Глава 6. И вновь Синеглазый Король (2/2)

Разомлевший от терпкого южного вина и жаркого летнего солнца, король потягивал вино из высокого кубка, а сидящая у него на коленях Эмеральда увлечённо заплетала его чудесные, отливающие серебром, льняные волосы, которые были такими густыми, что никак не кончались, и она всё плела и плела длинные тугие косы, не в силах оторваться от роскошных шёлковых локонов, источавших нежное пряное благоухание. Эмеральду пьянил этот запах — только его запах — и она сгорала от желания вновь, в который раз, оказаться в его жарких объятиях, но лишь продолжала с азартом плести, полностью отдавшись этому интимному действию.

Вероятно, король почувствовал её трепет через лёгкую ткань шёлковой туники. Холёной рукой в перстнях он вдруг потянулся к стоявшему перед ним блюду с клубникой, взял крупную, блестевшую от влаги ягоду и обмакнул в переливающийся янтарным блеском душистый вересковый мёд из небольшой пиалы. Затем он поднёс покрытую золотистым мёдом клубнику к её рту и принялся медленно водить ягодой по её чуть приоткрытым розовым губам. Как заворожённая, Эмеральда смотрела в его бездонные и ясные, как южные звезды, синие глаза, не в силах оторваться, понимая, что тонет в этой сапфировой бездне, и вскоре почувствовала, как её захлёстывает горячая волна желания.

Осуществляя свою затею, Цэруладамир внимательно, как хищник за жертвой, наблюдал за ней. Увидев, как расширившиеся зрачки стремительно вытесняют изумрудную зелень её глаз, синеглазый искуситель медленно надкусил сочную ягоду и, приблизив свои соблазнительные уста к сладким от мёда, податливым губам Эмеральды, осторожно вложил клубнику ей в рот. Это изощрённое действие заставило тело молодой женщины содрогнуться от приступа сильного возбуждения.

Всё дальнейшее она помнила на удивление ясно, хотя тогда ей казалось, что это происходит не с ней — так хорошо и легко ей было, словно её душа освободилась от телесных оков и воспарила над землёй, прибывая в состоянии приятной эйфории и невесомости. Не сводя с Эмеральды пленительного лазурного взгляда, Цэруладамир поднёс к её губам наполненный до краев серебряный кубок с вином и не отнимал его, пока она не выпила всё до дна. Несколько раз, притворно сердясь, она пыталась отстранить кубок, но король не позволял, сильнее прижимая его к красивым губам своей зеленоглазой любовницы. Он был властный и сильный, — намного сильнее её — она не могла долго сопротивляться и вынуждена была подчиниться.

Изнывающая от желания Эмеральда с изумлением поняла, что сейчас, в этой скрытой от любопытных глаз беседке, она сделает всё, что пожелает великолепный Синеглазый Король. С несвойственной ей покорностью выполнит любые — даже самые развратные — желания этого сказочно красивого, избалованного всеобщим вниманием мужчины с драгоценными синими глазами. Такого желанного. Такого искушенного и распутного.

Потому, что это было правильно. Потому, что в этот момент больше всего на свете ей хотелось подчиниться этому царственному красавцу, мужественному и властному, — а не принимать, как всегда, решения самой, не вершить судьбы, в одиночку неся тяжкое бремя своего страшного проклятия.

Эмеральде сейчас так хотелось почувствовать себя слабой, хрупкой, встать на колени перед Синеглазым Королём и смотреть снизу вверх в его утонченное лицо. О, такое прекрасное лицо, которое до сих пор не тронула печать разврата, хоть он и с самых юных лет без устали предавался ему. И стоя на коленях, униженно ожидать позволения прикоснуться к его статному мускулистому телу. Почувствовать жар его плоти и откровенное желание обладать ею. И до потери сознания подчиняться королю — будто она его покорная раба, его собственность, выполняя любую его изощренную прихоть. Подчиняться ещё и ещё, пока они оба не упадут без сил — здесь, в беседке, прямо на согретый солнцем деревянный пол.

