался, что проткнул чем-то ногу, однако тут же понял, в чем дело — жухлая трава была насквозь пропитана свежей, хоть и остывшей кровью…
— Святой Джашин…
Прошлепав по багровой траве босыми окровавленными пятками, он вышел из леса на голую поляну к какой-то скале и вздрогнул, тут же узнав это место.
Долина Ада считалась в Ю но Куни местом, непригодным для проживания, однако и здесь, как знал Хидан, жил целый клан шиноби, правда сейчас тут стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь шипением источников. Из ущелья, ведущего в грот, тянулось несколько широких, размазанных кровавых полос, как будто кого-то либо затаскивали, либо вытаскивали из пещеры. Поразмыслив немного, Хидан пришёл к выводу, что, раз снаружи ни одного трупа нет, весь Ад кроется в самом ущелье…
Увиденное в тот день навсегда отпечаталось в его сознании алым всполохом воспоминаний.
Онсэны с горячей багровой водой, смешанной с кровью, горы мёртвых истерзанных и изрезанных тел, часть которых и вовсе была обнаженной, алое свежее мясо, металлический запах резни…
— Ты был там, — сипло произнесла Итами, утверждая, а не спрашивая, когда Хидан вернулся с окровавленными стопами в их грот, кажущийся теперь сырым и стылым. — Что чувствуешь?
Юноша посмотрел на неё каким-то нечитаемым взглядом, шмыгнув носом.
— Кровь — это красиво…
Женщина без лишних слов вышла из пещеры, позвав его за собой, и повела туда, обратно в Джигокутани. Ловко проведя ученика мимо мёртвых тел, она подвела его к одному из кровавых онсэнов и стальным голосом приказала:
— Окунай лицо.
Хидан наклонился над источником, в котором концентрация воды в разы уступала крови, зачерпнул горячую жидкость в дрожащие ладони и омыл лицо, зажмурившись, чтобы не залить глаза. Кое-как разлепив веки и тяжело дыша, он посмотрел на наставницу, которая сняла дорожную флягу со своего ремня и смочила ладони водой.
— Подойди.
Как только он исполнил приказ, она протянула руки к его липкому лицу и большими пальцами обеих рук смыла кровь вокруг его глаз, носа, мазнула по скулам и носогубным складкам и бережно вывела круглое пятно на лбу.
— Вот, малой, — блаженно выдохнула она, — вот так выглядит Джашин…
***</p>
Когда Хидану исполнилось семнадцать, той весной Итами сказала ему, что собирается отойти в мир иной.
— Как Вы сможете? — пораженно выдохнул тот. — Бессмертие…
— Бессмертия можно лишиться, — беззаботно ответила женщина, — если не проводить ритуалы более двух дней подряд. Да и голод никто не отменял…