Глава 18 (2/2)

— О-ху-еть, — потрясённо протянул мужчина. — Ты серьёзно, нетопырь?

— Вполне. Ты выиграл, — Анфиса всё ещё не смотрела на собеседника.

— То есть ты реально думаешь, что я воспользовался твоим состоянием, чтобы тебя трахнуть? Блять, Воробьёва, это… — Данил бессильно замолчал.

— Что? — женщина резко повернулась и круглыми от удивления глазами уставилась в искажённое болезненной гримасой лицо. — Дань, я не…

— Анфис, уйди, пожалуйста. Просто уйди.

И она ушла, быстро собравшись и бесшумно закрыв за собой дверь. И конечно, уже не увидела, как Данил тихо воет, кусая губы, и стучит в стену кулаком, разбивая костяшки.

***

Анфиса позвонила Смирнову через три дня, когда, наконец, собралась с духом.

— Да, Воробьёва, — голос мужчины был ледяным.

А как хотелось услышать ироничное «нетопырь».

— Дань… Можно, я приеду?

— Что-то случилось?

— Нет, — добавить, что всё хорошо, Анфиса не смогла. — Просто я бы очень хотела с тобой поговорить.

— Ладно, приезжай. Обещаю больше не пытаться растлить невинную барышню.

— Я вовсе не считаю, что ты меня растлил. В конце концов, это я на тебя кинулась.

— Да-да, я помню: не растлил, выиграл.

— Сейчас буду, — тяжело вздохнула Воробьёва, понимая: то, что она хочет сказать — явно не телефонный разговор.

***

Открыв своим ключом дверь квартиры, Анфиса осторожно позвала:

— Дань?

— Я на кухне.

Войдя на кухню, Анфиса увидела, что бледный Данил колдует над чайником. Под глазами мужчины пролегли глубокие тени.

— Чаю? Или перетрём и побежишь?

— Дань, ты неправильно меня понял.

— Кхм, что неоднозначного в реплике «я проиграла»? — Смирнов выжидающе посмотрел ей в глаза.

— О, Господи, я сейчас чувствую себя таким Васенькой!

— Мне тебе посочувствовать?

— Нет, не стоит. Наверное, это ответка от кармы.

— То есть ты пришла, чтобы обсуждать своего бывшего? Анфиса, вы хотите об этом поговорить? — невесело усмехнулся Данил.

— Нет, я хочу говорить не об этом. Я хочу сказать, что не жалею о том, что мы переспали. Решение, конечно, было импульсивным, но жалеть о нём я не могу и не хочу. У меня нет ни малейшего ощущения неправильности произошедшего.

— Но?

— Ты пытался вывести меня на эмоции, и у тебя получилось. Я проиграла тебе и им, потеряла контроль, за который цеплялась как за фундамент моего самоуважения. Я вовсе не считаю, что ты пытался меня использовать. Но ты пробил мою скорлупу, и эта мысль меня до чёртиков напугала, потому что, если я не контролирую ситуацию, как жить? Я слишком мало контролирую в своей жизни на данном этапе, и власть над эмоциями — это, если хочешь, последний бастион.

— Господи, Воробьёва, почему ты всё время воюешь? Это же ни черта не боевые действия! Я никогда не хотел с тобой воевать! Это ты объявила войну… Это ты объявила войну, и летят самолёты, летят самолёты… — тихо пропел Данил, отводя глаза.

— Я знаю, Дань, — Анфиса осторожно подошла к мужчине, протянула руку, но приобнять не решилась. — И, конечно же, ты можешь на меня злиться, но… Честное слово, я имела в виду только это.

— Я понял, нетопырь.

Услышав привычное прозвище, Воробьёва слегка улыбнулась: кажется, она не потеряет того, кто стал частью её сердца.

— Ты позволишь мне остаться? — робко спросила Анфиса.

— Естественно. Тем более мы с тобой собирались в банк съездить по поводу кредита, денег на путёвку твоей свекровушке… Короче, щас чаю попьём и поедем. Я, кстати, ещё немножко увеличил наш доход.

— Твой, солнышко, я не имею никакого отношения к деньгам, на которые ты въёбываешь как проклятый.

— Воробьёва, слушай, не беси, а?

***

Данил оказался прав. Найдя в почтовом ящике «сертификат» с путёвкой, Эмилия Карповна расцвела и, отложив все дела (даже неусыпную слежку за невесткой), уехала в Кисловодск.

Разговор с детьми Анфиса запланировала на вечер пятницы. Но в тот день Полина слишком поздно пришла домой, а сама Воробьёва узнала, что Кирюше срочно требуется операция. Именно с этой новостью женщина понеслась к Данилу утром следующего дня.

— Прости, прости… Если бы я знала, мы бы не внесли кредитные за дом. Вчера, как назло, ещё и часть автозайма погасила. У меня, конечно, осталось пятьдесят косарей и я постараюсь уломать Яську их принять, но насколько всё было бы проще, если бы мы с тобой просто могли оплатить операцию.

— Тише, тише, нетопырь, никто не виноват, — Данил привстал с дивана, чтобы притянуть женщину, до того мельтешившую по комнате, в объятья. — Предложи Яське деньги, а оставшуюся сумму я постараюсь заработать в кратчайшие сроки. В конце концов, время у нас ещё есть. Есть же? — мужчина с тревогой посмотрел на Анфису.

— Ребёнок говорит, что пока терпит. Да, я с ней поговорю, когда детям откроюсь. Вообще, она сказала, что, если за две недели не найдёт денег (а мы же понимаем, что она их не найдёт), возьмёт необходимую сумму у Поли с Ириной. Так что время есть и у Кирилла, и у нас с тобой.