А король уже не спеша умелыми пальцами развязывает многочисленные завязки на спине её пурпурно-розового платья. Он медленно — мучительно медленно — спускает с её изящных округлых плеч дорогую гладкую ткань; его настойчивые пальцы гладят белую шелковистую кожу спины. Проводят по чуть выступающим позвонкам, лопаткам, переходя к ключицам. Ласкают высокую, упругую, как у совсем юной девушки, грудь.

Словно гипнотизируя Эмеральду своим глубоким лазуритовым взглядом, король Дэмониэл уверенным жестом задирает её юбки из шёлка и парчи, властно разводит стройные бёдра, кладёт руки на её тонкую талию и, высоко приподняв над своими коленями, вновь опускает. Почувствовав в себе жар его плоти, всё возрастающий с каждым новым, плавным, но в то же время резким движением, Эмеральда охает и, не в силах сдерживаться, протяжно стонет ему в плечо, прижавшись к королю всем своим гибким, трепещущим телом.

Однако он мягко отстраняет её от себя, желая видеть её пылающее лицо; её потемневшие от страсти, сверкающие ярким изумрудным блеском глаза; высокий, покрытый лёгкой испариной лоб, длинную шею с нежно-голубыми прожилками; чуть приоткрытые розовые губы, обнажившие ровные жемчужные зубы. Тёмно-синие глаза короля становятся почти чёрными, когда, отзываясь на сильное, настойчивое движение его плоти, Эмеральда издает очередной стон. Король не позволяет ей сдерживать эти сладострастные стоны — Его Величество желает, чтобы всегда такая холодная и недоступная хозяйка Рубрум Каструм стонала как можно громче, ещё и ещё. И она стонет, не сдерживаясь, забыв обо всём на свете, кроме этого шального, распутного синего взгляда с поволокой, в который она погружается, как в таинственную океанскую бездну — бездну, из которой она не хочет возвращаться.

Эмеральде кажется, что ещё немного — и она достигнет высшей точки наслаждения. Но Синеглазый Король ненасытен, и нет предела его изощренным фантазиям. Вот он макает длинный указательный палец с золотым перстнем, украшенным крупным сапфиром в обрамлении мелких алмазов, в вязкий душистый мёд и, продолжая ласкать её спину и грудь, подносит палец к её губам. Эмеральда с тихим стоном жадно облизывает этот холёный — а теперь ещё и такой сладкий — королевский палец.

Наблюдая за томлением своей любовницы тёмно-лазурным взглядом из-под длинных чёрных ресниц, Цэруладамир запускает пальцы другой руки в её роскошные тёмные волосы, сжимая изящный затылок так, чтобы она не могла отвести взгляд от его горящих синих глаз, и ещё раз обмакивает палец в мёд — а Эмеральда уже нетерпеливо тянется мягкими губами к самому вкусному и самому желанному на свете лакомству.

Это соблазнительное зрелище вызывает в Цэруладомире новый, ещё более сильный, прилив желания, и он неистово целует Эмеральду в медовые уста, кусая сначала верхнюю, а затем нижнюю губу, невольно причиняя боль. Эмеральда же с удивлением обнаруживает, что ей нравится, когда он делает ей больно; она жаждет большего — и искушённый король, понимая её тайные желания, продолжает терзать её припухшие губы, впиваясь в них, словно в сочные вишни.

Затем король слегка надавливает Эмеральде на поясницу — она красиво прогибается под его настойчивыми, умелыми руками; он ласкает её затвердевшую от возбуждения грудь, и Эмеральда, словно одурманенная, уже почти не понимая, где находится, упирается в крепкий торс короля обеими руками, судорожно сжимая его широкие плечи. Она начинает двигаться всё быстрее, не стесняясь своего бесстыдства — её длинные тяжёлые волосы хлещут обольстительно улыбающегося ей Цэруладамира по его прекрасному, свежему лицу. Эмеральда уже не сдерживает себя — просто не может сдерживать — и громко кричит, не заботясь о том, что их люди, находящиеся неподалёку, могут услышать её безумный экстаз.

Помнится, ей ещё показалось, что за ними наблюдают: на короткое мгновение из вечернего сумрака сада выступила чья-то фигура — кажется, одного из её юных пажей, и, видимо, поняв, что его уличили, подсматривающий тут же метнулся в кусты. Однако тогда, находясь почти в бессознательном состоянии от проходящих через её натянутое, как струна, тело волн наслаждения, Эмеральда не придала этому никакого значения.

