Путь от истины к забвению (2/2)
— Почему? — голос Мацураси дрогнул от обиды, что его снова хотят бросить.
— Теперь у меня есть достойный ученик, которому я могу передать свое наследие, — её голос внезапно стал непривычно мягким. — Хидан, послушай. В самом дальнем углу грота есть коробка с вещами Кецуеки, там лежит его куртка, которую он стащил с одной из жертв… Хочу, чтобы ты её забрал, по размеру должна подойти. Буждугай тоже твой, не просри только — такого оружия ещё век нигде не сыщешь… Сюда больше не возвращайся, ясно? Ровно к северу отсюда есть ещё одно тайное убежище джашинистов, найди их и живи там, если захочешь, в противном случае, ступай на все четыре стороны. И амулет, амулет тоже забери…
Она сунула тощую руку под одежду и достала тот самый металлический круглый кулон с перевернутым треугольником посередине и доверительно вложила его в ладони Хидана.
— Как проводить ритуалы, ты тоже знаешь. Запасные выдвижные пики, скорее всего, есть только в Северном святилище, поэтому тебе все равно нужно будет идти туда рано или поздно. Ну все, благослави тебя Джашин-сама, ступай…
Хидан благодарно пожал ей ладони, надел амулет под протектор с символом Югакуре, натянул запрятанную чёрную куртку с белой опушкой, ловко подхватил буждугай одной рукой и уже у выхода из грота произнес:
— Прощайте, Итами-сенсей…
***</p>
Деревня встретила его такой суматохой, какой не было давным давно, по крайней мере, Хидан точно ничего подобного ещё здесь не видел. Заметив одного из своих бывших приятелей, с которыми он служил в банях, Мацураси подошёл к нему, скептически выгнув брови.
— Эй, че это тут происходит?
— Хидан? — юноша поднял на него удивлённый взгляд. — Давно тебя видно не было… Болел?
— Ага, можно и так сказать… — буркнул тот, только сейчас осознав, что здоровенная коса с тремя лезвиями по-прежнему висит у него за спиной. — Ну так чего?
— Так это… Деревня приняла решение перестать быть Скрытым поселением! — с энтузиазмом отозвался парень. — Теперь Югакуре но Сато — лечебный курорт для туристов! Вот, обустраиваемся, как видишь…
— Чего?! — взревел Мацураси, чуть не схватившись за буждугай. — Какой ещё нахуй курорт?
Внутри что-то гадко оборвалось. «Деревня приняла решение»… Тьфу! Деревня, как же! Наверняка старый жид просто перестал получать достаточное количество прибыли от своих протухших купален, вот и решил все и за всех…
Окинув гневным взлядом цветастую главную площадь, Хидан ещё раз смачно ругнулся и бросился прочь от этого буйства красок, детского смеха и весёлых возгласов.
Что же делать? В грот не пойти, так как он уже дал обещание Итами; в свою небесами забытую лачугу, где несколько лет назад умерла Юко, вернуться было просто невозможно — не факт, что тело сестры нашли и схоронили, а видеть его спустя столько времени Хидан явно был не готов, как и идти до Северного святилища, как наказывала сенсей, потому что с собой у него не было ни еды, ни воды. Ночевать под открытым небом — тоже не вариант…
Сняв из-за спины буждугай, Мацураси задумчиво посмотрел на свое тройное отражение в его широких лезвиях и криво усмехнулся. А что, если…
Безумная мысль, посетившая в этот момент Хидана, развеселила его слишком сильно, так, как ни одна юморная байка до этого. Лесные окрестности Югакуре сотряслись от первого приступа раскатистого бешенного хохота, который в скором в будущем будет наводить леденящий ужас на всех жителей Ю но Куни. Сейчас оставалось только заточить буждугай и дождаться ночи, а после совершенного валить, валить как можно дальше, на Север, где он действительно нужен.
***</p>
Не нужно быть гением, чтобы догадаться, где одинокий, старый и противный глава Югакуре будет проводить ночь субботы — в месте, где за нужное количество поганых рё можно почувствовать себя любимым, молодым и очень даже привлекательным.
Затаившись в темноте кустов, Хидан с отвращением смотрел, как хозяйка юкаку почтенно сгибается в поклоне перед этим старым хмырем, что уже во всю блуждал своими мелкими масляными глазками по выстроенным в ряд расписным девицам, ходящих под лозунгом «Любой каприз за ваши деньги»…
Воспоминания о покойной анэ-чан абсолютно ни к месту стреляют в мозг, и Хидан сжимает рукоять косы до хруста пальцев.
«Простите, Итами-сенсей, простите, Джашин-сама… Клянусь, это будет моя последняя слабость…».
Почти бесшумно покинув свое убежище, когда сёдзи главного входа в юкаку задвинулись, Мацураси крепче схватил оружие, осторожно поднялся по парадным ступеням, весьма терпеливо (что было ему вообще не свойственно) подождал пару минут, а потом бесцеремонно взмахнул косой и прорубил бумажные двери, вызвав тем самым испуганные вопли внутри здания.