— Тогда я очень прошу тебя не нервничать. У тебя впереди сложный разговор, работу нашу тоже никто не отменял, а что моя, что твоя — требует концентрации. Мне не станет легче, если ты с нервным срывом свалишься.

— Дань, это я должна тебя успокаивать, — устало и грустно отозвалась Анфиса, кладя голову ему на плечо.

— Анфис, сказать тебе честно? Я, блять, пиздец боюсь за его глаз, но чем меньше я истерю, тем больше шансов что-то решить.

— Смирнов, я на тебя плохо влияю.

— Именно так это и работает, когда тесно с кем-то взаимодействуешь и решаешь общие проблемы.

***

Поговорив с Сергеем и собравшись, Анфиса первым делом поехала к Данилу. Ей стоит предупредить мужчину, что она уезжает, возможно, на несколько дней. К тому же нужно было подробнее рассказать о разговоре с детьми и матерью, хотя последнее, наверно, Смирнова интересует мало.

— О, нетопырь. Работу прогуливаешь? По какому случаю так рано? Или что-то произошло? — Данил открыл ей дверь и отошёл от створки.

— Прости, я, наверное, должна была позвонить.

— Всё нормально. Что случилось? У Кира ухудшения?

— Нет, дело не в нём. Господи, Дань, какой ты бледный! Ты… Не спишь, что ли?

— Сплю, но херово, — буркнул мужчина. — То есть с Киром всё без изменений?

— Насколько я знаю, да. Поля ночевала у Князевых позавчера и по возвращении сильно встревоженной не выглядела. Не говоря уже о том, что она бы сообщила, если бы что-то было.

— Ладно. Ты хочешь подробнее рассказать о разговоре с детьми? Твоё лаконичное по телефону «Я им всё рассказала» — оно не очень… Красноречиво.

— Прости, солнышко, я укладывала всё это в своей голове, пыталась выстоять буфером между Полей и Деней… У меня творился такой сумбур, что я просто не знала, как можно всё это сформулировать по телефону.

— Да я понимаю, Фис, — Данил прошёл на кухню и, присев за стол, взялся за сигареты.

— Я тебе ещё привезла, — порывшись в рюкзаке, Анфиса протянула Смирнову три пачки Winston.

— Спасибо. Я, вот видишь, всё-таки дополз до ближайшего ларька, знаешь, к костылям почти привык.

— Вижу, и я очень горжусь твоими успехами, — Воробьёва улыбнулась и деликатно сжала пальцы Дани.

— Я тебе уже говорил, нетопырь, это твои успехи, ну, или по самой меньшей мере, наши общие.

— А я всё-таки настаиваю на том, что они твои.

— Кажется, эта дискуссия у нас превратится в вечную, как «курица или яйцо».

Всё-таки, как прошёл твой разговор с детьми?

И Анфиса рассказала, всё, вплоть до диалога с Мариной об Эмилии.

— Значит, несчастная Эмилия Карповна повредилась в уме?

— Мы подозреваем, что да, — докурив очередную сигарету, Воробьёва встала, налила в стакан воды и залпом выпила: от волнения, долгого монолога и сигарет в горле совсем пересохло.

— Ну, хорошо, по крайней мере, что Денька с Полинкой идут на контакт.

— Как бы мне хотелось, чтобы и свои отношения они начали налаживать.

— Они друг друга очень любят, поэтому, думаю, между ними всё устроится.

— Надеюсь. Потому что… Дань, мне кошмар приснился, по-настоящему стрёмный, самый, наверное, стрёмный в моей жизни. Я там с Зеленовым поругалась, дети — между собой… Всё кончилось тем, что Эмилия меня прирезала и Серёжку случайно убила.

— Солнышко, — Данил потянулся к женщине и погладил её по щеке.

Анфиса прижалась к его ладони. Хорошо, почти спокойно и хорошо. Но говорить ему о том, что едет в Питер, больно. Она не знала, почему, но чувство какой-то неправильности не оставляло её. Вроде, всё как должно: она едет к мужу, любимому мужу, отцу своих детей… Едет от Смирнова, которого, конечно, тоже любит, но ему-то нужна Диана. Почему же так сильно скребётся в груди ощущение, что всё должно быть иначе?

— Фис, есть же что-то ещё, да?

Господи, он может быть чуть менее чувствительным, чем высокоточный сейсмограф? Сейсмограф, настроенный на малейшие её колебания.

— Я уезжаю, — выдохнула Анфиса, прикрыв глаза.

Данил отстранился и напрягся.

— Ну, понятное дело, что тебе нужно в Питер. Ты всё расскажешь Зеленову, и, возможно, у вас даже что-то наладится.

— Да-а-ань… — устало протянула Воробьёва.

— М-м?

— Я действительно должна ему всё рассказать.

— Нетопырь, я ведь не отрицаю. Как думаешь, надолго едешь?

— Может, на день, а может, чуть задержусь, — говорить о том, что, возможно, муж не захочет её видеть, после того как она честно признается ему, что любит Данила, Анфиса не стала.

— Понятно, — Смирнов тяжело поднялся со стула, вытряхнул пепельницу в мусорное ведро, взял стакан, из которого прежде пила Анфиса, и налил воду уже себе. — Пожалуйста, езжай осторожно.

— Ты же знаешь, я не лихач, — на собеседника Анфиса не смотрела.

— И тем не менее, Анфис, очень тебя прошу.

***

Уходя из квартиры, в которой провела столько часов с любимым человеком, Воробьёва понимала: что-то необратимо изменилось. И как же теперь холодно!