Крепко сжав её стройные бёдра, Синеглазый Король ещё несколько раз с силой приподнимает и опускает почти безвольное, ослабевшее тело Эмеральды — его длинные пальцы оставляют на её нежной коже глубокие следы, и также протяжно стонет ей в шею, больно сжимая её волосы.

Немного отдышавшись, разомлевший, удовлетворённый Король Юга влажно целует розовые, сладкие от меда, припухшие губы своей обнаженной по пояс любовницы. В его горячем дыхании ощущается привкус клубники с вином — с тех пор клубника и мёд навсегда связаны у Эмеральды с образом Синеглазого Короля. С тем восхитительным тёплым летним вечером в живописно увитой гирляндами роз, плющом и душистой жимолостью беседке, где они могли быть самими собой — возможно, впервые за долгое время. А, может, в последний раз…

Она помнит, как после их горячих утех, Цэруладамир лежал у неё на коленях, и она со смехом отправляла ему в рот ломтики засахаренных фруктов, поила южным вином, а он дразнил её, ворча, что стоило, мол, проделать такой долгий путь, с самого юга на северо-запад Тристиквэ-Рэгнум, чтобы здесь его потчевали вином из его же родной Луксурии. Эмеральда с деланным возмущением легонько шлепала его, а король, тихо смеясь своим низким пленительным смехом, ловил мягкими полными губами её изящные пальчики, медленно облизывал их и долго смотрел снизу вверх на свою очаровательную любовницу бесстыдными тёмно-синими глазами, в которой от этого томного, призывного взгляда лишь с новой силой начинало разгораться желание. И, не в силах сопротивляться безмолвному приглашению неутомимого любовника, обезоруженная Эмеральда в который раз сдавалась в сладкий плен Цэруладамиру Великолепному, чтобы постичь с ним все тайны неги, — и всё начиналось с начала.