Первых двух служителей, очевидно, охрану, он пришпилил парочкой кунаев на каждого ещё до того, как оба успели спуститься с лестницы, ведущей на второй этаж. Служанок, моющих полы, тоже пришлось убить, чтобы паники лишней не нагнали.
Преодолев небольшую лестницу, Мацураси остановился перед ещё одними сёдзи, за которыми — сомнений уже не было — находилась его главная цель. Хозяйка, услышавшая приближающиеся шаги, что-то прощебетала Господину и засеменила к дверям, чтобы встретить нового клиента.
Хидан сосредоточенно и резко выдохнул, как перед прыжком в ледяную воду или перед первой в жизни стопкой саке. Убивать его Итами толком не учила (ворчала только недовольно, когда он притаскивал очередной «не аккуратно обработанный» труп), тем более так, как он собирался это сделать через три…две…одну…
Сёдзи раздвинулись с противным скрипом, Хидан взмахнул буждугаем, свист, вскрик, мерзкое чавканье и глухой удар.
Перепуганные практически до смерти юдзе завизжали в ужасе, увидев, как напудренная голова их хозяйки покатилась по деревянному, усыпанному лепестками полу, и разбежались по углам комнаты. Глава Югакуре, сидевший тише воды, ниже травы, пока Хидан не перевёл пылающий ненавистью взгляд на него, сперто вскрикнул и попытался спрятаться, но запутался в собственной юкате и замер, испуганно икнув, когда Мацураси подошёл к нему и сел напротив на корточки.
— Ну здрасьте, Господин, — лживо вежливо произнес он, склонив голову в шутливом поклоне. — Развлекаетесь, как я погляжу…
— Что тебе нужно, проклятый мальчишка? — простучал зубами в ответ тот, заметив блеск куная в руках юноши.
— Да забежал на огонек обсудить пару вопросов, — рыкнул Хидан и резко вонзил лезвие в лежащую на диване старческую ладонь. — С моей сестрой так же развлекались, а?
Глава взвыл, схватившись другой рукой за раненную конечность и принялся совершенно по-идиотски на неё дуть, поскуливая и повизгивая, как дворовая шавка. Хидан плотоядно улыбнулся.
— Больно, сука? Ну ничего, сейчас будет ещё больнее…
Торжественно облизнув окровавленный кунай и сглотнув горькую, пресную кровь, он достал последний чистый из набедренной сумки и, ни секунды не колеблясь, проткнул уже свою ладонь, сжав её, чтобы на пол вытекло как можно больше крови.
Дуга назад правой, дуга назад левой, правой в сторону, назад, и левой назад — как рисуется символ Джашина, Мацураси помнил наизусть. Для него до сих пор оставалось загадкой, как именно проходит ритуал жертвоприношения, потому что Итами этого никогда не показывала, поэтому внезапная и до экстаза приятная дрожь одновременно по всему телу была для Хидана неожиданной насколько, что он даже простонал в голос от внезапно нахлынувшего удовольствия.
— Что ты такое?! — взвизгнул Глава, увидев черно-белую расцветку его кожи, сразу же позабыв о своей кровоточащей руке.
— Твоя смерть, ублюдок! — расхохотался Мацураси, подхватывая с пола буждугай и поворачивая его концами лезвий к себе. — Только запомни напоследок, что единственная блядь в этом заведении — ты!
Не расчитав в первый раз силы нажатия, он ввёл в себя косу почти до основания, сразу же закашлявшись кровью синхронно с Главой. Кости, кажется, сломались не сразу, брюшная полость разодрана идеально вертикально, а сердце обливается кровью в буквальном смысле.
— Как же, блять, приятно… — дрожащим голосом просипел Хидан, оседая на залитый пол под последнее хлюпанье в глотке ненавистного старика, хватаясь за зияющую дыру в своей грудной клетке.
Услышав сдавленные рыдания из угла, он поднял глаза, увидел прижимающихся от страха друг к другу девушек и отчаянно прокричал:
— Почему вы все до сих пор не ушли отсюда?! Валите! И бегите как можно дальше от этого блядского места!
Юдзе кое-как просеменили мимо него к выходу по скользкому полу на своих гета, изо всех сил стараясь не смотреть ни на него, ни на зверски убитого клиента.
Когда комната опустела, Хидан выполз из круга, посмотрел на мёртвого Главу скучающим взглядом и пробормотал, морщась от сквозящего в разодранной груди воздуха:
— Туристический курорт, говоришь? Значит, когда оклемаюсь, придётся вытравить из этого «райского места» оставшихся здесь жить шиноби… Бедолаги, кому-то из них явно не повезёт стать жертвой моему Джашину, и они умрут самой позорной для войнов смертью… Знаешь, какой? Я перережу им глотки во сне, в их собственных постелях. Чтобы не мешали развитию туристического бизнеса…
***</p>
— Ну, чего встал?
Какузу злобно толкнул напарника в плечо, от чего тот резко дернулся.
— Ай, блять, старый ты мудень! Сколько раз говорил, что там больно!
— Ну так двигай своими на миллион раз переломанными ногами дальше, чего стоять без толку? Итак уже опаздываем… Что, кладбища юдзе никогда не видел?
Хидан отвел влажный взгляд от маленькой, давно заброшенной поляны с небольшими земляными холмиками, на каждом из которых лежали завядшие цветы камелии, и впился в напарника по-особенному злыми малиновыми глазами.
— Да пошёл ты…
Вот и все, на что его хватило.
Торопливо пройдя вперёд, чтобы Какузу не заметил перемены в его лице, он зажмурился до боли под веками и судорожно вздохнул. Не факт же, что Юко лежит именно здесь, правда?
Джашин не доволен его очередной слабостью, и Хидан очень остро это чувствует.
— Какузу, — хрипит он, снова останавливаясь, — мне срочно нужно провести ритуал, и ебать я хотел, что вокруг ни души! Ты же умный! Вот и придумай че-нибудь…
***</p>
— Сволочь!
Хидан бесполезно срывает голос под каменными завалами, задыхаясь от боли в каждой оторванной части тела. Старается успокоиться, убедить себя в том, что Джашин с ним, что его милосердный Бог не бросит своего самого верного жреца, что притащит Какузу за ним за волосы, если будет нужно, да, блять, что угодно! Что угодно, кроме этой сдавливающей со всех сторон каменными тисками темноты… Но милосердный Бог не отзывается на его судорожные молитвы, и Хидан отчаянно гонит от себя мысли о том, что это не из-за того, что он не может сейчас связать и пару слов… Потому что спустя столько бессмертных лет Мацураси становится действительно страшно, ведь он до этого момента, по сути, никогда не был по-настоящему один, всегда кто-то был рядом — сначала Юко, потом Итами, затем этот ебаный Джашин и старый хрыч Какузу, который сейчас почему-то копается с теми детишками уже неприлично долго, а теперь что?
— Теперь я лежу, разъебанный, подыхаю от противной, позорной боли и все, что могу, так это ждать, как какая-то принцесса, блядского спасения! — истерично вопит он в темноту, воняющую землей и кровью, снова безуспешно пытаясь вспомнить хоть одну молитву Джашину.
Милосердный Бог по-прежнему молчит, издеваясь над своим преданным ему даже в такой момент слугой. Молчит час, два, полдня, вторые сутки…
— Предан тебе и предан тобой, — обреченно хрипит Хидан на третий день своих похорон, — ну и идиотская чушь…
Никакая религия не имеет смысла, и правильных богов не существует… Права была старая стерва Цубаме, а он тогда был просто маленьким, обиженным судьбой ребёнком, что легко поверил в красивую сказку о вечной и прекрасной жизни… Нет таких чудес, никогда не было и не будет, как и его самого. Теперь вопрос только в том, сколько еще времени Джашин, подлая фантомная дешёвка, захочет продолжать эти пытки…
Спустя примерно неделю нахождения под завалом (а может, прошло уже куда больше времени — Хидан уже просто напросто потерял ему счёт) Мацураси уже не чувствовал ни одной из оторванных конечностей.
До бессмертия ему говорили, что Ками очень редко наказывают тех ублюдков, которые позволяют себе разные зверства и извращения, но делают это тайно, лицемерно притворяясь святошами. Как оказалось, Джашин тоже был одним их тех пошлых божков, что заставляют своих слуг страдать, а иноверным лиходеям потакают, жалеют их сгнившие душонки…
Хидан, очевидно, истинным лиходеем никогда не был и оказался намного глупее, чем считал сам, раз посвятил этому дерьму свою никчемную жизнь, поверив каким-то сказкам.
Когда насекомые-падальщики добираются до его наполовину раскрошенной челюсти, он пытается кусаться, чтобы не позволить им загрызть себя живьём, но спустя какое-то время отчаянно задыхается от гадкого щекотливого ощущения маленьких лапок по всему изуродованному ударами лицу и внутри раздавленного горла.
Не хватит ему никаких зубов, чтобы совершить правосудие над тем мелким пиздюком с зажигалкой — он даже насекомых-то от себя отогнать не может, какое уж тут возмездие…
«Летящая пуля», как же! Не известно, чего ожидала от своего ребёнка женщина, которая дала ему такое имя, только вот он действительно все свои двадцать два года, как пуля — хотел застрять где-нибудь при попадании, зацепиться хоть за что-то, оставить о себе память, а в итоге получилось только навылет сквозным… Теперь он просто сгниет заживо в этой каменной яме, охраняемой глупыми оленями, и никто, кроме того курящего подростка, даже не будет знать о его местонахождении…