Однако, как бы ни была Эмеральда увлечена тогда Синеглазым Королём, она — пожалуй, лучше, чем кто-либо — осознавала, что несравненный Цэруладамир Дэмониэл никогда не изменится. И никому, и никогда не суждено достичь с ним полноты обладания, никому не завладеть его сердцем, ибо этот мужчина — возможно, самый красивый на свете, везде, всегда, во всём и в каждом будет искать прелесть новизны. Величественный Король Юга никому не принадлежит — и никогда не будет принадлежать. Не только его драгоценные бездонные глаза-сапфиры — но он и сам, как океан: страшно погрузиться в его таинственную бездну, но она зовёт, манит, как прекрасная и коварная сирена, и нужно воистину быть титаном, чтобы противостоять этому древнему, как мир, зову.

~~~</p>

Подтверждение своим мыслям об истинной природе короля Эмеральда нашла немного погодя, когда поздно вечером — уже после того, как они покинули своё любовное убежище в беседке, она проходила мимо покоев, отведенных Его Величеству на время пребывания короля в Рубрум Каструм.

Из-под чуть приоткрытой двери струилась полоска приглушенного света — подойдя ближе, Эмеральда услышала частые и, как ей сперва показалось, жалобные стоны. Оставаясь в тени галереи, куда выходила спальня, она осторожно заглянула внутрь.

Открывшаяся картина заворожила её: там, в глубине алькова, на пышном высоком ложе, меж роскошных простыней и пушистого меха, распростерся юноша — стройный, темноволосый, ещё почти мальчик. Его влажные от пота локоны разметались по подушкам; своими тонкими бледными руками он вцепился в простыни, нещадно комкая их. В его светлых, широко распахнутых глазах, казалось, стоял туман; на свежих округлых щеках пылал румянец, и были видны влажные дорожки недавних слёз. Эмеральда узнала юношу — это был тот самый паж, который накануне подсматривал за ней с королём в саду.

Паж лежал на спине, широко разведя худые бёдра, которые своими сильными холёными руками в перстнях крепко сжимал… Синеглазый Король. Полностью обнаженный, с пышным каскадом серебряных волос — весь он был чистый соблазн и искушение, неотвратимое и опасное. Своей пленительной, совершенной красотой Цэруладамир походил на волшебное мифическое существо, что проникло в суетный мир людей, дабы развеять свою вечную скуку.

По-мальчишески худая нога юноши была закинута на тонкую талию короля; паж быстро двигался навстречу сильным требовательным движениям своего опытного любовника, с готовностью подаваясь вперёд; с его свежих пухлых губок срывались частые, сладострастные стоны. Пламя свечей трепетало от беспрестанных толчков на ложе, повсюду отбрасывая причудливые, таинственные тени, придавая происходящему ощущение нереальности, будто Эмеральда находилась в каком-то невероятном сне.

Вульгарная поза пажа, его сладкое томление под влажным, тронутым лёгким персиковым загаром, совершенным телом Цэруладамира; откровенное распутство, написанное в его больших глазах — всё это поразительно не вязалось с образом милого, услужливого мальчика с чистым наивным взглядом, каким его помнила Эмеральда. Некоторое время назад она взяла его к себе на службу в Рубрум Каструм, по просьбе его отца — достойного благородного рыцаря, представителя одного из славных древних родов Каллунаполюдэса. Эмеральда была уверена, что ещё сегодня — во всяком случае, до нынешнего вечера — паж был совершенно невинен.

И вот на её глазах вчерашний девственник бесстыдно млел и метался в горячих объятиях Синеглазого Короля, вожделея его, словно ненасытная девица, в постели которой уже побывало множество любовников. Вот так Синеглазый Распутник! Бедный мальчик — на утро ветреный король и не вспомнит о нём, в лучшем случае, ещё позабавится пару раз до своего отъезда на Юг, а вот юноша точно его уже никогда не забудет. Он будет страдать и плакать украдкой, всю жизнь, до самой своей смерти, вспоминая эти волшебные мгновения с прекрасным королём. Его обольстительное Синеглазое Величество невозможно было забыть. Никто не забывал. Никогда.

Что ж, таков был удел простых смертных. Сейчас Эмеральда даже радовалась, что сама она к таковым не относится. Впрочем… пожалуй, было бы любопытно узнать муки страдания от неразделенной любви. Она усмехнулась своим мыслям… и тому, как же она и Цэруладамир были похожи.

В этот момент блаженствующий на трепещущем теле юного любовника король, словно почувствовав чьё-то присутствие, медленно повернул голову с разметавшимися по плечам и спине шёлковыми волосами. Его потемневшие от страсти глаза встретились с подёрнутым поволокой изумрудным взглядом Эмеральды — король удовлетворенно улыбнулся тому, что ему открылось в этой колдовской бездне, и, сильнее прижав к себе хрупкое тело юноши, сорвал с его припухлых зацелованных губ громкий стон, продолжая бесстыдно смотреть ей в глаза.

Заворожённая этим пленительным — и таким распутным — взглядом, Эмеральда всё смотрела, любуясь Синеглазым Королём. Он же, словно дразня её, наклонился к пылающему лицу пажа и, не отводя от неё синих, как море перед бурей, глаз, поцеловал юношу, который так и не заметил Эмеральду, в нежные губы тягучим, глубоким поцелуем, отчего по телу Эмеральды прошла мелкая дрожь. Они так и смотрели друг другу в глаза — вплоть до того момента, когда потрясающе красивое тело короля начало содрогаться от мощных волн наслаждения.

Эмеральда не ревновала Цэруладамира — не могла ревновать, ибо это было бессмысленно. Так же бессмысленно, как пытаться остановить ход светил, управлять прибоем или сменой времён года. Такова была природа этого прекрасного венценосного искусителя — король делал больно другим, так как не мог иначе. И только, пожалуй, она одна, так похожая на него самого, знала, что ему тоже больно. И чтобы приглушить эту постоянную, сжигающую его изнутри боль, он был готов на многое. На всё, что угодно.

В ту ночь Синеглазый Король ещё наведался в спальню к Эмеральде, и они безудержно, будто в последний раз, предавались любви до самого рассвета. И ещё много раз — прекрасных раз! — во все последующие дни, вплоть до того момента, когда блистательный властитель Юга со своим пышным двором навсегда покинул Рубрум Каструм.

Эмеральде было жаль расставаться с ним тогда. Впрочем, это недолго занимало её мысли. Ничто не вечно. Ничто. Кроме самой Вечности.